Москвитяне исповедуют религию греческую. Они весьма суеверны в живописи и изображении святых; поклоняются одному святому Николаю, почти не упоминая о других Божьих угодниках; и празднуют день этого святителя, больше чем всякаго другаго. Надобно знать, что они весьма наклонны к пьянству, и даже до такой степени, что от этого происходит у них много соблазна, зажигательство домов и тому подобное. Обыкновенно Государь строго воспрещает им это; но чуть настал Николин день, – дается им две недели праздника и поной свободы, и в это время им только и дела, что пить день и ночь! По домам, по улицам, везде, только и встречайте, что пьяных от водки, которой пьют много, да от пива и напитка, приготовляемаго из меда
…
Вообще чрезвычайно как ревнуют своих жен и мало дозволяют им отлучаться со двора
…
Что же касается до правосудия, то не следуют они Бальдовым или Бартолевым законам, но, как угодно государю, так и решает суд; отчего часто бывает, что один за безделицу предается на съедение медведям, и отнимается все у него имущество, тогда как другой, хотя бы и в чем большем провинился, о том даже и не говорится!… а по-этому и страх как боится народ своего государя, и гораздо более ему повинуются, чем где-нибудь другие народы своим повелителям. И этот страх так на них действует, что большею частью не смеют они выказывать своего имущества; даже знаю я таких, у которых и довольно есть денег, а одеты всегда чрезвычайно дурно, и деньги свои, письма и другие вещи прячут в доме у кого-нибудь из своих иноземных друзей, не доверяя в том ни матери, ни брату!
..
Разсказывали мне еще, что будто не раз там случалось: вдруг потребует государь, у кого-нибудь из своих вассалов, известной суммы денег; а тот пусть только вздумает извиняться, что нет у него столько, или как-нибудь в этом роде, – раздраженный отказом, государь повелевает тотчас, отнять у него дом и все что там найдется….. потом уже и неслышно ничего, что с ним последует; даже о том и говорить никто не смей. И таким образом самопроизвольно управляет он своим государством
…
Когда же кто должен другому по ясным сделкам, а заимодавец требует себе уплаты, в таком случае, тотчас предписывается должнику являться, каждое утро в назначенный час, в то судебное место, откуда получил предписание; а таких начальств там множество; и тут они освобождаются на поруки, или же сажаются в кандалы; и когда потом, чрез два часа, предстанут они, по знаку данного колоколом, выводят их на улицу, сняв с них кандалы, и сержанты не перестают колотить их палками по икрам, до-тех-пор, пока не заплатят они своих долгов; таким образом всякое утро можно их видеть сотнями пред этими домами, как мущин так и женщин. Видел я даже одного князя, который, каждое утро, приезжал верхом, являться на казнь, и зато, что однажды подкупил он сержанта, чтоб бил его потише, были потом биты оба, как он, так и тот сержант
…
[Если должник не признает за собой вины, а у заимодавца нет реальных доказательств, свидетелей или письменного] заставляют их решать этот спор междоусобной схваткой (combattere corpo a corpo), на площади, которая для этого нарочно предназначена и избрана… Презабавно видеть, как, идучи на этот подвиг, бывают они вооружены; для этого берут они с собою столько всякого оружия, что, если бы пришлось им упасть от тяжести своего вооружения, уж никак бы не могли подняться на ноги!
..
Народ этот, в обращении, чрезвычайно как церемонен; всретясь на улице, хотя бы шли за делом, тотчас снимают шапки, и в несколько приемов кланяются друг другу, строжайше соблюдая, чтоб отдать поклон за поклон, да и снова поклониться, делая знак головой и рукою, что это для них безделица. Здесь разумеется о равных между собою; потому-что, если кто стоит выше другаго, всячески старается не прежде того снять шапку, и прибегает тут к хитрости, смышленней даже инаго Бискайца!
Имеют еще обыкновение при встрече, если долгое время не виделись, целоваться.
Благодарят они таким образом: если один обещает что-нибудь на словах, то другой, сняв шапку, пренизко ему кланяется, опуская руку книзу; если требуется большей благодарности, в таком случае, достает он рукой даже до земли; а еще для большего подобострастия или, показывая как умеет он ценить обещанную милость, касается земли обеими руками. Если же, притом, один из них сановник и оказывает какую-нибудь милость или покровительство, или тому подобное, другому, который меньше его звания, тогда сей последний становиться на колени и, обеими руками касаясь пола, бьет еще челом о зем. Таким же образом поступают, когда идут и просят какой милости, чтоб по ходатайству того была оказана; и по этому самая большая часть из них имеют мозоли на голове; у них уже так принято, что чем сильнее бьют голову о земь, тем соблюдается более церемонии или чинности!
..
Сверх того, нашел я в этом крае людей чрезвычайно корыстолюбивыми и безсовестными. Корыстолюбие же их простирается до такой степени, что если не подарить им чего-нибудь, нельзя ничего от них получить, ни совершить ни какой с ними сделки. Вельможи, как и частные люди, не постыдятся нагло потребовать, чуть что увидят, перстни, или другия вещицы, даже деньги, словом все, что бы то ни было… Таким образом нет почти ни одного там из чиновников, который хоть раз на роду своем не был высечен; но они не гонятся за честью, и больше чувствуют побои, чем знают, что такое стыд. Впрочем, не смотря на такое зло, могу сказать, что по всему этому краю пребезопасно разъезжать с товарами и деньгами, и что никогда не случится, чтобы нападали на кого на улице или обижали явно; хоть это происходит, как кажется, больше от боязни и страха, внушаемаго им государем
»[94 - Сказания иностранцев о России, в XVI и XVII веках. Пер. В. Любич-Романович. Тип. штаба военно-учебных заведений, СПб, 1813, стр. 1 – 9—10, 2 – 16, 3 – 18, 4 – 20, 5 – 20—21, 6 – 21—22, 7 – 22, 8 – 23—24, 9 – 32—33.].
Станислав Немоевский (1606—1608): «Все, и туземцы и пришлые, живут в величайшем рабстве (in summa indigenae i advenae in servitute); у великаго князя pro ratione voluntas; никто ни в чем ему не противоречит. На каждое его приказание у них один и тот-же ответ: «волен Бог да государь царь, великий князь всея Руси"
…
Свобод никаких nie ambiunt, да и не знают, что это такое. Когда мы им разсказывали о наших свободах, что у нас никто не может быть схвачен, пока не будет изобличен по суду, что король не может никакого налога установить, ни начать войну с кем-либо, пока мы не дозволим, они с удивлением отвечали нам: «хорошо это так у вас; но мы покорностью нашею тем бо?льшую заслугу имеем на небе», а к нему они рачительно стремиться частыми постами (половина года идет на них), поклонением образам (о которых говорят, что сам Бог, будучи на небе, на земле оставил им образа на свое место, чтобы и поклонились им) и частым крестным знамением, с немалым истязанием из-за самообмана. Ибо никто не выйдет и не войдет в дом, не съест и не выпьет, не перекрестившись. Равным образом когда москвитянин увидит церковь, он много и много раз будет креститься. Выйдя утром из дому, многие обращаются на все стороны, много раз крестятся и мавают головами; при грубой простоте, они в этом полагают тройную надежду своего искупления.
И это не удивительно: помимо того, у них нет ни изучения, ни упражнения в законе Божием, нет никакой проповеди, не объясняют им ни слова Божия, ни Божией воли. К тому-же никому не дозволено читать книг и иметь их в дому, кроме псалтыри и гомилий св. Иоанна Златоустаго; иначе был бы в подозрении, что желает быть мудрее самого великаго князя, а это есть capitale. Одинаково невольно никому разговаривать с иноземцем или спрашивать его о чем, даже просто говорить, если только не присутствует при этом пристав от великаго князя. Если кто из чужих спросит кого-либо о причине чего-либо, он получит в ответ: «не ведаю, не понимаю; но царь, великий князь всея Руси, – дай, Господи, чтобы государь здоров был! – знает и понимает все»,
У них ни в чем не имеется luxus, без порядочности в жизни (bez pragmatiku); (всяк) довольствуется тем, что в субботу сварит себе на целую неделю
…
Хрустальных сосудов для напитков не найдешь, стекло очень редко. Серебряная чарка у самых знатных, но обыкновенно употребляют деревянныя, а если чарка выточена из березовой шишки (такие они называют каповыми – kapowemi), то это уже боярская штука.
Недавно наступила перемена, что у некоторых знатнейших бояр появилось по несколько серебряных мисок. Тарелок не употребляют; из миски берут горсть, а кости бросают под стол или опять в миску…
Что касается одежды, то наибольший барин тот, кто обладает армяком из золотой парчи: такой армяк переходит через несколько поколений. Он так искусно сделан, что на каждого годится – его не переделывают, и его употребляют не иначе, как только утром in solennitatibus, а к обеду снимают, чтобы не забрызгать его; тоже относительно шлыка из чернобурой лисицы. Обыкновенно же употребляют дрянное суконце, камлот и ситец.
Нет дорогих шуб: не срам к бараньему тулупу пришить соболий воротник, к бумазейному или ситцевому кафтану – парчевой или бархатный. Очень многие ходят без обуви, а некоторые только в чулках.
Сафьяновые сапоги очень редко кто употребляет – какой нибудь великий господин или боярин, и то разве в какой праздник; все юхтовые, красные. Если кто носит башмаки (baszmagi), тем не менее красныя юхтовыя голенища на ногах, с ними он надевает башмаки…
Ни у кого какого либо собственнаго небольшаго замка; одни деревянные дворцы, из круглаго нетесаннаго дерева, но в которых редкость светлая горница; обыкновенно курныя избы; об обоях не спрашивай.
Никому не дозволенно строить себе избы из тесаннаго дерева. При великом князе Иване, один боярин, будучи послом в Польше, присмотрелся там к нашим постройкам и по возвращении приказал было ставить избу из тесаннаго дерева. Когда узнал об этом великий князь, он приказал народу весь этот дом резметать, предварительно вымазавши его грязью: он говорил, что ему хочется сравняться с простым человеком. В местечках и крестьянам не дозволено строить для себя горниц
…
Покроев платьев не изобретают; какое платье переняли от татар, того и держатся, разве что взяли от наших высокие воротники, которые пришивают себе к кафтанам, и столь высокие, что почти на уровне со лбом
…
На свадьбах никакого веселья, нет музыки, танцев – одно только пьянство, хотя вливать в себя не в обычае у них: выпивши, он поставит или подает тому, что сидит подле его, однако не следует опасаться, чтобы он не наполнил. Когда имеют расходиться, тогда только хозяин, вставши, подает большую чарку, сначала за здоровье великаго князя, затем за здоровье патриарха, митрополита, хозяина, отца (bajtka), молодого, детушек, и так долго, пока не перепьются, мешая то мед, то горелку, то пиво. А кто хотел бы уклонится от этой поочередной, был бы в подозрении. При еде также мешают – то чарку горелки, то другого напитка. После каждого приема они отрыгивают и гладят себя по брюху. Женщины с молодой сидят в другой комнате, отдельно от мужчин, и едят, и так разъезжаются, не видясь с мужчинами, но усладивши себя горелкою
»[95 - Записки Станислава Немоевскаго (1606—1608). И. А. Вахромеев, Москва, 1907, стр. 1 – 161, 2 – 161—162, 3 – 163—164, 4 – 165, 5 – 166—167.].
Наемник на русской службе Ж. Маржерет (1606): «Невежество народа так велико, что не найдется трети, которая знала бы молитву Господню и Символ веры. Можно сказать, что невежество народа есть мать его благочестия. Они ненавидят науки и особенно латинский язык. Не имеют ни школ, ни университетов. Одни только священники обучают юношей чтению и письму
…
Все пути из России охраняются так строго, что без царскаго изволения невозможно из нея выехать… Русский народ – самый недоверчивый и подозрительный из всех в мире
…
Все знатные и незнатные страны, даже сами царские братья, называют себя холопами государевыми, иначе сказать, рабами царя
…
При всем том взятки не прекращаются, так как придумали новую хитрость; приходящий к судье кладет дары пред имеющимися у каждаго в большом количестве иконами, которыя в простом народе называются Богом, а в высшем кругу – образом
…
Кроме этого, и во многих других случаях русские подражают древним, например, в письмоводстве. Все ведомости, записки и просьбы свертываются свитками, не составляя книг, и не складывают бумаг по нашему обыкновению. В этом подражают древним
…
Многие из руских доживают до 80, 100, 120 лет, и только в старости знакомы с болезнями. За исключением царя и главнейших вельмож, никто не признает лекарств. Многие лекарства находят даже нечистыми, пилюли принимают весьма неохотно, промывательное же, мускус, выхухоль и другие подобныя средства ненавидят. Чувствуя себя больным, простолюдин обыкновенно выпивает добрую чарку водки, всыпав в нее заряд ружейнаго пороха или смешав с толченным чесноком, и тотчас же идет в баню, где в сильнейшем жару потеет часа два или три
»[96 - Маржерет. Состояние Российской Державы и Великаго Княжества Московскаго в 1606 году. Пер. И. Н. Бороздина. Польза, Москва, 1913, стр. 1 – 28—29, 2 – 34, 3 – 36, 4 – 37, 5 – 41, 6 – 42.].
Самуил Маскевич, в 1609—1611 гг. участник вторжения польских войск в Россию: «Относительно веры Московская чернь погружена в грубое невежество. Когда Король подступил к Смоленску, окрестные жители бежали в леса с домашним скотом и образами, на коих полагали всю надежду. Но как наши, отыскивая в лесах съестные припасы, настигли там Русских и отняли у них скот, то они разгневавшись на свои образа, повесили их для позора на деревьях вверх ногами, приговаривая: «мы вам молимся, а вы от Литвы нас не оборонили». – Еще случай. У одного крестьянина вор ночью увел вола из хлева: крестьянин сорвал образ со стены и выбросил его в окно прямо в навоз, сказав: «я тебе молюся, а ты меня от воров не охраняешь». В случае же убедительной просьбы, Русские молят не ради Бога или Христа Спасителя, но ради Николы
…