Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4

В поисках всеобщего компромисса внимание, конечно, было уделено вопросу династических связей и непосредственно преемственности царского трона. Дело подогревалось подметными письмами, направленные против указа Петра I от 1722 г., по которому царствующий государь имел право назначить себе любого приемника. Вместе с тем было слишком очевидно, что перед царевичем Петром все остальные кандидатуры меркли.

Остерман предложил женить внука Петра от первой семьи на дочери Петра от второй жены, на Елизавете, план более остроумен, чем практически возможен, и только характеризовал затруднительное положение господствующих партий. Екатерина с заклятыми врагами великого князя Петра всюду выдвигала, как свою опору, Голштинского герцога Карл-Фридриха, женившегося на старшей дочери Петра I, Анне. По всей видимости, последней с ее «десцендентами» и хотела передать трон. Находились и сторонники Елизаветы, прочившие ей в мужья Морица Саксонского.

Все эти комбинации не могли устраивать Меншикова, по той одной причине, что при их реализации сам Светлейший оставался как бы не у дел, и развитие дальнейших событий нетрудно было предвидеть. Вместе с тем, у Меншикова была старшая дочь, Мария, по возрасту подходившая для наследника трона, Петра Алексеевича. И Меншиков задумал произвести такой маневр, который ему едва когда-нибудь удался бы на поле брани: он изменил своей партии, стоявшей за Екатерину и ее дочерей, и перешел на сторону Голицына и Остермана, вождей партии великого князя Петра. Этот ход, поразивший его не совсем покорных друзей, попытавшихся взять его под надзор, был не столько актом мести Меншикова, сколько естественным выводом из создавшихся к этому времени «конъюнктур», был ход в сторону наилучшего обеспечения личных интересов. Перейдя на сторону своих врагов, он, с одной стороны, делал из них своих должников, с другой, втроем они составляли половину членов Верховного Тайного совета, а если учесть благотворность перед Меншиковым Екатерины, то Верховный Тайный совет, побочно направленный своим учреждением на ограничение своеволия Меншикова, становился игрушкой в его руках – так мало терял и так много приобретал Меншиков, изменяя своей партии.

Старые друзья предупреждали Меншикова против союза со старыми врагами, что они рано или поздно скажут ему: «Полно, миленький, и так ты нами долго властвовал, поди прочь!»[146 - Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга четвертая. Том XVI – XX. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 1016.] Но Меншиков знал, что делал и с кем имел дело. Он даром не привык оказывать услуг и за поддержку партии Голицына потребовал согласия на брак своей дочери с великим князем Петром. Стать зятем и опекуном юного император, законного наследника престола, это значило много более чем рассчитывать на скромную благодарность герцога Голштинского в рискованной борьбе за его интересы. При таком обороте дела и новые друзья не осмелятся сказать: «Поди прочь!»

Существовала еще одна личность, от которой зависело очень многое, сможет ли Меншиков привести свои замыслы в действительность. А именно сама императрица. Ее формальная санкция проекту была необходима хотя бы для заглушения мнений иного порядка. Но уступит ли она по привычке назойливым домогательствам временщика в ущерб интересам своей семьи. Для Меншикова, во всяком случае, это была сторона наименьшего сопротивления. К старым услугам, за которые Екатерина была обязана благодарностью, он присоединил поверх «фамильную»: уступил ей выходца из Польши Сапегу, присватавшегося к дочери Меншикова, для родственницы Екатерины, и за эту великодушную уступку потребовал награду, тоже в виде фамильного характера – в виде согласия императрицы на брак еще только великого князя Петра со своей дочерью.

Больная Екатерина не имела сил отказать властным требованиям временщика, несмотря на просьбы и протесты дочерей. Затем оставалось вырвать у умирающей императрицы согласие, под угрозой переворота, на провозглашение Петра своим «сукцессором», с поручением опеки над ним Верховному Тайному совету вкупе с обеими цесаревнами (Анной и Елизаветой), а также сестры Петра II Натальи и герцогом Голштинским, который еще до подписания императрицей этого завещания выслушал от Меншикова приказ собираться в Голштинию, пообещав в виде отступного миллион флоринов. Против Меншикова уже готовился заговор, в стане его недавних друзей, возглавляемый Толстым. Но накануне смерти Екатерины заговорщики были разоблачены и указом императрицы Светлейший отправил Толстого в пожизненную ссылку, от расправы не ушли и другие его потенциальные противники.

Вопросом о преемнике императрицы непосредственно занимались собравшиеся во дворце члены высших правительственных учреждений: Верховного Тайного совета, Сената и Синода, приглашены были и гвардейские офицеры. Верховное совещание, где Меншиков играл первую скрипку, настояло на назначении наследником малолетнего внука Петра I – Петра Алексеевича. Перед самой смертью спешно было составлено Бассевичем завещание, подписанное Елизаветой вместо неграмотной матери-императрицы. Позже императрица Анна Ивановна пожелала избавиться от ненужной для нее духовной Екатерины I, приказав канцлеру Головнину сжечь ее, он исполнил просьбу, тем не менее, сохранил копию завещания.

Вильбуа пишет, что за три месяца до кончины Екатерина видела сон: «Она была еще совсем здорова. Ей снилось, что когда она была за столом со всеми министрами своего совета, вдруг появился Пётр I, окруженный ярким светом и одетый римлянином. Он подошел к ней с величественным и удовлетворенным видом, обнял ее и унес в огромное воздушное пространство. Посмотрев оттуда вниз, она увидела своих дочерей Анну и Елизавету в окружении толпы людей самых разных народов и обличий, которые дрались друг с другом. Объяснение, которое она дала этому сну, было следующее: сон ей предсказал, что она скоро умрет и что в России будут беспорядки после ее смерти. Ее предсказание сбылось»[147 - Вопросы истории, №1. 1992. Рассказы о Российском дворе. Ф. Вильбуа. С. 155.].

Екатерина I умерла на 44-м году жизни 6 мая 1727 г. «от слабости, которая длилась два месяца»[148 - Там же, стр. 152.]. Ее гроб, как и Петра I, был положен на особо устроенном троне в Санкт-Петербургском Петропавловском соборе на поверхности под балдахином, где находился до 29 мая 1731 г., после чего по распоряжению императрицы Анны они были «преданы» земле.

После смерти Екатерины поползли слухи, что ее отравили медленным ядом. Об этом свидетельствует Вильбуа, в своих записках он пишет: «Вначале она [Екатерина] правила согласно советам Меншикова, не столько из благодарности, сколько в силу необходимости. Меншиков сразу заметил это, но сумел скрыть. Однако опасаясь попасть в затруднительное положение, в котором он находился в конце царствования Петра I, он сразу же начал тайные переговоры с венским двором при посредничестве венского посла в России, чтобы после смерти царицы Екатерины возложить корону на голову Великого князя Московского, племянника римского императора, при условии, что тот женится на старшей дочери князя Меншикова. / Царица Екатерина вскоре умерла. Если верить гласу народному и некоторым свидетельствам, ее отравил князь Меншиков[149 - Вильбуа в сносках пишет: «Царица не могла выпить весь ликер, предложенный ей князем Меншиковым, и отдала остатки одной из своих фрейлин по имени Ноли, иначе мадам Гаррю. Она выпила остаток, который ей показался очень скверным, и через несколько дней почувствовала себя плохо. Ее муж-итальянец подозревал, что она, вероятно, была отравлена, и поэтому давал ей в течение нескольких дней противоядие, благодаря которому ему удалось ее вылечить. Но это было не так просто, так как она еще очень долго страдала» (там же, стр. 147—148).], который раньше всех, предвидя эту смерть, позаботился о средствах, которые возвели бы на трон Великого князя Московского. Его происки имели такой успех, на какой он только мог надеяться. Едва Екатерина закрыла глаза, как внук Петра I, о котором до этого и не вспоминали, был провозглашен императором под именем Петра II»[150 - Там же, стр. 139.].

Приводя доводы отравления императрицы Меншиковым в сугубо его интересах, автор передергивает в умилительную сторону значение царевича Петра, силу прав которого признавали даже искренние приверженцы второй семьи Петра Великого: ведь не потому ли, боясь оппозиции старины, в сущности, и был образован Великий Тайный совет. Поэтому у Екатерины было много недоброжелателей, начиная от Меншикова и заканчивая всеми не принимавшими нововведений. Они могли на время сойтись, как известно Меншиков был в этом мастер.

Историк медицины В. Рихтер в своих «Замечаниях о последней болезни и кончине императрицы Екатерины I» пишет: «Существует мнение, что душевное беспокойство было причиной ее последней болезни, а также то, что она скончалась от яда, данного рукой врача»[151 - Нахапетов Б. А. Тайны врачей дома Романовых. Москва, Вече, 2005, стр. 40.].

В донесении лейб-медика Екатерины И. Д. Блюментроста сообщается, что «10 апреля 1727 года почувствовала воспаление в груди. К ожидавшему к седьмому дню болезни критическому перелому тем более умножался кашель и стеснение в груди, так что врачи без труда могли предвидеть возрождение нарыва на легком, что подтвердилось за четыре дня до смерти истинно гнойной мокротой, в большом количестве выходящей при харканье. Слабость умножалась час от часу и более, и монархиня скончалась 6 мая поутру в 8 часов…»[152 - Там же, стр. 40.]

О причинах смерти Екатерины I указывает судебный медик Ю. А. Молин, который разбирал симптомы болезни, характеризует, что приступы удушающего кашля, одышка, боли под лопатками, резкая слабость и психическая апатия, сменявшаяся всплесками неестественной лихорадочной активности и веселья, специфическая температурная реакция свидетельствуют о том, что «у царицы был злокачественно протекавший туберкулез или, как говорили врачи XVIII века, „скоротечная чахотка“»[153 - Там же, стр. 41.] – не являвшейся чем-то необычным на тот период времени.

Мнение судебного медика весомо и уважаемо, оно только не прояснеет ситуацию почему перед кончиной тело Екатерины сильно раздалось, наподобие истории Наполеона Бонапарта.

Пётр II Алексеевич. Влияние Долгоруких. Падение Меншикова. П. Долгорукий – о временах и нравах

Преемником Екатерины на русском престоле оказался несовершеннолетний Пётр II, который родился 12 октября 1715 г. и, таким образом, в 1727 г., когда он вступил на престол, ему шел двенадцатый год. Юный император был мягок душой, красив, достаточно развит и весьма не глуп для своих лет.

С раннего детства Пётр II оказался в непростой ситуации. Через 10 дней после рождения он потерял мать – немецкую кронпринцессу Шарлотту-Софию Вольфенбюттельскую, а в 3 года и отца. С 1718 г. он воспитывался Петром I, но дед к внуку особой любви не испытывал. Воспитывали мальчика попеременно няньки-немки, а затем вдова портного и вдова кабатчика. Позднее учителем Петра II был немец Норман, танцмейстер и бывший моряк. Он учил цесаревича чтению и письму. В дальнейшем по велению Петра I учителем юного Петра стал Семен Маврин, а с 1723 г. Иван Зейкин, венгр по происхождению, который учил его латыни. И как результат, цесаревич хорошо говорил по-немецки и по-французски, великолепно знал латынь, но став императором, оставил науки. Современники Петра Великого считали, и не без основания, что Пётр I сознательно не уделял должного внимания воспитанию и образованию внука, т.к. изначально не хотел видеть его на престоле. Неслучайно сразу после смерти его матери Шарлотты-Софии Пётр I вручил письмо своему сыну Алексею, в котором сообщал, что он лишает его и его новорожденного сына Петра права на наследование престола.

С воцарением Петра II[154 - Во время коронационных событий в Москве произошла примечательна история. Манштейн пишет: «7-го апреля, к одним из московских ворот подкинуто было безымянное письмо, с надписью на конверте, что содержание его чрезвычайной важности для государства. В этом письме, с пространными подробностями, оправдывали образ действий Меншикова, и в тоже время старались внушить недоверие к тогдашним министрам и любимцам. Однако этот случай только усилил влияние Долгоруких, заставя их впрочем, быть еще осторожнее прежняго» (Записки о России генерала Манштейна 1724—1744. СПб, тип. В. С. Балашева, 1875, стр. 11).], казалось, повторялась старая страница истории России в малолетство Грозного: именем малолетнего царя управляют лица, овладевшие волею малолетнего государя, причем над интересами государства, даже над интересами партий, торжествуют узкие интересы доминирующих фамилий; заодно начинаются отношения, которые впоследствии хорошо охарактеризовал современник этих событий: «Русским мясо не надо: они друг друга едят!»[155 - «Нам Русским, писал Артемий Петрович Волынский князю Урусову, не надобен хлеб: мы друг друга едим, и с того сыты бываем» (Славянский сборник Н. В. Савельева-Ростиславича. СПб, тип. Кондрата Вингебера, 1845, стр. XI).]

Однако, несмотря на похожесть данной ситуации, события все же разворачивались в несколько ином русле. Вопреки завещанию императрицы, всю фактическую власть сосредоточил в своих руках Меншиков: он уже при Екатерине безраздельно командовал в Верховном Тайном совете, который потому и не был им тронут, оставивши с внешней стороны все в старом виде. Впрочем, Меншиков не утерпел и руками Петра II 12 мая назначил-таки себя генералиссимусом, чего тщетно добивался в два предшествующих царствования; а затем перевел своего нареченного зятя к себе в дом, чтобы руководить его воспитанием и заодно сподручнее управлять его именем.

Екатерину I похоронили 16 мая, а уже 24-го во дворце Меншикова на Васильевском острове была необычайно пышно отпразднована помолвка Петра II и Марии, которую теперь стали поминать в церковных службах наряду с царскими именами. Кажется, Меншиков, умевший как рыба в воде лавировать в переплетении интересов сторон, на этот раз допустил ошибку, повлекшую впоследствии его падение; хотя, насколько это было ошибкой? – скорее закономерное развитие событий, когда все вокруг желали его низвержения, дело оставалось лишь за немногим, за временем – Меншиков физически не мог быть один, пришлось, волей-неволей, начать доверять своим новым друзьям, его бывшим врагам, и он демонстративно протянул руку примирения и дружбы ненавидевшим его Голицыным и Долгоруким. Считая наиболее опасными для себя противниками – конкурентами Анну Петровну и ее мужа, Голштинского герцога Карл-Фридриха, он отправляет их в Голштинию, посулив им миллион флоринов, правда, выдав для начала всего 140 тысяч, и пообещав ежегодной пенсии в 100 тысяч флоринов и поддержку России в деле присоединении к Голштинии соседнего Шлезвига; 25 июля 1727 г. герцогская чета отбыла из Санкт-Петербурга в столичный город герцогства Киль, сопровождаемая небольшой группой придворных (10 февраля 1728 г. у них родится сын Карл-Пётр-Ульрих, будущий Российский император Пётр III, а сама Анна вскоре после родов умрет, по сообщениям, от простуды и воспаления легких).

Избавившись от голштинской герцогской четы и выслав остальных неугодных сановников из Санкт-Петербурга, Меншиков достиг вершины могущества, вместе с тем, он был окружен людьми, желавшими его падения. Связавши свои личные фамильные интересы с интересами верховной власти, Меншиков смотрел на задачу управления взглядом государственного человека, для которого интересы империи и императора стали личным делом. Привычной рукой он вершил дела Росси, с большой осторожностью выбирает себе помощников из среды старых дельцов и новых союзников. По-отечески серьезно, хотя по-фельдфебельски грубо принимается он за воспитание молодого императора, по-своему кроя его домашний быт и устои, сопровождая все скучной моралью, что государь де молод, цену деньгам не знает, оценку людям давать не может.

Ближайшее заведывание образованием Петра II Меншиков поручил мастеру на все руки Остерману, который с помощью российских академиков разработал вполне достойную программу обучения. В нее входило углубленное изучение иностранных языков, истории современных государств и древней истории, гражданского законоведения, военного искусства, географии, математики. Уроки проходили в форме бесед, учебная нагрузка составляла не более 2—3 часов в день. Духовным воспитанием императора занимался сподвижник Петра I Феофан Прокопович. Однако, несмотря на все, образование молодого императора продвигалось слабо. В отличие от Меншикова Остерман не проявлял большой настойчивости, развлечения зачастую брали верх над учением, тем самым добиваясь доверия своего воспитанника.

Появившееся охлаждение Петра II к Меншикову вскоре еще больше усилилось. Как известно, нет вечных людей, как нет людей с абсолютным здоровьем. В конце июля 1727 г. Меншиков тяжело заболел и на несколько недель отошел от государственных дел. Этого времени оказалось достаточным, чтобы Пётр II попал под влияние таких людей как его весьма распущенная сестра и тетка, семнадцатилетняя Елизавета. К слову сказать, по характеристике фельдмаршала Б. Х. Миниха: «Она от рождения была чрезмерно сластолюбива и часто говорила своим приближенным, что была довольна только тогда, когда влюблялась. Вместе с тем она была очень непостоянна и часто меняла фаворитов»[156 - Миних Б. Х. Записки фельдмаршала графа Миниха. Пер. с фр., ред. изд. и прим. С. Н. Шубинскаго. СПб, тип. В. Безобразова и Комп., 1874, стр. 88.]. Саксонский дипломат Георг фон Гельбиг писал: «Самый снисходительный моралист был бы возмущен отношениями Елизаветы Петровны к мужчинам. Она не обращала ни малейшего внимания на привлекательные качества ума и сердца при выборе своих любимцев и руководствовалась в нем единственно телесною их красотою»[157 - Павленко Н. И. Елизавета Петровна. Москва, Проспект, 2017, стр. 16.]. Долгорукие, влиявшие на императора через гофмейстера царя, восемнадцатилетнего Ивана Долгорукого, уводившего Петра в мир забав, Остерман, испытавший уже за это время властный тон временщика, поддерживал в своем питомце охлаждение к своему ментору и навязанной им невесте поневоле, девушке гордой, носившей среди ровесников прозвище «мраморная статуя»; в разговорах, конечно, припоминалось все: и кто такой Меншиков, какого он рода-племени, и как он участвовал в казни отца Петра II и т. д. – мнение окружения императора было слишком единодушным, чтобы к нему не прислушиваться.

За время болезни Александра Даниловича Пётр II переселился в Летний дворец и отказался принимать Меншикова и членов его семьи. Однако «Меншиков, ослепленный своею властью, продолжал вести упорную борьбу и постоянно раздражал государя, отменяя его приказания. Цех каменщиков поднес Петру 9000 червонных. Пётр послал их в подарок сестре Натальи Алексеевне. посланный встретился с Меншиковым, который велел ему отнести деньги в свой кабинет, сказав: „Император еще очень молод и не умеет распоряжаться деньгами, как следует“. Пётр, узнав об этом, был взбешен и закричал: „Я покажу ему, что я император и что мне надобно повиноваться“»[158 - Долгоруков П. В. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоановны. Пер. с фр. С. М. 3-е издание. Москва, тип. Русскаго Товарищества, 1909, стр. 22—23.]. Подобное приниженное отношение Меншикова к Петру становилось известным последнему и сильнее возбуждало в нем чувство неприязни к первому.

Борьба за реальную власть в стране между Меншиковым и Долгорукими велась до 7 сентября 1727 г., день, когда Остерман зачитал в Верховном Тайном совете царский указ, которым без месяца 12-летний Пётр II объявил себя полноправным правителем. Регентству Верховного Тайного совета, а вместе с ним и Меншикова был положен конец. 8 сентября А. Д. Меншикову было запрещено выезжать со двора, а на следующий день, 9 сентября, на заседании Верховного Тайного совета Пётр II подписал указ о низложении Меншикова и высылке его с семьей из столицы пока в роскошное имение Светлейшего – Раннебург (сейчас Чаплыгин Липецкой области).

11 сентября Меншиков отправился в путь, сопровождаемый 127 слугами и обозом в 33 экипажа. Вскоре все его имущество было конфисковано. По сделанной описи Меншикову принадлежало: 90 тысяч крестьян, 6 городов, 4 миллиона рублей наличными и 9 млн в банках Лондонском и Амстердамском, бриллиантов и других драгоценностей еще на один миллион рублей, серебряной посуды три перемены, каждая из 288 тарелок и приборов, и 105 пудов, т.е. 1680 кг золотой посуды (т.е. вся сумма равна нескольким годовым бюджетам страны).

В Раннебурге Меншиковы пробыли недолго: 16 апреля 1728 г. их всех отправили в Сибирь, место поселок Березово (в 18 -начале 20 вв. место ссылки). Не выдержав условий переезда, под Казанью умирает жена Александра Даниловича, Дарья Михайловна. В Березове Меншиков прожил около 1,5 года, совершенно изменившийся, смиренный и покорный своей судьбе, размышляя над бренностью жизни. Своими руками (вместе с 8 верными слугами) сооружает себе дом и церквушку (сгоревшую в 1765 г.), проводит время за чтением Евангелия, «во время службы он исполнял обязанности диакона, причетника, а после обедни иногда говорил проповеди»[159 - Там же, стр. 25.]. Известно его высказывание того периода: «С простой жизни начал, простой жизнью и закончу». Через некоторое время в Сибири началась эпидемия оспы. Сначала умерла его старшая дочь – бывшая царская невеста, а затем и он сам, 12 ноября 1729 г., в возрасте 56 лет, похоронили его у алтаря построенной его руками церкви, но впоследствии река Сосьева смысла эту могилу. Двое других детей Меншикова – сын и дочь – впоследствии были возвращены из ссылки только потому, что в банках Лондона и Амстердама хранилось 9 млн рублей, которые могли быть выданы только прямым наследникам Меншикова; львиная доля этих вкладов, в конце концов, оказалась в руках государства и его высших сановников.

Падение Меншикова означало фактический переворот на троне, после которого начался поход между «фамилиями» и «персонами» с целью овладеть несовершеннолетней волей императора. Самыми испытанными и традиционными доброжелателями Петра II были Голицыны; но они слишком серьезно смотрели на задачи воспитания государя и обязанности управления, напоминая приемы воспитания Меншикова; к тому же они ближе других стояли к Меншикову, и даже, как рассказывали, фельдмаршал кн. М. М. Голицын пытался замолвить за сверженного временщика на аудиенции у Петра.

Свои явные симпатии Пётр делил между Остерманом, умевшем «не вдруг очень налегать на него» и Долгорукими, очень умевшими потакать юной природе Петра. Дело не обошлось без столкновений между Остерманом и Долгорукими. Пётр, несмотря на свой возраст, сумел их развести, предоставив Остерману дела, а Долгоруким – себя. Поступок может показаться даже мудрым, им как бы примирялись две враждующие партии: пронемецкого толка и чисто старорусская, если бы только Долгорукие стремились стать проводниками программы своей партии. Но на самом деле Долгорукие пародировали шаги Меншикова вплоть до обручения Петра с княжной своей фамилии, не умея, в то же время, по-меншиковски возложить на себя ответственность по воспитанию Петра.

Австрийский посланник Рабутин в 1727 г. писал: «Дело воспитания царя идет плохо. Остерман крайне уступчив, стараясь тем самым приобрести доверие своего воспитанника, и в этом заключается сильное препятствие успеха. Развлечения берут верх; часы учения не определены точно, время проходит без пользы, и государь все более и более привыкает к своенравию»[160 - Вестник Европы, №1. 1896. Русский двор при Петре II. 1727—1730. С. 110.].

Еще более критично писал в 1727 г. саксонский посланник Лефорт: «Император занимается только тем, что целыми днями и ночами рыскает по улицам с царевной Елизаветой и сестрой, посещает камергера (Ивана Долгорукого), пажей, поваров и бог весть кого еще…

Кто мог себе представить, что эти безумцы (Долгоруковы) способствуют возможным кутежам, внушают (царю) привычки самого последнего русского. Мне известно помещение, прилегающее к бильярдной, где помощник воспитателя приберегает для него запретные забавы. В настоящее время он увлекается красоткой, бывшей прежде у Меншикова… и сделал ей подарок в пятьдесят тысяч рублей… Ложатся спать не раньше семи часов утра»[161 - Валишевский К. Ф. Царство женщин. Репринтное издание 1911. Москва, СП «ИКПА», 1989, стр. 108.].

Разгульное времяпрепровождение не только подрывали здоровье Петра II, но и деформировали его характер. Он становился вспыльчивым, капризным, жестоким и упрямым.

Уже на следующий день после ареста Меншикова Пётр II подписал манифест о коронации, а 9 января 1728 г. со всем своим двором и Верховным Тайным советом выехал в Москву, чтобы по традиции совершить обряд венчания на царство в Успенском соборе Московского Кремля. По дороге он заболел корью и две недели пролежал в постели, остановившись в Твери. 4 февраля, наконец, совершился его торжественный въезд в Москву, где старая русская аристократия, в большинстве своем ненавидевшая Петра I и благоговевшая перед памятью великомученика Алексея, встретила нового императора с неподдельной радостью и восторгом. А любовь юного императора к Москве оказалась столь велика, что он официально объявил ее единственной столицей.

Предаваясь забавам, молодой император почти полностью устранился от управления государством. В этих условиях при дворе большое влияние приобрели князья Долгорукие – Василий Лукич и Алексей Григорьевич, которых Пётр II назначил членами Верховного Тайного совета. Им удалось оттеснить на этом органе на вторые роли А. И. Остермана. После сентябрьских событий быстро возвышается по службе и закадычный друг Петра, Иван Долгорукий. В свои 19 лет он становится гвардии майором и обер-камергером.

«В действиях Долгоруковых этой эпохи, – говорит один из потомков этих Долгоруких, – не было иных побуждений, кроме личных, эгоистических, имевших целью разбогатеть, удалить от двора всякое влияние, кроме своего, и пользоваться жизнью и ея наслаждениями, нисколько не считаясь с правами и достоинствами ближняго. Единственная их заслуга в том, что они не были жестоки; за исключением трагической истории Меншикова, все преследования и изгнания этого царствования отличались мягкостью и ни одно имущество, кроме имущества Меншикова, не было конфисковано»[162 - Долгоруков П. В. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоановны. Пер. с фр. С. М. 3-е издание. Москва, тип. Русскаго Товарищества, 1909, стр. 27.]. Зато чванство их доходило до глупости. Оно приняло особо отталкивающие размеры во время обручения Петра II с княжной Екатериной Долгоруковой. «Каждый Долгоруков выражал свою радость по-своему, – пишет В. В. Долгоруков, – в зависимости от своего ума, с большей или меньшей заносчивостью: Алексей [отец невесты], всегда и во всем глупый, заставлял гостей своих целовать себе руку…»[163 - Там же, стр. 40.] Даже желания старорусской партии начать реставрацию разрушенных Петром Великим институтов старины, Долгорукие хотели смешать с планами своих фамильных интересов, при том это проникновение носило бы характер извращения всего задуманного дела. По словам П. В. Долгорукого, видного дипломата времени Петра Великого, «при помощи герцога де-Лирия и иезуитов Василий Лукич затеял цепь интриг, из которой самой крупной был план возстановления патриаршего сана, с тем, чтобы возвести в этот сан князя Якова Петровича Долгорукого… круглого дурака, которым надеялись вертеть по желанию»[164 - Там же, стр. 35.].

Самое главное развлечение молодого императора была псовая охота, и насколько своею погоней удовлетворять инстинктам Петра II Долгорукие отвлекали его от серьезных занятий, видно из фамильных бумаг кн. Долгоруких списка охотничьих поездок Петра II: «С февраля 1728 г. до ноября 1729 г., в течение 21 месяца – 243 дня, т.е. восем месяцев, не считая мелкиx охот в 2—3 дня! – Где же тут было думать об ученьи и о занятиях государственными делами. Члены дипломатического корпуса почти не видели государя и очень на это жаловались»[165 - Там же, стр. 34.]. Вся работа по ведению государственных дел была сброшена на А. И. Остермана, без него уже ничего не решалось: собравшись в Совете «посидят немного, выпьют по стаканчику и вынуждены разойтись».

Постепенно Пётр стал охладевать к княжне Екатерине и начал грубо обращаться с ней даже в присутствии сановников, обвиняя ее в неверности. Долгорукие забили тревогу, и 30 ноября 1729 г. состоялось обручение Петра и Екатерины. Их свадьба была назначена на 19 января.

Казалось, все шло своим чередом. Однако «судьба» распорядилась иначе – решался вопрос духовной участи всего народа; Богу-Творцу было не угодно видеть символ божественного государства в виде ее столицы с древними идеями мистического рая.

Предчувствуя неизбежные перемены с возвышением Долгоруких, вице-канцлер Остерман приехал в Москву, надеясь отговорить Петра от бракосочетания. Говорил в основном Андрей Иванович, император слушал, только иногда задавал вопросы о конкретных фактах взяточничества и казнокрадства новых родственников. На прощание он сказал Остерману: «Я скоро найду средство порвать мои цепи».

Судя по всему, Пётр Алексеевич не выделялся хорошим здоровьем. Еще в январе 1728 г. по дороге в Москву на коронацию он заболел корью, что заставило его остановиться на две недели в Твери. Затем, в 1729 г. «постигшая императора в августе месяце болезнь встревожила все государство. Опасались за его жизнь, так как горячка, в которую он впал, была очень сильная. Однако на этот раз он избежал смерти»[166 - Записки о России генерала Манштейна 1724—1744. СПб, тип. В. С. Балашева, 1875, стр. 11.].

6 января 1730 г, в день Крещения при обычной церемонии водосвятия, несмотря на сильный мороз и резкий ветер, император со своей невестой Екатериной появился на параде московских войск, принимая его с фельдмаршалом Минихом и Остерманом. Богослужение и парад длились долго, и по возвращении с торжества Пётр жаловался на головную боль.

Император сильно простыл, дома у него начался жар. Вдобавок, врачи у него обнаружили черную оспу. По сведениям историка медицины В. М. Рихтера, князь С. П. Долгорукий, не обращая внимания на то, что его дети болели оспой, продолжал общаться с императором, что было запрещено всем, кто находился в подобных обстоятельствах.

Врачи стали ждать кризиса, рассчитывая, что молодой организм справится с болезнью. Иван Долгоруков отважился почти на крайнюю меру – подделать почерк императора на завещании. В свое время он развлекал императора копированием его подчерка. Для обоюдной забавы они отсылали во дворец «распоряжения императора» с приказом прислать денег, и деньги привозили. Сфабрикованная «последняя воля императора Петра II» предусматривала передачу власти его невесте. Трудность заключалась в том, что подпись должен был заверить духовник царя, а также доверенное лицо, которым являлся Остерман. Но Андрей Иванович в течение всей болезни не отходил от постели больного, не давая Долгоруковым ни единого шанса остаться наедине с императором.

18 числа, в воскресенье, Пётр потерял сознание. Последние слова произнесенные им в бреду оказались провидческими: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре»[167 - Павленко Н. И. Петр II. Москва Молодая гвардия, 2006, стр. 140.] (Наталье Алексеевне, умершей от кори год назад). В половине второго ночи Пётр скончался не приходя в сознание. Императора не стало за несколько часов до назначенной свадьбы. Похоронили его в московском Архангельском соборе – усыпальнице московских царей.

В записках дюка Лирийского находится описание черт Петра II. «Петр II был высокаго роста, красив собою и сложен хорошо; на лице его видна была задумчивость; сложение крепкое, поступь величественная и сила необыкновенная. Хотя и трудновато сказать что либо решительное о характере 14 летняго Государя; но можно было догадываться, что он будет вспыльчив, решителен и, может быть, жесток. Он не терпел вина, то есть не любил пить более надлежащего, и весьма щедр так, что щедрость его походила на расточительность. Хотя с приближенными к нему он обходился ласково, однакоже не забывал своего высокаго сана и не вдавался в слишком короткие [близкие] связи. Он быстро понимал все; но был осмотрителен, любил народ свой и мало уважал другие. Словом, он мог бы быть, со временем, великим Государем, если бы удалось ему поправить недостаток воспитания, даннаго ему Долгоруковыми»[168 - Записки дюка Лирийскаго и Бервикскаго во время пребывания его при императорском российском дворе в звании посла короля испанскаго. 1727—1730 годов. Пер. с фр. Д. Языкова. СПб, тип. Гутенбергова, 1845, стр. 113—114.].

В царствование Петра II простою люд испытал облегчение, сказывалось отсутствие войны с ее трудностями и результаты уменьшения Екатериной I поборов деньгами с крестьян. В марте 1729 г. старый и больной Ромодановский попросился в отставку, которая была принята. С уходом последнего «князя-кесаря» под предлогом экономии средств 6 апреля был упразднен и его приказ: Верховый Тайный совет распорядился отныне подавать ему дела «по первым двум пунктам», а «прочие, в которых меньше важности» – в Сенат. «Верховники» стремились сосредоточить в своих руках важнейшие политические дела и подобная параллельная структура, как Преображенский приказ, им была не нужна. Кроме этого был упразднен Главный магистрат, перенос малороссийских дел из Сената в Коллегию иностранных дел, Вексельный устав 1729 г. и указ о запрещении духовенству носить мирскую одежду.

Приняты меры по совершенствованию судопроизводства: определено кому, кого и где судить, куда апеллировать. Для уменьшения воровства были составлены новые накладные книги для сбора подушной подати, возлагаемые на губернаторов и воевод. Для лучшей осваиваемости территорий страны в «отдаленных сибирских местах», Иркутской и Енисеевской провинции, было разрешено любому строить заводы «свободно и безвозвратно» с правом свободной реализации продукции при уплате только таможенной пошлины.

Нехватка денежных средств заставила проводить денежную реформу, которая в основном заключалась в старом способе «порчи» монет.