Розы злы. Трилогия

Дядя Саша махнул, что типа – «Нет».

– Это он убил вашего сына? – спросил мент.

И снова дядя Саша «ответил», что – «Нет».

– Вы узнаете этого мужчину? – спросил мент, показывая на Родиона Волчкова.

Меня эта «угадайка» уже начала напрягать, внатуре. Вот прямо внутри все говно закипело. Прямо градусов сто, хоть похавать на мне готовь.

Дядя Саша помотал головой и промычал, типа – «Да, я знаю этого щеголя, такие как он, едут в столицу и отбеливают себе анусы».

– Это он убил вашего сына? – неуверенно спросил мент.

Дядя Саша молчал и ни разу не мотнул головой, ни «Да», ни «Нет».

– Это он убил вашего сына? – еще раз спросил мент и напрягся, как будто личинку отложить хочет.

Дядя Саша что-то промычал, заплакал и помотал головой типа – «Нет, мент ты бессердечный, не он».

– Простите Александр Сергеевич, – сказал мент. – Я вижу, что вы устали и вам тяжело отвечать на мои вопросы, но, я хочу спросить вас последний на сегодня раз. Это он убил вашего сына? – спросил мент и показал на меня.

В этот момент я от страху чуть «кирпичей не наложил», кто знает, что там, у дедана в башке творится, может ветер свищет, возьмет он и закивает на меня – «Да, мол, это Жека убил». Я прямо вспотел и представил, как меня под ручки в мусарню забирают, а там суд, срок, этап, зона. А ладошки-то мокренькие.

Но, дядя Саша ответил, что «Нет» и меня отпустило. Я прям расслабился. Это такое же ощущение, когда с утра сидишь в сортире, глянул на какахи, а они красные, ну и перепугался. А вдруг кровь? А потом вспомнил, что с вечера винегрет с красной свеклой поел и отпускает, епта.

– Спасибо Александр Сергеевич, – сказал мент дядь Саше, а потом, повернувшись к троим подозреваемым, пробубнил: – Можете быть свободными, но убедительная просьба – ближайшие пару недель не покидайте город. У нас к вам могут возникнуть вопросы. И я уверен, что они появятся, так что было бы не плохо, чтобы вы были в Розинске и мы вас не искали.

На следующее утро я встретил Родиона Волчкова у магазина. Какой-то он был потерянный, и в такой холод без шапки. Может в Москве все так щеголяют? Еще и дождичек накрапывал, а Волчков в пальто на распашку. Он испугался, когда меня увидел, а что, я пацан серьезный, выпендрежников не люблю, наверно он это просек и по ляжкам у него потекло. Понял, что за кривой базар может от меня и люлей с лещами выхватить. А я как раз высматривал, у кого мелочушку на бухлишко настрелять, а тут прямо подарок судьбы. Идет, петушара, прямо ко мне в лапы.

– Здорова, Родя, епта, – говорю ему спокойно так, не быкую.

А что быковать то? Он и так уже портки заляпал. Пусть почувствует мой грозный взгляд.

– Здорова, Жека, – говорит он мне тихонечко, а сам в пол смотрит, стремается. Не выдержал моего взгляда. Трухло.

Я сразу понял, что с этого зайчишки, я поимею капустки.

– Родя, а дай мне штукарь взаймы, – спрашиваю его так же спокойно. – Я тебе через недельку отдам, епта. Все нормуль.

– Зарплату получишь? – спрашивает он, как будто юморит, а в глаза смотреть ссыт. Трухло столичное.

– Нет, – говорю. – Пока не работаю. Сам понимаешь, это же Розинск. Ухаживаю за дядь Сашей, сам знаешь – Максона больше нет, а старик на следующей неделе пенсию получит, ну я тебе и отдам. Да ты не думай, я ж не на бухло прошу, епта, а старику на еду. Хлеб там, макароны, может еще – сосисок отварим. Не ссы, отдам баблишко, не кину. За базар отвечаю.

Волчков достал кошелек и вытащил мне новую двух тысячную бумажку.

– Вот возьми, – говорит. – Купи дядь Саше продуктов. Отдавать не надо. Это не взаймы, а просто так.

– Спасибо, Родя, – говорю я, а про себя думаю – «Я бы тебе лоху так и так не отдал бы, епта, пошел в сраку».

И Родя пошел.

Странный он конечно типуля, но мне его даже жалко как-то стало. Он, все-таки смог свинтить из Розинска, а теперь опять сюда попал и менты его назад, в красивую жизнь не отпускают. Я бы наверно тоже грустным ходил, словно в штаны наложил. Мда.

В этот день, на две халявные тысячи, я набрал водяры, хавки вкусной и сигарет, епта, и пригласил домой к дядь Саше нормальную деваху – Маринку Носову. Она баба моя. Встречаемся, даже о свадьбе иногда думаем. Красивая, была бы, если бы не бухала, а бухала она как мужик. Даже хлеще. Пить с ней было всегда не выгодно, зато в постели была как кобылица, скакала, будь здоров, одно удовольствие. Только в тот день до этого не дошло, мы с ней оппоролись водяры и вырубились пятками к верху. Какой там секс, в сартир сил не было сходить, так что я даже обоссался.

Сквозь сон я слышал, как мычит дядя Саша, наверно жрать хотел или пить, но мне было на это плевать.

Есть же поговорка – «Когда я ем, я глух и нем», а у меня своя есть – «Когда я бух, я нем и глух, епта».

Глава 3. Людмила Жуваева

Осень была как всегда прекрасна. Я обожаю это время года.

Рыжие листья, под цвет моих волос, украсили все вокруг. Холод, пришедший на улицу, забрался и в человеческие души.

Я люблю гулять и писать стихи осенью. Я люблю осень. Я люблю, купив кофе «с собой», придти в парк, сесть на лавочку, греть руки о пластиковый стакан с крышкой и втягивать в себя запах осенней свежести и аромат кофе. Люблю купить плитку горького шоколада и есть его маленькими дольками.

Я люблю смотреть на прохожих, которые кутаются от холода в свои огромные дутые куртки, в свои плащи, ветровки, пальто и курить сигаретку другую, это моя маленькая слабость. Я понимаю, что надо бросать, но только не сегодня. Но только не этой осенью. Возможно, я дам себе обещание бросить на новый год, как все обычные люди. Люди же любят ждать чуда, начинать новую жизнь, изменять себя полностью, но все равно, сука, оставаться собой и жить точно так же как и раньше. Печально.

Я люблю, сквозь призму своих размышлений, смотреть на мир одноразовых вещей. Одноразовых людей… Все гонятся за деньгами, за прибылью, которая растет лишь там, где все постоянно ломается, рвется, умирает. На смену старому приходит новое, дорогое и дешевое, не важно, главное новое. Я хочу себе новую жизнь и, в одноразовом мире, ее можно добиться, лишь сдав старую в утиль. Я постоянно об этом думаю. Всегда. Все время. Всю свою сознательную жизнь. Я должна все изменить. Я все изменю. Хах, я сейчас сама говорю как ТэПэшка.

Меня зовут Людмила Жуваева. Мне двадцать семь лет и пару дней назад я хотела покончить с собой. Раз уже тридцатый – сороковой. Я как обычно надела красивое нижнее белье.

Зачем?

Во-первых, я безумно боюсь смерти, постоянно.

Пока не понятно «зачем»?

Во-вторых, чтобы, когда мое тело будет лежать на холодном столе патологоанатома, я бы не выглядела плохо в его глазах, пока он меня вскрывает. Вот у меня такая дурацкая фобия. Я даже перед тем как иду мусор выбрасывать, обязательно подмываюсь и надеваю красивое нижнее белье. А вдруг меня собьет машина? Или упадет кирпич на голову? Или еще что-то, а я не подготовленная. Конечно, о своем странном страхе я никому не рассказываю. Стыдно, да и зачем? Хотя я подозреваю, что у всех людей есть свои секреты и, возможно, более странные.

Вообще вся наша жизнь странная. Самое настоящее фрик-шоу. И каждый сам для себя решает, что для него является странным, а что считается нормальным. Что достойно похвалы, а что осуждения. Но проблема в том, что практически все, не является тем, чем, кажется. Например, человек возвращался с работы, мечтал поскорее обнять жену и дочку. У человека закружилась голова, он упал в грязную лужу и начал блевать. Человек закричал «помогите», но получалось «ти-те-бля-те».

– Грязная, пьяная свинья, – сказала прохожая.

– Наркоманский ублюдок, – сказал прохожий.

– Он, алкаш, как мой папа, – подумала девочка, заплакала и убежала.

А человек просто умирал. Инсульт.

Кажется, я немного отвлеклась.

Пару дней назад я хотела покончить с собой но, тут случилось что-то невообразимое, словно знак свыше, специально для меня. Вау! Я нашла выход из сложившейся ситуации. Я начала готовится.

Я не люблю свой город – Розинск. Я не люблю его грязные улицы, застрявшие в семидесятых. Я не люблю разбитые дороги. Я не люблю жителей Розинска, всех этих алкашей, наркоманов, тупых гопников, необразованных начальников, глупых советчиков, людей, которые не читают книги, если и смотрят кино, то отечественные сериалы про ментов. Есть, конечно, и нормальные, но их незначительно мало. Мало как кислорода в открытом космосе.

А еще я не люблю, возвращаться домой. Мой дом, это мой личный ад.