Розы злы. Трилогия

Розы злы. Трилогия
Александр Авгур

Молодой и успешный рекламщик Родион Волчков вынужден вернутся в город своего детства и юности Розинск. Город таит мрачные секреты Волчкова, которые он хранит долгие годы. Встреча Родиона со старым другом оборачивается случайным убийством, и Родион, пытаясь скрыть свою причастность, выставляет происшедшее как жертвоприношение сатанистов.Полиция не в силах найти убийцу и многие жители Розинска начинают решать свои проблемы, копируя Родиона и убивая неугодных как "секта сатанистов".Мало кто знает, но в Розинске действительно действует тайное братство, поклоняющееся дьяволу. И этим людям подобные убийства только на руку.Родиону приходится столкнуться со своими секретами прошлого, сектантами, полицейскими, подозревающими его в убийствах, а также с жестокостью провинциальных нравов.Единственной радостью в этой ситуации является встреча с девушкой, в которую он влюбляется. Но она далеко не та, кем кажется.Обложка создана нейросетью Midjourney.

Александр Авгур

Розы злы. Трилогия

КНИГА 1. Розы злы

Глава 1. Родион Волчков

Убивать лучшего друга детства оказалось легко. Никогда не думал, что я вообще смогу кого-то убить, а тут прямо друга. Я его обозвать всегда боялся, а тут прямо убил. Ножом. В горло. Кровь по стенам. Убил. По-настоящему. А потом…

Но, пожалуй, я начну с начала.

Из своего родного города Розинска, я уехал в Москву ровно семь лет назад, чему я безумно рад. Тогда мне было двадцать пять. Я был глуп и беден. За два первых года сменил с десяток профессий, прошел огонь и воду и стал курьером в большом рекламном агентстве, где мне очень нравилось. Я общался с интересными людьми, занимался не пыльной работой, познакомился с копирайтерами, которые оказались веселыми ребятами, хотя на первый взгляд они выглядят как зануды. Внешность обманчива. И я появился в нужное время, в нужном месте. С одним из копирайтеров, Романом, мы сдружились, и он помог мне получить повышение, я тоже стал копирайтером. Не буду лукавить, это работа моей мечты. Я придумывал слоганы и рекламные лозунги для фирм и их продуктов, писал сценарии для рекламных роликов и рекламных копаний, флешмобов и массовых акций. Дела в рекламном агентстве шли отлично, я показал себя с лучшей стороны. Заработал хорошие деньги и кое-какой авторитет среди творческих, а с моим другом Романом мы параллельно организовали свое небольшое рекламное агентство с веселым названием «РоРо», которое образовалось от наших имен – Роман и Родион.

За пять лет работы в рекламе, я скопил на хорошую двухкомнатную квартиру в центре столицы, купил не плохую машину, успел, объехал треть мира и встретил свою любовь.

Моя девушка Маша работает художником. Она красивая. Она великолепно рисует, хорошо выглядит и очень горяча в постели. Ей двадцать пять, мой любимый возраст. Именно в этом возрасте и начинается настоящая жизнь. Мы не живем вместе, хотим подольше сохранить чувство страсти. Она классная и я, ее люблю. Когда я рядом с ней, то чувствую себя моложе. Мне снова восемнадцать, я полон сил, я счастлив.

За семь лет, пока я жил в Москве, я приезжал в свой родной город Розинск всего раз пять и то на пару дней. У меня есть секрет, который связан с Розинском и про который я хочу забыть, вычеркнуть его из памяти навсегда. Но каждый мой приезд на меня накатывают ужасные воспоминания. Да и сам город, своей серостью, разрухой и унынием, наводит на меня не самые радужные мысли. Каждый мой приезд в этот город, это что-то выбивающее из колеи.

Вот, например, каждый новый год все украшают елку. Достают мишуру, «дождик» и стеклянные елочные игрушки, в основном шары. Елка наряжена. Все красиво, блестит, радует, создает нужное настроение. Но одна игрушка, один шар падает и, сука, разбивается. Прямо на мелкие осколки. Вокруг предпраздничная красота, а на полу эти маленькие острые стеклышки. Кто-то наливает шампанское в хрустальный бокал, а ты собираешь эти осколки, а потом пылесосишь, чтобы ничего не осталось. Все танцуют, поют, загадывают желания, а ты случайно наступаешь на незамеченный тобой осколок игрушки-шара и протыкаешь себе ногу. Все кричат, смеются, радуются, а ты морщишься, у тебя идет кровь. Все как у меня на самом деле. Моя жизнь, мое настоящее – это елка, праздник, новый год. А Розинск – это тот разбившийся шар, это мое прошлое, которое нельзя просто подмести и выкинуть. Это кровоточащая ранка, которая постоянно болит.

Моя милая, бедная мама умерла, когда мне было тринадцать. У нее был рак. Сколько она натерпелась. Ужас. Даже и вспоминать не хочется, больно. Побои от вечно пьяного и гулящего мужа. Нескончаемые попойки дома. Безденежье. Долги. Она умерла в тот момент, когда больше всего была мне нужна. Пусть земля ей будет пухом.

Мой отец-алкаш приводил в нашу квартиру, которую, кстати, заработала в свое время моя мать, разных потрепанных женщин, очень странных, опухших и каждый раз говорил мне: – «Знакомься Родя-сынок, это твоя новая мама». Я посылал их к черту, а мой отец злился и называл меня «неблагодарным сученышом», «грязным ублюдком», а после, выгонял из дома. Я, сжимая кулаки и зубы от злости, со слезами на глазах, шел ночевать к своим друзьям. У меня, их было двое – Максим Иларионов и Ваня Незванный. Друзей, настоящих, всегда должно быть не больше двух. Первый самый настоящий, а второй настоящий, но не настолько настоящий как первый. Глупо сказано, но правда жизни.

Максим был из богатой семьи, мать работала не большим начальником на железной дороге, а отец милиционером, имеющим отношение к таможне. Дома у них был настоящий музей алкогольной продукции и вещей, которых мы, обычные мальчишки из провинции видели только по телевизору и считали пределом мечтаний – модная одежда, машинки на пульте управления, рации уоки-токи, несколько видаков, первая на нашей улице «Денди», первая и надолго единственная «Сега». Прямо не квартира, а рай ребенка. Кстати, у них я впервые попробовал кетчуп, и он мне с первого раза очень понравился. Это сейчас рассказ о кетчупе может показаться смешным, но когда-то всех веселила появившаяся реклама сухариков, никто и не думал, что какие-то сухарики кто-то будет покупать.

Максим Иларионов рос избалованным ребенком, вспыльчивым, задирой, у него было все кроме терпения и, что самое странное, он был очень завистливым. Правильно говорят – «Чем больше ты имеешь, тем больше хочется». Максим был физически сильней и мог, в порыве гнева, нам с Ваней отвесить лещей. Я до сих пор ненавижу его за это.

Ваня Незваный был полной противоположностью Максима – добродушный, бескорыстный, честный. Его отца-алкаша посадили, после того как он нанес шесть ножевых ранений его маме, за что и отправился на восемь лет в тюрьму. А мама Вани стала инвалидом, и у моего друга закончилось детство, и началась взрослая жизнь с уходом за матерью и подработками грузчиком и дворником на рынке. Он экономил каждый рубль и из-за этого частенько подвергался нападкам и издевкам Максима. Тяжелая ноша на хрупких детских плечах. Даже слезы наворачиваются от воспоминаний.

Мы – трое друзей, были очень разными, но почему-то сохраняли свою дружбу до тех пор, пока нам не исполнилось по двадцать. В то лето Ваня исчез. Навсегда. Его искали всем городом, в милиции подали в федеральный розыск. Но больше его никто не видел. Никогда. Вскоре и мы с Максимом разругались, пару лет вообще не общались, а потом начали, хотя бы, просто здороваться. Просто молчаливые рукопожатия. Друзья превратились в знакомых, хорошо хоть не во врагов. А могли бы.

Я был в Розинске совсем недавно, в конце июля, чуть больше месяца назад, на похоронах моего отца. Его нашли соседи в подъезде, он умер от остановки сердца. До последнего дня он бухал как в последний раз и не вспоминал обо мне. Пожалуй, меня это устраивало. На мои звонки он отвечал, что у него нет сына, и в конце разговора, почти всегда, обзывал меня «неблагодарным сученышом». Он знал, как меня задеть. Знал, как вколотить гвоздь в мое сердце. Знал, как вырвать плоскогубцами мою душу. Знал и мастерски этим пользовался. И, несмотря на всю боль, которую он мне причинил, я все равно плакал на его похоронах. Помню, как слезы текли у меня по щекам и затекали в рот, оставляя вкус соли. Но не долго. Когда красивый, дубовый гроб, купленный за мои деньги, опускали с моим отцом в холодную могилу, по его крышке застучал дождь, который освежил землю и смыл все следы слез с моего лица.

И вот я снова в родном городе и у меня на душе как в песне – «Настроение – осень».

Я приехал на пару дней, сдать документы на наследование отцовской квартиры, приехал один. Вначале, я хотел с собой взять Машу и показать ей город моего детства и юности, но потом передумал. Побоялся, что она увидит мою нервозность от этих мест и возможно почувствует, что я что-то скрываю. Но самое страшное, она могла увидеть меня слабым. Моя милая Маша, моя потрясающая Маша пусть и дальше живет в неведенье.

У меня были ключи от отцовской квартиры, и с вокзала, я направился прямиком туда.

Мой город Розинск не балует гостей своей красотой и приветливыми лицами горожан. Официально в Розинске проживает тридцать пять тысяч человек, на самом деле вдвое меньше, все пытаются уехать на заработки в Москву, Питер, Нижний. Есть два градообразующих предприятия – полуразрушенный завод, который каждый год перепродают и железная дорога с вокзалом, несколькими станциями, депо и ремонтными цехами. В СССР город назывался Путейск, потом Красно – Путейск, и уже после, город стал Розинском, в честь какого-то поэта – революционера. Город как город, унылая провинция, похож как под копирку на любой другой, ничего особенного. Серая хтонь.

Я шел по своей улице, видел знакомые лица мужчин и женщин, кого-то вспомнил, кого-то нет, но здоровался почти со всеми, кто узнавал меня.

Увидел вдалеке своего одноклассника Игоря Монькина, подходить не стал. Он был пьян и стоял с какими-то бичами, клянча мелочь у прохожих. Я брезгливо отвернулся. Помню у него в школе была кличка Шмонькин, как издевка над фамилией. В школьные годы почти у всех появляются клички, погоняла, погремухи, в основном складывающиеся из фамилий. Чертовкин получил кличку Черт, Пискарева – Пискарь, Пьянзин – Пьяный. Моих друзей, Максима Иларионова и Ваню Незванного, прозвали Лари и Звонарь. У меня было погоняло Волчков – Крючков, а потом просто Крюк. У Ленки Манякиной, кличка изменялась много раз, Манякина – Маньякина – Живадеркина – Психопаткина, в итоге ее звали просто – Мясник. И только у Илюхи Сиськина клички не было, ребята иногда сокращали и звали его Сись или Сися.

Я не сразу узнал проходящего мимо Юрку, по кличке ВДВшник. Но, когда он остановился возле меня, разнося аромат перегара, и протянул жилистую, грязную руку, все мое тело обдало холодом, и я почувствовал, как волосы на голове поднялись от ужаса.

– Здорова, Родион, – сказал Юрка ВДВшник и улыбнулся полу беззубым ртом.

– Здорова, Юр, – ответил я, пытаясь скрыть страх.

Я уже взрослый мужчина, но при виде старого знакомого превратился в того испуганного юношу, которым я был «…цать» лет назад.

– Как дела? Давно тебя не было видно, – сказал Юрка, продолжая улыбаться, а я вспоминал, как все детство мы его боялись, ведь он был старше нас на четыре года, а когда ты ребенок такой разрыв в возрасте кажется огромным.

– Нормально, Юр. Как сам? – спросил я и перед глазами проносились картины прошлого, на которых Юрка потрошил кошек и собак большим армейским ножом. А потом развешивал их тушки на деревьях как гирлянды. Летом воняло ужасно. Юрка был жестоким живодером, и я иногда представлял, что было бы здорово, если бы его, вот так же, тем же армейским ножом.

– И я тоже не плохо, – ответил Юрка. – Ну ладно Родион. Я пойду. Сестра меня ждет. Переживает наверно.

Юрка хохотнул. Развернулся. Начал уходить и в моей голове закралась мысль, что я этому безмерно рад.

– Хорошо, – ответил я и зачем-то добавил: – Еще увидимся.

Когда ВДВшник ушел, я радостно выдохнул. Видится с ним второй раз, мне совершенно не хотелось.

В квартире отца было грязно. Очень.

Воняло протухшей едой и грязным бельем.

Я помылся под душем, стоя в проржавевшей ванне, потом надел чистую одежду, которая была в моей сумке, и решил сходить в магазин. Свежих продуктов в этом мавзолее не было.

Через час, возвращаясь, домой с покупками, я встретил на улице бабушку, продававшую красные розы. Цветы начинали увядать.

– Сынок, купи последний букетик, – обратилась ко мне бабушка. – Жене купи или маме.

– Нет, бабуль. Спасибо. Не надо, – улыбнулся я, пытаясь, поскорей вернутся в квартиру.

В сентябре начинало темнеть в семь и мне не хотелось возвращаться в полутьме, пока алкаши выбираются из притонов наружу, покрывая собой этот город словно сыпь.

– Сыночек, пожалуйста, – не унималась бабушка. – Букетик из пяти роз всего за триста рублей. Очень дешево. Последний.

– Нет бабуль…

– Пенсия маленькая, сынок. Торгую розами, перебиваюсь.

– Хорошо, – согласился я из жалости. – Вот, пятьсот рублей. Сдачи не надо.

Я взял розы, намереваясь их выкинуть за ближайшим углом.

– Дай бог тебе здоровья, сынок, – пожелала мне вслед бабушка.

Впереди показался еще один знакомый. Вот его я уж точно не хотел видеть, но сбежать я уже не мог. Радостно улыбаясь, и выдыхая перегар, он подошел ко мне. Это был мой друг из прошлого – Максим Иларионов.