Инфернальная мистификация

– Вот это-то я как раз и собираюсь выяснить, – ответил я, переступая порог графского дома.

Мы снова поднялись на второй этаж. В этот раз Юкио Хацуми и здесь сопровождал меня, а не стал, как в прошлый раз, дожидаться в карете.

Наталья Михайловна, завидев его, едва не задохнулась от возмущения. Однако ей удалось пересилить себя, и она промолчала.

«В этом доме только еще азиатов и не хватало!» – было написано на ее лице.

– Элен сама изъявила желание с вами переговорить, – сказала она, приглашая меня в гостиную, обставленную красивой мебелью из какой-то дорогой мастерской, вероятней всего, от Гамбса. – Сейчас я велю пригласить ее, – величественно произнесла она и дернула бисерный шнур сонетки.

– Я сам за ней схожу, – опередил ее Владимир и скрылся в полумраке длинного коридора.

Сегодня графиня Наталья Михайловна выглядела не так великолепно, как в прошлый раз. Похоже, что она переживала за свою падчерицу или за репутацию семейства, которая могла в этот раз пострадать. Мало ли чем мог быть вызван обморок графини Элен?!

Она устало присела в глубокое кресло, оправив пышные атласные юбки.

– Наталья Михайловна, – обратился я к ней, – что вы можете сказать мне о вашем несостоявшемся зяте Раневском?

– А, вы уже и про этого прохвоста успели пронюхать, – сквозь зубы процедила она. – Мошенник, каких еще свет не видывал, – вспыхнула графиня. – Наделал в Петербурге долгов, а платить-то и нечем! Хорошо еще, что мы узнали вовремя! И то благодаря Машенькиному жениху, – добавила Наталья Михайловна, тяжело вздохнув. – Вот истинно благородный человек, – прослезилась она. – Взял это дело в свои руки, с кредиторами расплатился. И все ради Машеньки! Но довольно об этом!

В этот самый момент на пороге появилась Элен в сопровождении Владимира. Она выглядела утомленной в своем бледно-голубом кисейном капоте, отделанном искусственными камелиями и лионскими кружевами. Ее кожа казалась мертвенно-бледной и какой-то обескровленной. Она на свету будто просвечивала. Я и впрямь разглядел у нее на груди осиновый крестик. Элен проследила за моим взглядом.

– Я его у богомолки купила, у божьей странницы, – тихим голосом объяснила она, кутаясь в шаль. Юную графиню знобило. Ее бросало то в жар, то в холод – это было сильно заметно.

– Но зачем? – В свою очередь осведомился Владимир с выражением сострадания на лице. – Ты прилегла бы на оттоманку, – попросил он ее.

– Все блажь! – всплеснула руками Наталья Михайловна. Она возвела глаза к потолку и перекрестилась.

– На осине Иуда повесился, – невозмутимо сказала Елена, – она всякую нечесть отпугивает, – юная графиня сложила тонкие руки у себя на груди.

– А чеснок-то у тебя в комнате для чего? – простонала Наталья Михайловна. – Весь дом провонял уже!

– Матушка! – шикнул Владимир. – Выбирайте, наконец, выражения.

– Не смейте мне указывать, молодой человек, – сверкнула на него черными глазами вдова.

Подпоручик осекся и замолчал, уставившись в пустоту.

– Чеснок – это символ очистительного огня, в котором сгорает вся нечисть, – с лихорадочным блеском в глазах проговорила Элен.

– Ну вот! Вы слышали? – Наталья Михайловна в отчаянии развела руками. – Ты же в могилу себя сведешь своими бреднями! – обратилась она к Элен.

– А кто такой Алекс? – поинтересовался я, внимательно вглядываясь в лицо Елены.

– Так вы, стало быть, уже все знаете? – не притворно удивилась она. – Значит, верно о вас говорил Владимир, что вы в какие-то там тайные обряды посвящены? – Она медленно опустилась на круглый стул с высокой спинкой.

– Что? Что? – уставилась на меня Наталья Михайловна. В этот момент я понял, что она принадлежала как раз к тем людям, которые думали, будто масоны хотят погубить Россию, считая нас проводниками французского влияния на Россию, сторонниками вольности и революции… – Так вы масон, – прошептала она. – Как же я сразу не догадалась?! Как ты мог?! – накинулась Наталья Михайловна на графа Владимира.

Из ее слов я заключил, что она ничего не знала о принадлежности своего покойного мужа и пасынка к вольному братству свободных каменщиков.

– Вы не ответили на мой вопрос, графиня, – напомнил я.

– Алекс – вампир, – тихо сказала Элен. – Тот самый, что преследует женщин из рода Олениных, – объяснила она. – Он выбрал меня своей нареченной женой.

«Так вот, значит, откуда этот горячечный бред про свадьбу и флердоранж! Но кто же сыграл с ней такую кошмарную шутку?! Неужели, отвергнутый жених? Как-то все это странно», – размышлял я, вглядываясь в ее измученное лицо.

– И когда должна состояться свадьба? – как можно, спокойнее осведомился я.

– Алекс сказал, что как только я буду готова, – прошептала Елена, глотая слезы. – Он мучает меня уже больше месяца, является мне по ночам, оставляет какие-нибудь знаки, рассказывает о своей несчастной любви, предательстве и женском коварстве. – Графиня заплакала и закрыла лицо ладонями.

– Какие такие знаки? – поинтересовался Кинрю.

– Всякие надписи, – сказала Елена, – на стенах. Не верите? Если хотите, то я покажу!

– Очень хотим, – ответил я.

– Тогда идемте со мной, – поднялась Елена со стула.

– Снова эти чудачества, – вздохнула Наталья Михайловна. Однако и она все же последовала за приемной дочерью.

– Эта надпись на стене в моей комнате, – дрожащим голосом проговорила Элен. Она едва держалась на ногах, и Владимиру пришлось взять ее под руку.

– И в самом деле будто кто из нее кровь сосет, – угрюмо проговорила вдова.

Стены в комнате графини Елены Александровны Олениной были расписаны цветочным орнаментом по китайскому шелку. Комната была обставлена изящной мебелью. Два зеркала в узорных рамах стояли друг против друга. На них – бронзовые светильники. На шифоньерке лежали пяльца с незаконченной вышивкой; рядом – «бобик»; на секретере – изящный альбом; кровать у окна застелена несколькими белоснежными покрывалами. Два мягких кресла стояли на паркетном полу, а чуть поодаль от них – диванчик, прикрытый цветным покрывалом. Здесь же был низкий столик перед киотом, на котором стояла и едва-едва теплилась свеча, рядом с которой лежал молитвенник. Вся комната была уставлена фарфоровыми вазами с высокими роскошными оранжерейными розами на длинных ножках. Половина из них увяла, но в будуаре стоял удушающий розовый запах, от которого начинали кружиться даже самые трезвые головы.

– И где же ваша надпись? – осведомился я.

Графиня Элен растерянно озиралась по сторонам, словно попала в какую-то чужую страну.

– Здесь же была, на шелке, – прошептала она.

– Это только доказывает, что ты все выдумала! – вскричала Наталья Михайловна. – Или что ты… – вдова не договорила до конца своей фразы, но все поняли, что она хотела этим сказать.

Владимир закрыл лицо руками.

– Вы думаете, что я сумасшедшая, – пролепетала Элен и снова заплакала. Она выглядела такой жалкой, что даже мне стало как-то не по себе.

– Вы, по крайней мере, можете хотя бы сказать, что там было написано? – Я старался говорить с Еленой как можно мягче, чтобы по нечаянности не усугубить ее и без того плачевное состояние.

Элен на какое-то время перестала рыдать, вытерла слезы батистовым белым платком и подняла на меня свои светло-голубые глаза.

– Рок, – дрогнувшим голосом проговорила графиня Оленина, – На стене моей комнаты всегда появляется слово «рок», – убежденно повторила она. – Его пишут кровью.

– Или красными чернилами, – вставил свое слово Кинрю.

– Если его, вообще, пишут, – скептически заметила Наталья Михайловна.

– Вы можете с Лушей переговорить, – всхлипнула Елена Оленина. – Она тоже видела эту надпись.