Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Никакой музыки на вечеринках не бывает; над танцами нашими смеются, считая неприличным плясать честному человеку [где надо понимать, человеку достоинства]. За то есть у них так называемые шуты, которые тешат их Русскими плясками, кривляясь как скоморохи на канате, и песнями, большею частию весьма безстыдными

…

Комнаты для женщин строятся в задней части дома и хотя есть к ним вход со двора по лестнице, но ключ от онаго хозяин держит у себя, так что, в женскую половину можно пройти только чрез его комнату. Из мужчин, не пускают туда никого, не исключая и домашних. Двор же, за комнатами женскими, обгораживается таким высоким палисадником, что разве птица перелетит через оный. В сем-то месте женщины прогуливаются. Если хозяин гостю рад, то выводит к нему жену и детей: их непременно надобно поцеловать для приветствия; иначе будет неучтиво. Все женщины благородныя белятся [они же достойное благородство, подчеркивающееся белизной кожи, которое обязано быть отличием от простолюдин, имеющих рабочий загар], и показаться в люди не набелившись, считается за смертный грех и стыд

…

Москвитяне наблюдают великую трезвость, требуя оной строго от вельмож и от народа. Пьянство запрещено; корчем или кабаков нет по всей России, негде купить ни вина, ни пива, и даже дома, исключая Бояр, никто не смеет приготовить себе хмельнаго: за этим наблюдают лазутчики и старосты, коим велено осматривать дома. Иные пытались скрывать боченки с вином, искусно заделывая их в печах; но и там, к большой беде виновных, они были находимы. Пьянаго тотчас отводят в бражную тюрьму, нарочно для них устроенную, (ибо там для каждаго рода преступников есть особенная темница) и только через несколько недель освобождают из оной, по чьему либо ходатайству. Замеченнаго в пьянстве вторично, снова сажают в тюрьму надолго, потом выводят на улицу и нещадно секут кнутом, наконец освобождают. За третью же вину, опять в тюрьму, потом под кнут; из под кнута в тюрьму, из тюрьмы под кнут, и таким образом парят виновнаго раз до десяти, чтобы наконец пьянство ему омерзело. Но если и сии исправление не поможет, он остается в тюрьме, пока сгинет.

Науками в Москве вовсе не занимаются; они даже запрещены. Вышеупомянутый Боярин Головин расказывал мне, что в правление известнаго тирана [Ивана IV], один из наших купцов, пользовавшихся правом приезжать в Россию с товарами, привез с собою в Москву кипу календарей; Царь, узнав о том, велел часть этих книг принесть к себе. Русским они казались очень мудреными; сам Царь не понимал в них ни слова; посему опасаясь, чтобы народ не научился такой премудрости, приказал все календари забрать во дворец, купцу заплатил, сколько потребовал, а книги сжечь… Тот же Боярин мне сказывал, что у него был брат, который имел большую склонность к языкам иностранным, но не мог открыто учиться им; для сего тайно держал у себя одного из Немцев, живших в Москве; нашел также Поляка, разумевшаго язык Латинский; оба они приходили к нему скрытно в Русском платье, запирались в комнате и читали вместе книги Латинския и Немецкия, которыя он успел приобресть и уже понимал изрядно

…

[Среди рынка] я видел одно орудие, которое заряжается сотнею пуль и столько же дает выстрелов; оно так высоко, что мне будет по плечу; а пули его с гусиныя яйца

…»[97 - Устрялов Н. Г. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Часть V. Записки Маскевича. Импер. Рос. Акад., СПб, 1834, стр. 1 – 23—24, 2 – 61, 3 – 63, 4 – 66—67, 5 – 72.].

Адам Олеарий (30-е годы XVII в.): «Жилые строения в городе (за исключением домов бояр и некоторых богатейших купцов и немцев, имеющих на дворах своих каменные дворцы) построены из дерева или из скрещенных и насаженных друг на друга сосновых и еловых балок… Крыши крыты тесом, поверх которого кладут бересту, а иногда – дерн. Поэтому-то часто и происходят сильные пожары: не проходит месяца или даже недели, чтобы несколько домов, а временами, если ветер силен – целые переулки не уничтожались огнем…

Те, чьи дома погибли от пожара, легко могут обзавестись новыми домами: за Белой стеной на особом рынке стоит много домов, частью сложенных, частью разобранных. Их можно легко купить и задешево доставить на место и сложить…

Улицы широки, по осени и в дождливую погоду очень грязны и вязки. Поэтому большинство улиц застлано круглыми бревнами, поставленными рядом; по ним идут как по мосткам

…

[Русские] очень почитают длинные бороды и толстые животы, и те, у кого эти качества имеются, пользуются у них большим почетом. Его царское величество таких людей из числа купцов назначает обыкновенно для присутствия при публичных аудиенциях послов, полагая, что этим усилено будет торжественное величие [приема]. Усы у них свисают низко над ртом

…

У женщин, в особенности у девушек, башмаки с очень высокими каблуками: у иных в четверть локтя длиною; эти каблуки сзади, по всему нижнему краю, подбиты тонкими гвоздиками. В таких башмаках они не могут много бегать, так как передняя часть башмака с пальцами ног едва доходит до земли

…

Когда наблюдаешь русских в отношении их душевных качеств, нравов и образа жизни, то их, без сомнения, не можешь не причислить к варварам…

Большинство русских дают грубые и невежественные отзывы о высоких, им неизвестных, натуральных науках и искусствах в тех случаях, когда они встречают иностранцев, имеющих подобныя познания. Так они, например, астрономию и астрологию считают за волшебную науку. Они полагают, что имеется что-то нечистое в знании и предсказании наперед солнечных и лунных затмений, равно как и действий светил…

Хотя они и любят и ценят врачей и их искусство, но, тем не менее, не желают допустить, чтобы применялись и обсуждались такие общеупотребительныя в Германии и других местах средства изучения врачевания, как анатомирование человеческих трупов и скелетов; ко всему этому русские относятся с величайшим отвращением

…

Что касается ума, русские, правда, отличаются смышленостью и хитростью, но пользуются они умом своим не для того, чтобы стремиться к добродетели и похвальной жизни, но чтобы икать выгод и пользы и угождать страстям своим. Поэтому они, как говорит датский дворянин Иаков (так именует себя в своем «Hodaeporicon Ruthenicum» посол короля Фридриха II датскаго), люди «хитрые, смышленные, упорные, необузданные, недружелюбные и извращенные – чтобы не сказать – безстыдные, склонные ко всякому злу, ставящие силу на место права и отрешившиеся – верьте мне – от всяких добродетелей». Ведь они сами доказали ему: они лукавы, упрямы, необузданы, недружелюбны, извращены, безстыдны, склонны ко всякому дурному, пользуются силой вместо права, распростились со всеми добродетелями и скусили голову всякому стыду.

Их смышленость и хитрость, наряду с другими поступками, особенно выделяется в куплях и продажах, так как они выдумывают всякие хитрости и лукавства, чтобы обмануть своего ближнего. А если кто их желает обмануть, то у такого человека должны быть хорошие мозги. Так как они избегают правды и любят прибегать ко лжи и к тому же крайне подозрительны, то они сами очень редко верят кому-либо; то, кто их сможет обмануть, они хвалят и считают мастером

…

Все они, в особенности же те, кто счастьем и богатством, должностями или почестями возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, чего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками. Подобно тому, как они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной страны, также точно полагают они, что ни один государь в мире не может равняться с их главою своим богатством, властью, величием, знатностью и достоинствами

…

Они вообще весьма бранный народ и наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы. На улицах постоянно приходится видеть подобного рода ссоры и бабьи передряги, причем они ведутся так рьяно, что с непривычки думаешь, что они сейчас вцепятся друг другу в волосы. Однако, до побоев дело доходит весьма редко, а если уже дело зашло так далеко, то они дерутся кулачным боем, и изо всех сил бьют друг друга в бока и срамныя части…

При вспышках гнева и при ругани они не пользуются слишком, к сожалению, у нас распространенными проклятиями и пожеланиями с именованием священных предметов, посылкою к чорту, руганием «негодяем» и т. п. Вместо этого у них употребительны многия постыдныя, гнусныя слова и намешки, которыя я – если бы того не требовало историческое повествование – никогда не сообщил бы целомудренным ушам. У них нет ничего более обычнаго на языке: как «бл… нъ с..ъ, с… нъ с..ъ, собака,.б т… м. ть,.б..а м. ть», причем прибавляется «в могилу, in ipsius, in oculos», и еще иныя тому подобныя гнусныя речи. Говорят их не только взрослые и старыя, но и малыя дети, еще не умеющие называть ни Бога, ни отца, ни мать, уже имеют на устах это:». б. т… м. ть» и говорят это родители детям, а дети родителям

…

Искать у русских большой вежливости и добрых нравов нечего: и та и другие не очень то заметны. Они не стесняются во всеуслышание и так, чтобы было заметно всем, проявлять действие пищи после еды и кверху и к низу. Так как они едят много чесноку и луку, то непривычному довольно трудно приходится в их присутствии. Они потягивались и рыгали – может быть, против воли этих добрых людей – и на предшествовавших тайных аудиенциях с нами.

Так они не сведущи в хвальных науках, не очень интересуются достопамятными событиями и историю отцов и дедов своих и вовсе не стремятся к знакомству с качествами чужих наций, то в сходбищах их ни о чем подобном и не приходится слышать. Не говорю я при этом, однако, о пиршествах у знатных бояр. Большею частью их разговоры направлены в ту сторону, куда устремляют их природа и низменный образ жизни: говорят они о разврате, о гнусных пороках, о неприличностях и безнравственных поступках, частью ими самими, частью другими совершенных. Они разсказывают разныя посдыдныя басни, и кто при этом в состоянии отмочить самыя грубыя похабности и неприличности, притом с самой легкомысленной мимикой, тот считается лучшим и приятнейшим собеседником. То же направление имеют их танцы, часто сопровождаемые неприличными телодвижениями.

Они так преданы плотским удовольствиям и разврату, что некоторые оскверняются гнусным пороком, именуемый у нас содомиею, при этом употребляет не только pueros muliebria pati assuetos (как говорит Курций), но и мужчин, и лошадей. Это обстоятельство доставляет им потом тему для разговоров на пиршествах. Захваченные в таких преступлениях не наказываются у них серьезно…

«Они сняли с себя всякий стыд и всякое стеснение», – говорит многократно уже называвшейся нами датский дворянин Иаков. Мы сами несколько раз видели в Москве, как мужчины и женщины выходили прохладится из простых бань, и голыя, как их Бог создал, подходили к нам и обращались к нашей молодежи на ломанном немецком языке с безнравственными речами. К подобной распутной наглости побуждает их сильно и праздность; ежедневно многия сотни их можно видеть стоящими праздно или гуляющими на рынке или в Кремле. Ведь и пьянству они преданы более, чем какой-либо народ в мире… Я припомню по этому поводу, что разсказывал мне великокняжеский переводчик в Великом Новгороде: «Ежегодно в Новгороде устраивается паломничество. В это время кабатчик, основываясь на полученном им за деньги разрешении митрополита, устраивает перед кабаком несколько палаток, к которым немедленно же, с самаго разсвета, собираются чужие паломники и паломницы, а также и местные жители, чтобы до богослужения перехватить несколько чарок водки. Многое их них остаются и в течение всего дня и топят в вине свое паломническое благочестивое настроение. В один из подобных дней случилось, что пьяная женщина вышла из кабака, упала на улицу и заснула. Другой пьяный русский, проходя мимо и увидя женщину, которая лежала оголенная, распалился распутною страстью и прилег к ней, не глядя на то, что это было среди бела дня и на людном месте. Он и остался лежать с нею и тут же заснул. Много молодежи собралось в кружок у этой пары животных и долгое время смеялись и забавлялись по поводу их, пока не подошел старик, накинувший на них кафтан и прикрывший этим их срам

…

Также легко встретить и пьянаго попа и монаха, как и пьянаго мужика. Хотя ни в одном монастыре не пьют ни вина, ни водки, ни меда, ни крепкаго пива, а пьют лишь квас, т.е. слабое пиво или кофент, те не менее монахи, выходя из монастырей и находясь в гостях у добрых друзей, считают себя в праве не только не отказываться от хорошей выпивки, но даже сами требуют таковой и жадно пьют, наслаждаясь этим до того, что их только по одежде можно отличить от пьяниц-мирян…

Они также являются большими любителями табаку и некоторое время тому назад всякий носил его при себе: бедный простолюдин столь же охотно отдавал свою копейку за табак, как и за хлеб. Когда, однако, увидели, что отсюда для людей не только не получалось никакой пользы, но, напротив, проистекал вред (на употребление табаку не только у простонародья, но и у слуг и рабов уходило много времени, нужнаго для работы; к тому же, при невнимательном отношении к огню и искрам, многие дома сгорали, а при богослужении в церквах перед иконами, которыя должно было чтить лишь ладаном и благовонными веществами, поднимался дурной запах), то, по предложению патриарха, великий князь в 1634 г., наряду с частными корчмами для продажи водки и пива, совершенно запретил и торговлю табаком и употребление его. Преступники наказывались весьма сильно, а именно – расчленением носа [вырыванием ноздрей] и кнутом. Следы подобнаго наказания мы видели и на мужчинах и на женщинах

…

Рабами и крепостными являются все они. Обычай и нрав их таков, что перед иным человеком они унижаются, проявляют свою рабскую душу, земно кланяются знатным людям, низко нагибая голову – вплоть до самой земли и бросаясь даже к ногам их; в обычае их также благодарить за побои и наказания. Подобно тому, как все подданные высокаго и низкаго звания называются и должны считаться царскими «холопами», то-есть рабами и крепостными, также точно и у вельмож и знатных людей имеются свои рабы и крепостные работники и крестьяне. Князья и вельможи обязаны проявлять свое рабство и ничтожество перед царем еще и в том, что они в письмах и челобитных должны подписываться уменьшительным именем, то-есть, например, писать «Ивашка», а не Иван, или «Петрушка, твой холоп». Когда и великий князь к кому-либо обращается, он пользуется такими уменьшительными именами. Впрочем, и за преступления вельмож назначаются столь варварские наказания, что по ним можно судить о их рабстве. Поэтому русские и говорят: «Все, что у нас есть, принадлежит Богу и великому князю"

…

Что касается рабов или слуг вельмож и иных господ, то их безчисленное количество; у иного в имении или на дворе их имеется 50 и даже 100. Находящимся в Москве, большею частью, не кормят во дворах, но дают им на руки харчевые деньги, правда – столь незначительныя, что на них трудно поддержать жизнь; поэтому-то в Москве так много воров и убийц. В наше время не проходило почти ни одной ночи, чтобы не было где-либо кражи со взломом. При этом часто хозяина загораживают какими-нибудь вещами в комнате, и ему приходится оставаться спокойным зрителем, если он не достаточно силен, чтобы справится с ворами, не желает подвергнуть опасности жизни и видеть свой дом зажженным над собственною головою

…

Не проходит ночи, чтобы на утро не находили на улицах разных лиц убитыми. Подобных убийств было много во время их великаго поста, но более всего в масляницу, в течении 8-ми дней до начала поста, так как в это время они ежедневно напиваются… Ночью горожане при подобных опасностях бывали очень немилосердны: например, слыша, как кто-либо страдает у окон их от рук разбойников и убийц, они не только не приходили на помощь, но даже не выглядывали из окон. Теперь, как я слышал, введен лучший порядок, а меняно на всех перекрестках ночью стоит сильная стража из стрельцов или солдат; при этом воспрещено, чтобы кто-либо без фонаря или иного огня появлялся на улицах, будь то пеший, конный или на поводе; кроме того, тут же допрашивают его о причинах выхода на улицу

…

В тех случаях, когда подобных господ рабы и крепостные слуги, вследствие смерти или милосердия своих господ, получают свободу, они вскоре опять продают себя вновь. Так как у них нет больше ничего, чем бы они могли поддержать свою жизнь, они и не ценят свободы, да и не умеют ею пользоваться

…

Насколько русские охочи до телеснаго соития и в браке и вне его, настолько же считают они его греховным и нечистым. Они не допускают, чтобы при соитии крестик, вешаемый при крещении на шею, оставался на теле, но снимают его на это время. Кроме того соитие не должно происходить в комнатах, где находятся иконы святых; если же иконы здесь окажутся, то их тщательно закрывают.

Точно также тот, кто пользовался плотскою утехою, в течение этого дня не должен входить в церковь, разве лишь хорошенько обмывшись и переодевшись в чистое. Более совестливые в подобном случае, тем не менее, остаются перед церковью или в притворе ея и там молятся…. Женщины считаются более нечистыми, чем мужчины; поэтому они во время обедни встречаются не в самой церкви, но, большей частью, впереди, у дверей ея

»[98 - Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Пер. А. М. Ловягина. А. С. Суворина, СПб, 1905, стр. 1 – 150, 2 – 172—173, 3 – 176, 4 – 178—180, 5 – 181, 6 – 184, 7 – 186—187, 8 – 188—191, 9 – 193—194, 10 – 195, 11 – 196—197, 12 – 198, 13 – 199, 14 – 222.].

Резюмируя вышеизложенные впечатления иностранцев о русском народе и в особенности московитах можно обобщить, что выстроенная система Московии воплощала свое значение условия лучшести, в свою очередь означающее величину, в которой заложено ступенчатое устройство, с большим почитанием старины и с большим боязливым подозрением к прогрессу, с душком омерзения к нижестоящему и подобострастное подхалимство к вышестоящему, с состоянием всеобщего невежества, суеверия и скупердяйства, больше боящегося сурового наказания за беззаконие, чем пресечение беззакония по мотивам нравственных устоев. Поэтому положение дикости, дикой иерархичности, здесь оказалось прописанным аксиоматичным базисом. Поэтому здесь всех находившихся на вершине лестнице счастья волновало только состояние его личного достоинства – высший свет смотрел свысока на простолюдин, а великий князь в сравнении с собой высший свет опускал до простолюдин: смешно сказать, запрещал строить дома из тесанных бревен, боялся, что народ поймет примитивные книжки и обретет мудрость выше его. То есть для великого князя его личное достоинство было самоцелью. Но он был лишь частицей всех, для которых личное достоинство было самоцелью. Поэтому, в основном прозябая в бедности, порой еле сводя концы с концами, здесь все существовали не для поддержки друг друга (хотя и предусматривалась некоторая помощь оказавшимся в большой беде), а для получения выгоды друг от друга. Такая система изначально склонна к развалу и может устойчиво существовать только в условии всеобщей боязни (истерии), т.е. тирании первого лица. Как только тирания исчезает, исчезает и система. Яркое подтверждение тому это тиранское становление Московии, пиковое воплощение которого произошло в Иване Грозном, затем, по инерции, продолжавшееся неплохое развитие до Смутного времени, а после, приходом стороны умеренных (поскольку все помнили уроки Смутного времени), все четче обозначались тенденции разложения, закончившиеся, стремившегося к какому-никакому прогрессу, отвержением Петром I боярской столицы. Ни в России, ни в Москве, больных гомосексуализмом (степенью проявления животных наклонностей, т.е. встраиваемостью в природу) было не больше, чем в Западной Европе, но средний культурный уровень общества, волнами исходивший от центра на окраины мировоззрением всеобщей справедливости, что везде воспринималось за аксиому мироздания, встречая приветливо и даже более подкрепляя московское веяние своей энергетикой, был значительно ниже, чем на Западе. Те ругательства, которые там считались непристойными, здесь были привычным оборотом речи, как и пошлые, скабрезные шутки[99 - Например, в современной армии (советской, российской) очень популярно выражение «я тебя в…у», услышав что иностранец может принять за гомосексуальные наклонности.], если на Западе подвыпившие, в общем и целом, находились в состоянии адекватности, то в России пьяные валялись возле кабаков. Аналог истории становления и отвержения Москвы произошел в XX в. – суровостью сталинизма (примерно воплотивший ленинизм-марксизм) тиранство советской системы было доведено до пиковой фазы, а затем пошло смягчение режима, и вначале, так же по инерции, наблюдался период хорошего хрущевского развития, экономический подъем, но дальше политическая умеренность, даже несмотря на некоторый возврат к чистоте советской системы, стала причиной тенденции всеобщего разложения и распада СССР: истерика ушла, ушел и порядок, разума же здесь никогда не было.

ГАРМОНИЯ