Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4

Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4
Александр Атрошенко

Повествование исторической и философской направленности разворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической историей, анализирует их с точки зрения христианской философии. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как учения от увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала».

Попроси меня

Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4

Александр Атрошенко

© Александр Атрошенко, 2024

ISBN 978-5-0060-8820-7 (т. 4)

ISBN 978-5-0060-8120-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Повествование исторической и философской направленности разворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической школой, анализирует их с точки зрения христианской философии. Например, образование Руси, имеющей два основания – духовное и политическое, крещение, произошедшее далеко не в привычной интерпретации современной исторической наукой, которое следует правильнее обозначить крещением в омоложение, чем в спасение, в справедливость, чем в милость, «сумасшествие» Ивана IV Грозного, который всей своей силой олицетворял это русское крещение, вылившееся затем все это в сумасшествие Смутного времени, реформатор Никон, искавший не новых начал, а старых взаимоотношений. Показывается, как русская система сопротивляется силе ее цивилизующей, впадая тем в состояние, точно сказанное классиком – «шаг вперед, и два назад» – в свою молодость, чему яркое подтверждение служит деспотичное и в то же время реформаторское правление Петра I, а затем развернувшаяся морально-политическая эпопея трилогии в лице Петра III, Екатерины II и Павла I. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как закономерный итог увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала», ставшее основанием наступившей в XX в. в Восточной Европе (России) «новой» эры – необычайной молодости высшей фазы общественной справедливости в идеальном воплощении состояния высокого достоинства кристаллизованного матриархата.

Продолжение царствование Петра Алексеевича. Реформы внешнего характера. Строительство Санкт-Петербурга

В нашем воображении исторический образ Петра Великого до сих пор приравнен к царю-плотнику, работающему на корабельной верфи, с топором в руках. Тому легко отыскать разгадку. Пётр строил не одни корабли, он был строителем во всем своем государственном управлении; топор тесал бревна, но его же тяжелые и нередко по своей грубости ошибочные удары ложились на весь уклад русской жизни. Законодательная деятельность Преобразователя – это та же спешная работа на верфи, с той лишь разницей, что при постройке кораблей есть готовый план, а при государственном строительстве Петра, как сам державный работник, так и его сотрудники действовали ощупью, с трудом выясняя себе детали работы по мере ее суетливого исполнения.

Царствование Петра оставило более 3000 указаний, написанных большей частью или самим царем, или под его непосредственным руководством. Мысль, что государь всемогущ – не только de jure, как Божий помазанник и как лицо, которому народ передал свою свободу, но и de facto, ввиду полной зависимости судьбы народа от способа управления – красной нитью проходит через все практическую деятельность Преобразователя. По государственно-правовым воззрениям XVII века, обязанность государя – воспитывать народ, насаждая при этом «обще благо». До потопа, по мнению хорошо знакомому Петру, Пуфендорфа, не могло быть государства, потому что, будь государственная власть, она не дала бы людям впасть в прегрешение. Каков царь, таковы и подданные, «понеже по примеру Королевскому и подданныи жителствуют»[1 - Введение в гисторию европейскую чрез Самуила Пуфендорфия… Пер. с лат. Гавриила Бужинского. СПб, 1718, стр. 149.]. Для русских, как их себе представлял Пуфендорф, тем более необходима сильная власть: «Рабское Россиян повиновение, зело силы их укрепляет и умножает»[2 - Там же, стр. 409.].

Выросшее в военных условиях законодательство этого периода времени представляет значительные особенности и по форме, и по содержанию: по словам В. О. Ключевского, петровская «реформа шла среди растерянной суматохи, какой обычно сопровождается война. Нужды и затруднения, какие она вызывала на каждом шагу, заставляли Петра спешить. Война сообщала реформе нервозный, лихорадочный пульс, болезненно-ускоренный ход»[3 - Ключевский В. О. Сочинение в 9-ти томах. Т. IV. Курс русской истории. Под ред. В. Л. Янина. Послесл. и ком. В. А. Александров и В. Г. Зимин. Москва, Мысль, 1989, стр. 198—199.]. Недоработанность, торопливость – вот первая особенность Петровского законодательства. Но в литературе отмечена и другая особенность, вытекавшая из стремления Преобразователя, несмотря на трудные условия царствования, внести в него некоторые новые взгляды. Старое, допетровское законодательство ставило задачей действовать по преимуществу страхом, мало заботясь о том, понимают или не понимают подданные целесообразность предписанного. Указам же Петра обыкновенно предшествует попытка объяснить цель законодательства и его важность, отчего их угроза становится еще суровее: представляется вдвойне преступным тот, кто нарушал закон после его разъяснения. Типичный этому духу является указ 17 апреля 1722 г. о повиновении законам: «понеже ничто так ко управлению Государства нужно есть, как крепкое хранение прав гражданских, понеже всуе законы писаны, когда их не хранить или ими играть в карты»[4 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VI. 1720—1722. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №3970, стр. 656.], начинает законодатель, а затем, за длинной мотивировкой, приглашающей повиноваться законам не за страх, а за совесть, следует угроза: «Буде же кто сей Наш указ преступить под какою отговоркою ни есть, следую правилам Гагариновым [князя Гагарина, сибирского губернатора, казненного за лихоимство]: тот, яко нарушитель прав Государственных и противник власти»[5 - Там же, стр. 657.], в свою очередь «казнен будет смертью без всякой пощады»[6 - Там же, стр. 657.]. Мотивировка петровских указов нередко значительно превосходит своими размерами сам указ. В мотивировках присутствуют частные случаи, подавшие повод к указам, соображениям правильности, необходимости отеческой защиты «безвластного бедного люда», вдов, сирот, ссылку на положение России, как одной из «христианских стран» под управлением «христианского государя». Хотя сам термин «христианский» означал для Петра «европейский». Россия должна примкнуть к Европе, а не к Азии, и следовать, по возможности, во всем примеру первой. «Понеже всем ведомо есть, что во всех Христианских Государствах непременно обычай есть Потентам супруг своих короновать, и не точно ныне, но и древле право у славных Императоров Греческих сие многократно бывало…»[7 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VII. 1723—1727. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №4366, стр. 161.] – потому-то, согласно манифеста 15 ноября 1723 г. Петра коронует императрицей Екатерину.

Преобразователь выступает как обновитель русской жизни. Здесь прослеживается, с одной стороны, твердая вера в силу власти, а с другой – недоверие к народной массе, неспособной, без надлежащего руководства, отличить правую руку от левой. Законодатель призван спасти страну, «от глупости и недознания», превратить подданных «из скотов в людей» – «буде волею не похотят, то и неволей». Во имя общего блага должны не только умолкнуть, но и исчезнуть старые предрассудки и суеверия, а на место их водворится «добрый аншталт», который «был бы весьма сходен во всех порядках»[8 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VI. 1720—1722. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №4008, стр. 678.].

Время Петра I это время оформления абсолютизма в России. Абсолютизм был в европейских континентальных государствах в продолжении XVII—XVIII вв. господствующей государственной формой, которой благоприятствовали богословы, приписывающие верховной власти божественное происхождение, и римские юристы, признававшие за государями абсолютную власть древних римских императоров. Но то, что вкладывалось в понятии абсолютизма западно-европейскими мыслителями и российскими церковниками это не совсем одно и то же. Например, в своем сочинении «Левиафан…» английский философ Томас Гоббс пишет: «Что значит быть свободным человеком… свободный человек – тот, кому ничто не препятствует делать желаемое, поскольку он по своим физическим и умственным способностям в состоянии это сделать»[9 - Гобсс Т. Сочинения в 2 т. Т. 2. Сост., ред. изд., прим. В. В. Соколова. Пер. с лат. и анг. Н. Федорова, А. Гутерман. Москва, Мысль, 1991, стр. 163.], а «суверен… имеет право на все с тем лишь ограничением, что, являясь сам подданным Бога, он абязан в силу этого соблюдать естественные законы»[10 - Там же, стр. 166.]. Несколько иначе от этого бытовала точка зрения на абсолютизм в России. Яркий представитель русской «мысли» Феофан Прокопович так описывает верховную власть: «Ведали сие добре древнии Церковнии оучители, которые слово оное кающагося Царя Давида] ТЕБЕ ЕДИНОМУ СОГРЕШИХ] в таком разуме толковали, что Царь и в преступлении самого закона Божия (Божии бо закон убиством, и прелюбодеянием преступив Давид, глаголет к Богу: Тебе единому согреших): не судим есть от человек, но единаго Бога суду подлежит

… Вся сия доселе предложенныя о несудимои от человек власти доводы заключим словом Петра святаго, которыи велит властем повиноватися не токмо благим и кротким, но и строптивым. Аще же и строптивым повиноватися подобает, то и грехов их не токмо дел правителских судити не возможно… Повинующиися кому, не может судити того, которому повинуется

… Должен народ без прекословия и роптания, вся от самодержца повелеваемая творити… Аще бо народ воли общеи своеи совлекся, и отдал оную Монарху своему, то како не должен хранити его повеления, законы и уставы, без всякой отговорки. И по тому не может народ судити дела Государя своего, инако бо имел бы еще при себе волю общаго правления, которую весма отложил, и отдал Государю своему

… Должен терпеть народ коелибо Монарха своего нестроение, и злонравие: такоже и Дух святый повелевает, не токмо благим и кротким, но и строптивым повиноватися

… Может Монарх Государь законно повелевати народу, не только все, что к знатной пользе отечества своего потребно, но и все что ему ни понравится: только бы народу не вредно, и воли Божиеи не противно было. Сему же могуществу его основание есть вышепомянутое, что народ правителскои воли своеи совлекся пред ним. и всю власть над собою отдал ему. и сюды надлежат всякие обряды гражданские, и церковные, перемены обычаев, употребление платья, домов строения, чины и церемонии в пированиях, свадьбах, погребениях, и прочая, и прочая, и прочая

…»[11 - Феофан П. Правда воли монаршеи. Москва, тип. Московская, 1722, стр. 1 – 24, 2 – 25, 3 – 30—31, 4 – 32, 5 – 36.]

На первый взгляд слова этих авторов вроде бы похожие, но разница скрыта в приоритетах. Смысл первого случая в том, что самодержец должен соблюдать естественные права человека несмотря на свою безграничную власть, смысл второго абзаца – народ должен терпеть любые запросы и выходки правителя, поскольку он, исходя из всего, является его орудием, и поскольку когда-то отдал ему свою волю и, соответственно, свое право, продолжая дальше в том же духе, превратившись тем в раба, по Петру, достойного и желательно благодарного… Последнее (т.е. рабское состояние,) наглядно просматривается в законе «О наследии престола», где законодатель называет государство, со всем что в нем существует включая людей, имуществом: «Учинили Мы устав, чтоб недвижимое имение отдавать одному сыну»[12 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VI. 1720—1722. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №3893, стр. 496.]. Поминание, что каждый человек пред Богом ценен и наделен правом распоряжаться окружающим миром, и что монархия является лишь частью этого состояния, еще не сформировалось в умах царских представителей России, и увы так и не сформируется, и с состоянием превозношенной лучшести пред всеми гражданами страны они придут к революционным событиям XX века. Впрочем это не отличалось от воззрения вообще всех людей того времени, и это показательно, ведь правитель – отражение народа. Своего рода продолжением такой умственной недоразвитости станет традиционное упоминание себя князьями, будучи правителями уже имперского титула. Став империей Россия умственно будет недоимперией, с замашками дворовых отношений (ручного управления). Поэтому эта моральная недоимперия, выжав из себя все, в неумелых руках развалится, чтобы дать начало новой настоящей империи.

Законодательство Петра, в толковании к 20 артикулу III главы Воинского устава впервые формулирует абсолютистскую сущность самодержавия, как оно сложилось в России к началу XVIII века: «Его величество есть самовластный Монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет свои Государева и земли, яко Христианский Государь, по своей воле и благомнению управлять»[13 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том V. 1713—1719. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №3006, арт. 20 толк. стр. 325.]. Известно, что под словом «христианский» Пётр обычно понимает слова «европейский», и в этом нельзя не видеть некоторое смягчение того категорического заявления о безответственности государя, которая стоит в начале определения. Как монарх европейский, Пётр принял европейскую теорию о происхождении власти из договора; но как ни выигрывал при этом авторитет власти, все же она получила смысл лишь тогда, когда была направлена к народному благу. Государь не ответственен перед подданными по закону, но, во-первых, он остается ответственным перед Богом, а, во-вторых, и перед народом может, в некоторых случаях, пожелать дать свой отчет.

Жалуясь на свои отлучки, и на войну, отвлекавшую от дел, Пётр сам признает, что от этого «не точию разорение Государству, но и от Бога не без гнева»[14 - Там же, №3080, стр. 492—493.]. Выражения «милосердствуя я наших подданных», «милосердствуя о народах государств своих», «милосердствуя о своем народе» часто встречаются в указах; и есть указы, в которых ясно прослеживается намерение защитить перед общественным мнением те или иные меры. Законодатель не чужд попытке – правда, на практике не удавшейся – провести границу между словесным приказом и законом. По генеральному регламенту 28 февраля 1720 г. все указы, как государя, так и Сената, обязательно должны быть выражены только в письменной форме: «Того ради изволяет Его Царское Величество, всякие свои указы в Сенат и в Коллегии, також и из Сената в Коллегии ж отправлять письменно; ибо как в Сенат, так м в Коллегиях словесныеа указы никогда отправляемы быть не подлежат»[15 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VI. 1720—1722. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №3534, стр.142—143.].

Власть правит в интересах общего блага, правда, насколько она себе это представляет. «Довольно известно во всех землях, которыя Всевышний Нашему управлению подчинил, – пишет Пётр в манифесте 1702 г. о вызове иностранцев, – что со вступления Нашего на сей престол, все старания и намерения Наши клонились к тому, как бы сим Государством управлять таким образом, чтобы все Наши подданные, попечением Нашим о всеобщем благе, более и более приходили в лучшее и благополучнейшее состояние»[16 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том IV. 1700—1712. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №1910, стр. 192—193.]. Заботясь о бедных в отдельных случаях, Пётр вместе с тем и вообще старался создать порядок, обеспечивающий подданным наибольшее счастье. Для этого одновременно приходиться и насаждать новые, более совершенные формы быта, и перевоспитывать общество, привыкшее к старым формам. Законодателя, окрыленного твердой верой в благодетельную силу правительственного воздействия, мало смущает трудность задачи, хотя жизнь порой решительно не укладывается в отводимые для нее рамки. Признавая, что всеми нужно руководить, за всеми следить, что за глазами и сенаторы натворят разных «диковинок», что русский народ, «яко дети неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают»[17 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VII. 1723—1727. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №4345, стр. 150.]. Преобразователь торжественно провозглашает, что «полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности»[18 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VI. 1720—1722. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №3708, стр. 297.]. И вот каждый шаг подданного заботливо обставляется разными «регулами», «артикулами», «регламентами». Пётр не жалел на это ни времени, ни сил, считая эту сторону своей деятельности не менее важным, чем какую-нибудь реформу учреждений. Примеров вмешательства законодателя в частную жизнь можно привести бесчисленное множество. Поэтому для обывателя была проложена готовая колея, по которой он должен был идти всю жизнь, по возможности не останавливаясь и не оглядываясь; а если он не захочет идти по проложенной колеи, то проведут и неволей, но лучше, если пойдет волей, это будет скорее и для правительства легче.

Другая сторона петровского законодательства это нравственное и умственное воспитание подданных. Монарх ставит себе задачу сочетать деспотизм со свободой. Не видя противоречие, в которое он впадает, законодатель от указов, подавляющих всякую самостоятельность, переходит к указам, в которых, наоборот, насаждает самостоятельность, прививает человеку чувство собственного достоинства и умение отстаивать собственное мнение. Упраздняются унизительные обычаи старой Руси – подписываться в прошениях полуименами, становиться перед государем на улицах на колени. Чувство человеческого достоинства поддерживается в Воинском уставе запрещением начальника оскорблять подчиненных, а офицерам «без важных и пристойных причин» бить солдат. Более совершенные формы придаются участию общества в государственной жизни и местном управлении; точно определяется порядок производства в военные чины, сообразно с рекомендацией сослуживцев; в разных правительственных и общественных учреждениях применяется баллотировка, и законодатель заботится о том, чтобы каждый голос подан был свободно и правильно: «в особливой каморе надлежит стулья поставить вкруг, так далеко друг от друга, чтоб рукою одному до другого достать было не льзя. А столу с ящиком, в которой баллы кидают, и чаше с балами стоять на средине… Носить балы и ящик, чтоб не всегда одному, но переменяясь, и чтоб не знал тот, кому прикажут носить заранее»[19 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VI. 1720—1722. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №3528, стр. 138—139. (П.С. З. V т. №2795).]. Если, с одной стороны, идеалом Петра был один общий для всех порядок, то с другой стороны – не отвергается и значение местных привилегий, в точном соответствии с которыми должно было устроено управление. Это была уже уступка действительности. Разумеется, нельзя думать, что единственным мотивом этих уступок было уважение к человеческим правам подданных; но все же они вносили некоторый корректив в атмосферу общей придавленности и отчасти могут быть сопоставлены с указами, в которых Пётр считается с подданными, как с человеком.

Особое место в законодательстве Петра занимает Устав о наследии престола от 5 февраля 1722 г., и связанная с ним ученая мотивировка, «Правда воли монаршей», составленная по указаниям Преобразователя Феофаном Прокоповичем, когда-то примеченного царем в Киеве по его хвалебной речи в честь Полтавской победы, выписанного в Великороссию и вознесенную на псковскую архиепископию. Устав представляет ту особенность, что он был вызван не войной, не назревшими потребностями эпохи, а обстоятельствами семейной жизни, и даже, сказать точнее, заботой о последующей судьбе реформ.

Следуя уже однажды высказанной мысли: «Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный»[20 - Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великаго. VI. СПб, 1859, стр. 48—49.] – Пётр своим именным отменяет не только право первородства, но и право кровного наследования престола, подобно тому, как по указу о единонаследии родители могли передать недвижимое имущество достойному наследнику, «хотя и меньшему, мимо больших, признавая удобнаго, который бы не расточал наследства»[21 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VI. 1720—1722. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №3893, стр. 496.]. Этим самым Пётр уравнивает права родного внука, Петра Алексеевича, – единственного наследника по мужской линии – с любым человеком, «дабы сие было всегда в воле Правительствующего Государя, кому Оный хочет, тому и определит наследство»[22 - Там же, стр. 496.]. Написанная по этому поводу «Правда воли монаршей» была проникнута общей идеей оправдания деятельности Петра, как обновителя России, что, однако не встретило сочувствия у современников; за 4 года не разошлось и 600 ее экземпляров; а вскоре значительно падает и авторитет Феофана Прокоповича, сблизившегося с Бироном и нашедшего в Тайной канцелярии опору против своих политических и литературных врагов.

Наряду со всеми преобразованиями Пётр не мог упустить из вида наиболее важную сферу жизнедеятельности человека, а именно, непосредственно, веру и церковную организацию, так как состояние и того и другого не могло не вызывать желание к изменению. «Что тя приведе в чин священнический? Тоже, дабы спасти себе и инех? Никакоже, но чтобы прекормити жену, и дети и домашния… Поискал Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса»[23 - Записки историко-филологическаго факультета Императорскаго С.-Петербургскаго университета. Часть XXIV. Св. Дмитрий Ростовский и его время (1651—1709). Изследование И. А. Шляпкина. СПб, тип. и хромолит. А. Траншель, 1891, стр. 293.]. Такими словами Дмитрий Ростовский изобличал современное ему духовенство, правда, не вполне правдиво упрекая его в забвении церковных обязанностей, но весьма метко подчеркивая кормленческий характер Допетровской церкви.

Русское духовенство, действительно, мало заботилось о поисках Иисуса, разумея под этим догматическое и нравственное учение христианства; о спасении себе и иных оно заботилось чрезвычайно усердно, только понимало путь к достижению спасения в строгом соблюдении обрядности, и скрытой идеализацией аскетизма и юродства. Искание Иисуса, хотя бы даже в рамках монастырской традиции, было уделом лишь немногих представителей Допетровской церкви, преимущественно тех, которые получили образование в Киеве или в других духовных академиях юго-запада и даже запада, подобно Дмитрию Ростовскому. Для него и для подобных ему такой путь искания Иисуса был тем идеалом, к которому должно было стремиться русское духовенство; в этом же направлении искания Иисуса русская церковь, только что порвавшая со старой верой и не получившая ничего взамен, кроме нововизантийской обрядности, должна была найти свою новую веру, отличавшуюся от прежней лишь тем, что идея перевоплощения в ней чуть больше, своей ученостью, маскировалась под Христа.

Старая церковная организация также мало подходила к условиям петровских времен, как и старая вера. Построенная на принципе экономической независимости церкви от государства и, по существу, представлявшая из себя систему кормления, она, выражаясь более точным и общим термином, носила чисто феодальный характер. Низшее духовенство смотрело на свои приходы и церкви, как на доходные статьи, которые оно получало от прихожан в кормлении за исполнение церковной службы. Нормальным правилом были, подтвержденные еще Стоглавом, приходские выборы; но обычный спутник кормленческой системы, симония (плата за посвящение), очень часто сводила выборы на нет: за 15—20 руб. прихожане охотно представляли на посвящение епископу не наиболее достойного, а наиболее ловкого человека. Купившие церковную должность распоряжались ею, как «отчиной», продавали должности и «корчемствовали ими», то есть отдавали их в аренду. Нередко были случаи, когда священник владел двумя церквями, одной правил сам, другую отдавал в аренду; церковные должности сплошь и рядом передавались по наследству, даже делились между наследниками (делились доходы, службу правил кто-либо один). Системе кормления снизу соответствовала система кормления сверху. Епископы кормились с вотчин, принесенных к архиерейским домам, десятинным сбором и «благословенною гривной» с приходского духовенства и судебными пошлинами с духовенства и подсудных им церковных людей. Во владении епископов и монастыре были даже целые торговые слободы, приносившие им большие доходы. Экономически церковь была совершено самостоятельна. Особые привилегии, судебные и податные, делали из нее государство в государстве.

Соединяя последнее с папскими воззрениями некоторых иерархов церкви, последователями Николая, хотя они и участвовали в его низложении, наводило на определенные мысли о целесообразности существования конкурентной царю фигуры. С другой, утилитарной точки зрения, непосредственно вопроса веры, патриаршество порой напоминало немощного предводителя церкви, который был не в состоянии сдвинуть глыбу русского невежества, для чего светская власть, своей энергией постоянно пыталась эту систему расшевелить; начиная с Грозного приводила церковь, ее культы, в более-менее, упорядоченное состояние. А оказавшись в протестантском окружении, и ведя культуру (в широком смысл) этого общества, у Петра не могло не появиться желания подвинуть православие к протестантскому, но в традиционных ему внешних (православных) формах, из которого больше всего бросались в глаза факты неимения главы церкви и отсутствие монастырей. Первое будет заменено специально созданный по вопросам церкви совет, с подчинением светской власти, смысл и важность второго момента Пётр, судя по всему, так и не осознал, уяснив лишь ту идею, что с интересами монастырей можно считаться меньше всего, что в целом, только должно было их возвращать, по мнению Петра, в изначальное предназначенное для них состояние трудовых аскетических будней. «Монастырские с деревень доходы употреблять надлежит на богоугодныя дела и в пользу государства, а не для тунеядцев. – говорил Пётр. – Старцу потребно пропитание и одежда, а архиерею – довольное содержание, чтоб сану его было прилично. Наши монахи зажирели. Врата к небеси – вера, пост и молитва. Я отыщу им путь к раю хлебом и водою, а не стерлядями и вином. Да не даст пастырь Богу ответа, что худо за заблудшими овцами смотрел»[24 - Разсказы Нартова о Петре Великом. Л. Н. Майков. СПб, тип. Имп. Акад. Наук, 1891, стр. 57—58.].

Тенденция, так или иначе, влиять на церковь прослеживалась уже в предыдущих царствований. Так при Алексее Михайловиче в связи с Уложением 1649 г. был учрежден Монастырский приказ, для того, чтобы «делать суд во всяких истцовых делах на митрополитов, архиепископов, епископов, их приказных и дворовых людей, детей боярских и крестьян их, на монастыри, на архимандритов, игуменов, строителей, келарей, казначеев, на рядовую братию, монастырских слуг и крестьян, на попов и церковный притч», то есть на всех духовных и церковных людей, кроме патриарха и его окружения. Но на практике Монастырский приказ не ограничился только судебными функциями. Он стал орудием царской власти для использования церковных учреждений и земель в пользу государству. Приказ производил экстренные сборы с церковных вотчин на расходы, «куда царь положит», и требовал наряды ремесленников для «приказных царских дел» и наряды служилых людей. Другая мера, проведенная тем же Уложением, отменяла также привилегии церковных и монастырских слобод; она оставалась в силе даже тогда, когда Монастырский приказ был уничтожен собором 1667 г. Само упразднение Монастырского приказа было ничтожной уступкой царя, в сравнении с победой над Никоном, к тому же дела Монастырского приказа были переведены в Приказ Большого Дворца, по большей части, светское учреждение, хотя и зависело до некоторой степени от патриарха. Поэтому Пётр не стал новатором в стремлении влиять на церковь, но он лишь завершил за полстолетия начавшийся до него этот процесс.

Историк С. Соловьев освещает церковное состояние петровского времени следующим образом: «Сознав зло и при этом не обнаружив силы, достаточной для его искоренения, духовенство необходимо отрекалось от права на это искоренение в пользу другой силы… Общество имело право требовать, чтобы духовенство, учительное сословие, взяло на себя почин в этом деле и руководило других; но и это требование осталось неудовлетворенным»[25 - Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга третья. Том XI—XV. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 1358.].

В 1700 г. умер патриарх Адриан, весть о чем Пётр получил под Нарвой, где находился тогда с войском. Вслед за известием и смертью патриарха, царю пришло письмо от известного прибыльщика А. А. Курбатова. Он рекомендовал Петру, до времени обождать с избранием нового патриарха, а также «…для надзора же за всем и для сбора домовой казны надобно непременно назначить человека надежнаго: там большие беспорядки… учредить особливый Расправный Приказ для сбора и хранения казны, которая теперь погибает по прихотям владельцев…»[26 - Там же, стр. 1359.] Руководителем нового приказа Курбатов рекомендовал назначить боярина или И. А. Мусина-Пушкина, или стольника Д. П. Протасова, местоблюстителем – Холмогорского Афанасия.

Предложения Курбатова соответствовали общим настроениям царя по изменению церковного состояния. Еще в 1697—1698 гг. находясь в Англии, он интересовался как официальной церковью, так и сектантских ее частях. В беседе с Вильгельмом III Оранским ему даже советовали сделаться «главой религии», для полной монархической власти, на что Пётр все же осторожно замечал, что ее ведает в России высшая церковная власть. Вопрос коллегиального управления Петра заинтересовал, так как требовало сплочения людей и имело более стабильную деятельность и в 1698 г. он заказал в Англии специалисту Френсису Ли составить проект коллегии на случай введения их в Россию.

В целом следуя советам Курбатова, изменив лишь лицо местоблюстителя с более западническим направлением, 16 декабря 1700 г. Пётр издал указ, по которому Патриарший Приказ ликвидировался; все судебные дела, ранее подведомственные патриарху, распределялись по различным приказам; дела духовные о расколах, ересях и других «противностях церкви Божией» передавались Стефану Яворскому, митрополиту Рязанскому и Муромскому, который теперь был наименован: «Екзарх святейшего патриаршескаго престола, блюститель и администратор».

Стефан Яворский родился в 1659 г., происходил из православной шляхты, был уроженцем западноукраинского местечка Явора (близ Львова). Учился в Киевской академии, затем в католических школах (для чего на время стал, как тогда часто было принято, внешне униатом), Львова, Люблине, Вильне и Познани. По окончании учебы Стефан принял постриг в православной обители Киева, состоял профессором, потом и префектом Академии. В 1700 г., будучи игуменом Никольского Пустынного монастыря, он, вместе с другим игуменом, был послан Киевским митрополитом Варлаамом Ясинским в Москву к патриарху Адриану с просьбой поставить одного из них на вновь учрежденную Переяславскую кафедру (Переяславля южного). Проповедь Стефана при погребении фельдмаршала Шеина понравилась Петру, и он пожелал приблизить его к себе. Решение царя было встречено несочувственно в церковных кругах Москвы. Стефана называли поляком, обливанцем, латынником, поэтому он отказался от кафедры. Царь настоял на поставлении его митрополитом Рязанским, а затем назначил местоблюстителем.

24 мая 1701 г. указом было восстановлено учреждение существовавшее в царствование Алексея Михайловича: «ведать дом св. патриарха, домы архиерейские и монастырские дела боярину Ивану Алексеевичу Мусин-Пушкину; сидеть в патриаршем дворе в палатах, где был Патриарший Разряд, и писать Монастырским Приказом». Состав Монастырского Приказа был совершенно светским. Это было чисто гражданское учреждение, действующее наравне с другими приказами; а затем, в отличие от других приказов, уничтоженных после введения коллегий, в финансовом отношении подчиненный Штате-конторе, а по судебной части Юстиц-коллегии. Это соподчинение тоже было гражданским, независимым от какого бы то ни было вмешательства церковной власти. Наравне с прочими гражданскими учреждениями Монастырский Приказ находился под контролем Сената, обязан был исполнять указы Сената и представлять ему периодические отчеты о своей деятельности.

Главной функцией Монастырского Приказа, можно назвать секуляризацию церковного благосостояния. В ведение приказа были отданы все монастырские, архиерейские и патриаршие вотчины и оброчные статьи, в которых насчитывалось около 120.000 дворов. Вследствие этого монастыри и архиереи лишились права собирать какие бы то ни было доходы. Кроме того, были отменены все пошлины, налагаемые архиереями на подчиненный им низший клир. Церковь была, таким образом, лишена всякой экономической самостоятельности. Монастырский приказ, напротив, стал распределять все доходы. Все владения монастырей и духовных владык были поделены на две категории: доходы с одних, так называемых определенных, шли на удовлетворение нужд монастырей из расчета на каждого монашествующего, независимо от чина, по 10 рублей, и 10 четвертей хлеба в год; другие вотчины, «заопределенные», управлялись чиновниками, назначенными Монастырским приказом. Все доходы с этих вотчин поступали в казну. За первые 11 лет своего существования Монастырский Приказ перечислил в государственную казну свыше 1 млн рублей. Мало того, на прежнюю свободу церковных имуществ от всякого казенного тягла Приказ распространил все общегосударственные подати и повинности, кроме того, на них дождем сыпались запросные сборы и чрезвычайные повинности. «Канальный сбор» на сооружение Ладожского канала, «козловский сбор» на освобождение от рекрутской повинности, наряды в адмиралтейство плотников и кузнецов, наряды по мостовой повинности, содержащие отставных военных чинов, поставка лошадей для драгун, подмога при отливе пушки и прочее.

Секуляризация церковных доходов постоянно переходила в тенденцию секуляризации церковного имущества. По именным указам царя и по собственным распоряжениям Монастырский Приказ продавал церковные вотчины и раздавал их новым владельцам. Всего за первые 10 лет деятельности Монастырского приказа было отчислено к другим ведомствам и владельцам около 10.000 дворов. Это была уже настоящая секуляризация, хотя и частичная. Она не превратилась в общую, потому что Пётр, прежде всего, исходил из своих практических соображений. С экономической же независимостью церкви, ее системой кормления было покончено. Последующее существование приходского духовенства и отчасти монастырей от доброхотных даяний уже имеет совершенно иной характер добровольной платы, но не экономической эксплуатации церковной должности, как лена, или вотчины.

Проводя церковную реформу, у Петра наблюдалось еще одна особенность церковной политики. Она состояла в провозглашении манифестом 1702 г. веротерпимости, представлением иностранцам права беспрепятственно исповедовать свою религию и сооружать для этого храмы. Эта мера была обусловлена привлечением иностранных специалистов на русскую службу. Вместе с этим происходит некоторое смягчение по отношению к собственным раскольникам, отказ от средневековых методов преследования. Костер и ссылка, тюремное заключение и содержание в яме перестали быть единственными средствами защиты православия. Руководствуясь практическими интересами, правительство отказалось от жесткого преследования старообрядцев. Указ 1716 г. разрешал записываться в раскол «без всякого сомнения», но за эту милость с лиц, придерживающихся старых обрядов, налоги взимались в двойном размере. Кроме того, старообрядцев принуждали носить иной, чем у остального населения, головной убор – его украшали рога. Сторонников старой веры лишали также некоторых гражданских прав, представляемых посадскому населению: участия в выборах и право занимать выборные должности.

Деятельность Монастырского приказа была направлена не только на пополнение казны, но и на упорядочение церковной жизни; поддержание определенного штата военнослужащих в армии. В 1718 г., ввиду рекрутского набор, Приказ временно приостанавливает по всей России посвящение в священники. В 1715 г., издается закон, возлагающий на монастыри обязанность содержать аттестованных солдат; раньше это было делом добровольного благотворения. Еще раньше, в 1718 году, по приказу царя произошло заключение церкви в определенные штаты: в монастырской сфере одни монастыри были закрыты, другие превратились в приходские церкви, в третьих сокращено число монахов; в приходских церквях на 100—150 дворов полагался один священник, на 200—250 дворов – два, на 300 – и то в исключительных случаях – три. На каждого священника было положено по два причетника. Введение штатов предполагалось осуществить постепенно, пока лишние клирики не переведутся сами собой за смертью или сложением сана, и в этот промежуток было постановлено не посвящать новых лиц на открывающиеся вакансия, а замещать их лишними клириками из других приходов. В 1721 г. последовал уже более решительный указ, запрещавший совсем постригать в монахи, чтобы освободить места для отставных солдат. Все эти меры мотивировались наличием Северной Войны. Но приказ провел также некоторые изменения в церковных делах вне всякой связи с войной или другими практическими мероприятиями Петра. Например, устанавливается новый порядок выборов священников, а протоиереям предписывается заводить школы и следить за тем, чтобы посвященные в священники непременно были из воспитанников школы. В 1718 г. Монастырский приказ закрыл все домовые церкви, за исключением церквей, принадлежавших особам царской фамилии. Их утварь и антиминсы передавались в распоряжение бедных приходских и монастырских церквей. Таким образом, упразднялся домашний культ, прежние домашние духовники, холопы своих господ, заменялись приходскими, общественными духовниками, на которых была возложена обязанность доносить о всяких крамолах, открытых на исповеди, а обыватели обязывались непременно «говеть» Великим постом.

Разрозненные распоряжения Монастырского приказа были объединены в систему и развиты в Духовном Регламенте. Ко времени составления Духовного Регламента (1721 г.) Пётр разошелся со Стефаном, хотя тот все еще оставался местоблюстителем патриаршего престола. Пётр более всего симпатизировал немецкому протестантизму, привлекавшего его не только рационализмом, но и организационными принципами. Лютеранская реформация, с точки зрения Петра, именно и свелась к тому, что в бесчисленных немецких княжествах церковь стала отраслью княжеского управления. Князь назначал пасторов, которые, таким образом, были попросту его чиновниками, проводившими при помощи религии его политику. Стефан Яворский иначе ко всему относился, и на почве, насаждения хотя бы внешнего протестантизма, имел несколько крупных столкновений с царем, что и стало основной причиной их взаимного охлаждения.

Стефан сначала сочувствовал преобразовательной деятельности Петра, восхваляя его в проповедях. Но постоянно он начал осуждать его распоряжения, которые считал посягательством на свободу церкви. Будучи воспитанным на католических системах богословия, отстаивавших церковный авторитет, церковное предание, он считал патриаршество необходимым для управления Церковью. Возможно, он видел себя будущим патриархом. Постепенно он идейно сблизился с противниками деятельности Петра, касавшихся духовенства. В проповедях местоблюстителя говорилось то, что воспринималось как порицание царю. Взыскивал он осуждение не хранящим постов, оставляющим жен своих. Во время войны с турками царь, минуя Стефана, получил от Константинопольского патриарха разрешение не соблюдать посты для войска, двинувшихся в Прутский поход. Не одобрил Стефан насильственное пострижение первой супруги Петра, царицы Евдокии, его женитьбы на безродной Екатерине. В 1712 г. в единомыслии с недовольными мероприятиями царя, он, в день ангела царевича Алексея назвал его «единой надеждой России» и обрушился на введенный Петром институт фискалов, на то, что царь даже потребовал от него письменного объяснения, а в 1718 г. Стефан попал в подозрение и был запутан в деле бегства Алексея, но сумел оправдаться.

Проводя церковную реформу с ориентировкой на Запад, внутренне Пётр I оставался православным по содержанию. Он любил петь на клиросе и читать Апостол, его духовником некоторое время был подвижник, прозорливец иеромонах Иов. В 1694 г. царь был застигнут сильной бурей в Белом море и молился о спасении. Судно его добралось до Унской губы. Там находился Пертоминский монастырь, возникший на месте погребения иноков соловецких, Васссиана и Ионы, утонувших вблизи. По поверьям они помогали обращавшимся к их представительству. Пётр и свое спасение объяснил также. Он просил архиепископа Холмогорского Афанасия об обретении их мощей, что и было исполнено, а после и установлено местное празднование. Петром был восстановлен новгородский Перекомский монастырь. Церковь в Вознесенском монастыре в Смоленске построена царем, прибывших карать стрельцов и помиловавших их по просьбе игуменьи Марфы. Восстановлена им и Валаамская обитель, после разорения ее шведами, 100 лет пребывавшая в запустении. Новую столицу свою он отдал под небесное покровительство Исаака Далматского, в день памяти которого родился. Им перенесены были в Санкт-Петербург из Владимира мощи великого князя Александра Невского. «„А икона Успения?“ с волнением спросил он, получив известие о сильном пожаре в Киево-Печерской лавре. „Ну, так Лавра цела“, с радостью воскликнул царь, узнав, что православная святыня цела»[27 - Тальберг Н. Д. История русской церкви. Изд. Сретенского монастыря, 1997, стр. 530.]. Петром была пожертвована рака к мощам Ефрема Новоторжского. В Усть-Желтиковом монастыре, где одно время пребывал в заключении царевич Алексей, Пётр построил церковь, во имя «Святителя Алексея». Церкви Сампсониевская и Пантелеймоновская в Санкт-Петербурге были воздвигнуты царем в память побед под Полтавой и при Гангуте. Наказал Пётр дубинкой, посланного им учиться за границей, В. И. Татищева (управляющий казенными заводами на Урале с 1720—1722 гг. и 1734—1737 гг., в 1741—1745 гг. – губернатор Астрахани), будущего историка, со словами: «Не соблазнят верующих честных душ; не заводи вольнодумства, пагубного благоустройству; – не на тот конец старался я тебя выучить, чтобы ты был врагом общества и Церкви»[28 - Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. Том 2. Москва, «TEPPA» – «TEPPA», 1992, стр. 322.].

В начале нового столетия в Москве образовался кружок вольнодумцев протестантского направления. Участники его отвергали почитание «святых» и мощей, чудеса, пророчества, авторитет церкви, почитание икон, монашество и обрядовую сторону религии. Во главе довольно многочисленного кружка стоял лекарь Дмитрий Тверитинов, учившийся в Немецкой слободе и там проникнувшийся подобными взглядами; не воспринял он только спасение человека верою. Влияние кружка вскоре распространилось в московскую академию, где и был замечена духовной властью. Стефан немедленно пустил дело в розыск и повел его гласно, привлекая к раскрытию виновных и органы гражданской власти – Преображенский приказ.

Тверитинов и его единомышленник фискал Косов отправились в Санкт-Петербург с жалобой на Стефана. Там они нашли поддержку у князя Я. Долгорукова и влиятельного архимандрита Александро-Невского монастыря Феодосия Яновского, не сочувствующие Стефану. По царскому указу дело рассматривалось в Сенате. «Еретики» словесно отреклись от своего «лжеучения». В июне 1714 последовал царский указ об отсылке еретиков к Стефану для их духовного освидетельствования, «истинно ли они православную веру содержать твердо»; взятия с них письменного исповедания, и объяснения о том в торжественный день в соборной церкви. Стефан же имея на руках явно «еретические» сочинения Тверитинова, посчитал себя вправе снова поднять дело. Он велел разослать «еретиков» по разным монастырям, держа их там за крепким караулом; бумагу и чернила давать только Тверитинову, если он пожелает написать отречение от своих заблуждений.

В Сенате возникло дело по обвинению Стефана в неисполнении царского указа. Он был вызван в Сенат, где вновь рассматривалось дело Тверитинова. «Владыка» подвергался грубым нападкам сенаторов, за него заступились только Меньшиков и Апраксин. Вместе с тем, дело «еретиков» осложнилось происшедшим в Москве. 5 октября 1714 г., самый рьяный последователь Тверитинова, цирюльник Фома Иванов, находившийся под надзором в Чудовом Монастыре, приведенный в Благовещенскую Церковь, после заутрени, вынул косарь (широкий нож) и перебил по лицу образ «святителя» Алексея. Допрошенный в Монастырском Приказе был отправлен в Преображенский Приказ, где показал, что «порубил образ для того, что икон, креста и мощей не почитает и не покланяется»[29 - Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга четвертая. Том XVI—XX. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 262.]. Дело о «еретиках» длилось весь 1715 год. 21 февраля 1716 г. царь дал указ Сенату. «По делу Дмитрия Тверитинова розыскав и оное конечно вершить, и которые потому делу приносят или принесут вины свои, тех разослать к архиереям в служение при их домах, и чтоб непоколебимы были в вере, а которые не принесут вины – казнить смертью»[30 - Там же, стр.262.]. В этом деле покаяния не принес один Фома Иванов – и был казнен.

С другой стороны, Пётр придавал большое значение в осознании народом основ христианства. Так, например, в 1720 г., по его приказу было создано «Первое учение отроком, в нем же буквы и слоги, также: краткое толкование законного десятисловия, молитвы Господней, символа веры и девяти блаженств». В 1723 г. велено было эту книгу читать Великим постом в церквах, вместо творений Ефрема Сирина и Соборника. Кроме этого, Пётр думал о составлении Катехизиса, о чем он отправил 19 апреля 1724 г. записку в Синод. Касаясь вопроса веры, надежды и любви царь отмечал: «ибо о первой и о последней зело мало знают и не прямо что и знают, а о середней и не слахыли: понеже всю надежду кладут на пение церковное, пост и поклоны и прочее тому подобное, в них же строение церквей, свечи и ладон. О страдании Христовом толкуют только за один первородный грех, а спасение делами своими получат, как выше писано. / О втором же, чтоб книгу сочинить, Мне кажется, не лучшель оную катехизисом начать, и к тому и прочия вещи последовательно что в церкви обретается, внесть с пространным толком, також приложить: когда и от кого и чего ради в церковь что внесено»[31 - Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Том VII. 1723—1727. Тип. II Отд. Соб. Е. И. В. Канц., 1830, №4463, стр. 278.]. В 1722 г. Пётр поручает Кантемиру написать книгу о магометанской религии. Для борьбы с грубыми суевериями в христианстве, в том же году Феофан Прокопович составил, задуманную Петром, книгу о блаженствах, толковавшая 10 заповедей. Рассмотрев происхождение монашества и его значение, Пётр говорил в записке 1724 г., что монах большею частью «тунеядцы суть»[32 - «Понеже нынешнее житие монахов точию вид есть и понос от иных законов, немало же и зла происходит, понеже большая часть тунеядцы суть и понеже корень всему злу праздность» (там же, №4450, стр. 230).], и что ко всему злу – праздность. «Прилежат ли же разумению Божественнаго писания и учения? – спрашивает он. – Всячески нет. А что говорят, молятся, то и все молятся, и сию отговорку отвергает Василий Святый. Что же прибыло обществу от сего? во истину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям; понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть»[33 - Там же, стр. 230.].