Шанс длиной в Жизнь. Идя к цели, выбери правильный маршрут

– Даже и гадать не надо! Он будет не просто хорошим, а счастливым для всех нас.

– Почему? – удивилась бабушка. – Откуда ты можешь знать? Санта рассказал?

Тони подмигнул дяде Гривасу и весело спросил у него:

– Помнишь наш давний разговор про мою особую любовь к числам, особенно, к счастливым?

– Конечно.

– Так вот, приходящий год, если сложить цифры, в сумме получим… – он сделал паузу, – число семь! Моё самое счастливое! А раз мы семья, то оно нам принесёт удачу.

Все дружно согласились – кто же не хочет удачи?

? ? ? ?

«Каким я тогда был наивным» – подумал Тони, сидя на «своей» скамейке. 2005-й не стал счастливым для семьи. Наоборот, он принёс так много горького, будто кто-то – но кто? – решил изменить мнение Тони о «счастливых числах».

В начале «счастливого» года заболела Никки. Через полгода Кэтрин после очередного запоя ушла, как она сказала, в аптеку за лекарством для дочери и домой не вернулась. Тони уже собрался звонить в полицию, как на полу у телефона нашёл записку: прыгающие в разные стороны буквы и куча грамматических ошибок. Кэтрин писала, что неумением зарабатывать он испортил ей жизнь; что передал свои больные гены дочери; ей надоело жить в семье, где её никто не любит и не жалеет. Здесь текст прерывался: Кэтрин явно пыталась вспомнить все причины своего ухода и не знала, что написать. Без извинений, без подписи. Тони не решился показать записку родным. Просто сказал, что позвонили из полиции и сообщили о документах на её имя, обнаруженных случайным прохожим у реки. Но тела не нашли.

Уже этих двух событий, казалось, достаточно, чтобы навсегда потерять веру в «счастливые» числа. Однако, «тёмная сила» – а иначе кто, как сказала бабушка, приносит такое горе, – рассудила иначе.

В середине сентября в квартире Гриваса зазвонил телефон.

– Могу я поговорить с мистером Гривасом? – раздался в трубке мужской голос с сильным техасским акцентом.

– Да, это я, – ответил Гривас.

– Простите, сэр, но я вынужден сообщить вам нехорошую новость. 14 августа в Греции разбился самолёт, летевший из кипрского Ларнаке в Афины. К моему большому сожалению среди пассажиров этого несчастного рейса оказалась ваша дочь Дорис с семьёй. Примите мои соболезнования, сэр. Я…

– Что? – прервал его Гривас. – Какой самолёт, я ничего не знаю.

– Сожалею, сэр, – спокойным голосом продолжил мужчина. – Я сам узнал всего несколько дней назад. Мне звонили из полиции. Простите, сэр, я не представился. Меня зовут Дейл Редфорд, я давний юрист вашей дочери и её мужа. Знаю, вы многие годы не общались, но я должен сообщить о случившемся. Тем более, что нужно решить несколько чисто юридических вопросов.

Когда до Гриваса дошла горечь услышанного, у него перехватило дыхание и сильно сжалось сердце. Он медленно опустился на стул.

– Так моя Дорис погибла? – тихо спросил он.

– Да, сэр, – ответил юрист. – Но…

– Извините, мистер Редфорд… – начал Гривас, но тот его прервал.

– Просто Дейл, мистер Гривас. Извините, что прервал вас.

– Дейл, не могли бы вы перезвонить через несколько дней. Я сейчас говорить не в состоянии. Извините старика, – Гривас не стал ждать ответа и положил трубку.

Придя в себя, Гривас, постаревший сразу на десять лет, поплёлся к компьютеру. Механически включил, открыл Гугл и набрал дрожащими пальцами – авиакатастрофа в Ларнаке. Через несколько секунд появилось множество страничек по этой теме. Гривас выбрал одну из них – «В греческой катастрофе никто не выжил».

В сообщении BBC говорилось, что все 121 человек на борту кипрского авиалайнера погибли после того, как он врезался в гору недалеко от Афин. Одной из причин катастрофы назвали снижение давления в салоне. В текстовом сообщении, отправленном с самолёта, сказано, что пилоты потеряли сознание, и пассажиры погибли от холода.

На другой страничке Гривас нашёл сведения из каких стран были пассажиры. Несколько раз внимательно прочитал и… американцев среди погибших нет! Он бросился звонить в Даллас:

– Дейл! В самолёте не было американцев! Понимаете? – прокричал Гривас в трубку. – Не было! Греки – были, киприоты – были, немцы – были, а американцев там не было. Значит…

– Мистер Гривас, простите меня, но я не сказал вам, что муж Дорис гражданин Греции. И ваша дочь приняла греческое гражданство. Перед тем как позвонить я всё проверил дважды. А меня нашли так быстро потому, что в сумке Дорис вместе с документами была и моя визитка. Извините меня, пожалуйста.

Гривас не смог продолжать разговор – он плакал. Плакал так, как никогда в жизни не плакал. Даже когда у него на руках умирала от рака мама.

Через несколько дней, немного придя в себя, Гривас бросил вся дела и вылетел в Даллас.

В городе стояла жуткая жара. Казалось, что даже привыкший к такой погоде асфальт вот-вот «поплывёт». Но нет, он уверенно «держал» форму, позволяя нескончаемому потоку машин «везти» миллионный город на работу, в магазины, театры, на стадионы, к друзьям, родным…

Гривас давно не был в Далласе. Прильнув к стеклу в прохладном от кондиционера такси, он с волнением смотрел на знакомые места, ставшего чужим города.

Войдя в дом после стольких лет расставания, Гривас почувствовал, что силы оставляют его. Он опустился на элегантный кожаный диванчик, стоящий при входе, и тяжело вздохнул. Затем медленно поднялся и пошёл бродить по дому: просторная гостиная с новеньким газовым камином; столовая с большим обеденным столом красного дерева, стоящим на ярком ковре; современная кухня – дорогие шкафы причудливого дизайна, гранитные столешницы, и огромный холодильник. Везде чисто и уютно. Жена, помешенная на чистоте, всегда требовательно проверяла работу уборщиц, которые, не выдерживая крикливую её настойчивость, долго не задерживались. Но нужно признать – вкус у неё был отменный. В доме всё элегантно подобрано: мебель, картины, шторы, светильники. Любовь к чистоте и уюту передалась дочери.

На втором этаже Гривас постоял на широкой площадке, отдышался от высокой лестницы и зашёл в детскую, где ребёнком жила дочь, а потом стала комнатой внучки. Много книжных полок, на письменном столе новенький компьютер, огромный жираф – тот самый, что он принёс в подарок много лет назад, – как хозяин расположился на большой кровати, аккуратно застеленной нежно-розовым покрывалом с бахромой до самого пола. Гривас вспомнил, как Дорис не впустила его в дом. Но подарок отдала дочери. Что она потом рассказывала ей о нём? И рассказывала ли вообще? Об этом он уже никогда не узнает. Гривас тихо-тихо, чтобы не нарушить тишину, подошёл к жирафу, взял на руки как ребёнка и понюхал. Игрушка – он так представил – пахла внучкой. Гривас заплакал. Сердце отозвалось болью.

Из детской Гривас пошёл в свою семейную спальню, где он так мало провёл время, но где была зачата его дочь. В комнате ничего не изменилось с того дня, когда он уехал из дома. Абсолютно ничего! Даже его тапочки аккуратно стояли на прикроватном коврике. Чувствовалось, что комнатой никто не пользовался. «Странно. А где же спала Дорис с мужем?» – подумал Гривас и вышел из комнаты. Пройдя по коридору, он упёрся в дверь, ведущей когда-то в его кабинет. Открыл её и зашёл. Опять никаких изменений – всё как при нём. И тогда Гривас, пытаясь понять увиденное, задумался. Похоже на музей. Но непонятно – ненависти или памяти? Дорис – ей едва исполнилось пятнадцать лет, – обиженная на него за развод с матерью, решила никогда не пользоваться этими комнатами или, наоборот, она тем самым хотела сохранить добрые воспоминания детства? Ответа он не знал…

Гривас ходил по дому и пробовал представить, как проходила жизнь «после него». Но ничего, кроме смутных картин прошлого, он не видел. Фантазия не работала.

Все юридические и финансовые вопросы решились без проблем. Гривас быстро продал дом. Оставив на память дорогие ему фотографии и книги, остальное передал на аукцион, а деньги от продажи перевёл в благотворительный детский фонд.

И страница его жизни – самая трагическая – была перевёрнута.

? ? ? ?

Тони за годы работы в доме для престарелых подружился со многими его обитателями. Он до того привык к ним, что стал делиться своими жизненными проблемами. Старики давали советы, рассказывая, как они поступали в таких ситуациях в «прошлой» жизни. Особенно близкие отношения у него сложились с двумя – сумрачной старушкой, просившей всех называть себя просто Агнес, и высоким и жилистым стариком Смитом с вечно всклоченной копной седых волос. Агнес уверяла, что в детстве сыграла в фильме «Волшебник страны Оз» вместе с легендарной Джуди Гарленд. Но когда её ровесники ехидно спрашивали – кого ты там играла? – старушка хмуро бормотала: «На глупые вопросы я не отвечаю». И удивительное дело – с Тони она всегда была приветливая и улыбчивая.

– Ты не обращай внимание на этих стариков, – говорила она. – Они все выжили из ума и не помнят этот великий фильм. У меня там, конечно, не очень заметная роль, но сама великая Джуди Гарленд говорила съёмочной группе, мол, какая я талантливая. Но этот вредный Флеминг меня не любил за строптивый нрав. Признаюсь, он лет через десять предложил мне главную роль в фильме «Жанна Д’Арк», но я уже блистала на Бродвее и отказала. Жаль, конечно. Её там сыграла эта шведка, – она на мгновение задумалась, – Ингрид Бергман. Хорошо сыграла, спорить не буду. Как-никак, на «Оскара» номинировали. Теперь я уверена, что сыграла бы сильнее.

Тони не знал, верить или нет рассказам. Он неоднократно в интернете проверял их и всегда находил подтверждение. Но одна проблема – рассказы правдивые и… никакого упоминания о ней самой. Для Тони это не имело значения: он с удовольствием слушал истории о великих и знаменитых, талантливых и не очень, про слёзы неудач и радости… И уже сам представлял, как стоит на сцене в лучах прожекторов и показывает карточные фокусы. А из темноты зала на него смотрят тысячи глаз, пытаясь разглядеть и понять его трюки.

Но со временем, истории стали повторяться и Тони, чтобы отвлечь Агнес от них, начал показывать некоторые свои фокусы. Она как ребёнок смотрела на него широко открытыми глазами и заразительно смеялась, приговаривая:

– Милый мальчик, – она говорила не «Тони», а именно так: «милый мальчик», – ты – чертовски талантлив. И очень привлекательный. Забудь про нудный бухгалтерский учёт и иди выступать. Тебя ждёт успех. Ты же не будешь спорить, что я немного понимаю в этом.

Тони, краснея от похвал, кланялся в ответ.

Мистер Смит почти не вставал – через годы сказались ранения в Корее – и, сидя в кровати, непрерывно смотрел телевизор. Его плохо слушающие артритные пальцы с трудом удерживали любые предметы, кроме одного – телевизионного пульта. Мистер Смит ухитрялся не только уверенно держать, но и ловко переключать с канала на канал. Он смотрел всех «новостных» конкурентов – CNN, Fox News, NBC News… Его удручало, что одно и то же событие комментируется по-разному.

– Ну как же так, Тони, – возмущался старик. – Полицейский застрелил парнишку, погиб совсем ребёнок, а эти продавшиеся журналисты несут полную чушь: одни говорят – смотрите, он вооружён пистолетом, а другие – у него в руках перочинный ножик. У них что, глаза разные? Или их политические комментарии. С ума можно сойти! Я им не верю. Врут, нагло врут. Зачем мы полезли в Ирак? Теперь это чёртова Аль-Каида. У нас, что ли, своих проблем не хватает? Ты можешь старому идиоту объяснить это?

– Нет, мистер Смит. Я не могу объяснить это.

– Вот именно. Кстати, Тони, а ты ходишь на выборы или как мой внук – вне политики? Не пойму, как можно быть «вне», если от нас всех зависит кто будет сидеть в Белом доме? Странная пошла молодёжь. Я в твои годы отправился воевать против коммунистической заразы. Не добровольцем, меня страна послала туда. Но мы воевали за демократию против тирании. И что?

– И что? – переспросил Тони.