Узник концлагеря Дахау

– В бою совсем другое дело, там все по-честному: ты его или он тебя, а так! – махнул рукой. – Русские люди никогда войной не шли, всегда оборонялись от врага, такая видать наша доля. И с пленными поступали достойно, мы же не папуасы.

Послышался с неба свист, вскоре в метрах ста прозвучал взрыв от разорвавшейся мины.

– Шесть часов, хоть часы сверяй, фашист ужинать пошел, – сказал Степан, посмотрев на ручные часы на ремешке. – Мечтаю посмотреть на этого часовщика, вторую неделю в одно и то же время стреляет. Видать нравится ему воевать. Нет их надо всех под корень, – вздохнув, еще раз напомнил об уничтожение всех немцев.

Лейтенант выпрямился и поправил сзади гимнастерку:

– Мужики, времени нет, принимайте пополнение. Знакомьтесь, может, и земляков встретите, ребята прибыли с Урала. Я вот родом из Ленинграда, пока не встретил родственную душу, не с кем побрататься. Пройдусь по окопу, посмотрю, куда кого распределить. Да, чуть не забыл, котелки помогите новобранцам раздобыть, повар обещал кашу подвезти.

Степан ответил за всех:

– А что их искать-то, вчера убитых под сорок, старшина – мужик запасливый, скажем, выдаст.

– У нас еще вещмешки сгорели, – сказал один из новобранцев.

– И вещмешки подыщем, вот с табаком у солдата проблема…

Говорливый солдат по имени Степан определил Ивана с Остапом к себе в землянку. Узнал, что Остап родом из Украины, а у него там родственники на оккупированной врагом территории, посчитал его земляком. И он сам с рождения украинец, в настоящее время живет в Омске, фамилия у него Олизко. Познакомившись поближе, они стали разговаривать на украинском языке. Иван, слушая их разговор, не мог понять, о чем говорят, кажется, слова похожи на русские, но некоторые режут слух. Особенно слово погано, поинтересовался у Остапа, что оно обозначает. Степан за него ответил:

– Москалям, – обозвав его таким словом, – язык врага запрещено знать, – ответил, улыбаясь.

– Украинцы русским братья, – Иван тут же ответил, восприняв ответ Степана серьезно, первый раз в жизни услышав слово «москаль».

Степан, видя, что его шутку боец не понял, сказал:

– У меня родственники живут недалеко от Львова. В прошлом году переехали из Омска, захотелось пожить на родине, еще в гражданскую войну перебрались в Сибирь, голод погнал. Так с тех времен ничего не поменялось. Хохлы не любят советскую власть. Во как!

Остап подтвердил слова Степана, назвав украинцев «поганым» народом, готовым за полушку хлеба продаться любому, кто первым поманит их сахарком. В придачу народ Украины веками находился под игом то под Польшей, то под Австрией, кровь перемешана на сто рядов, как и он сам наполовину еврей. Когда с родителями бежал от немцев, то их соседи, с кем делили хлеб, фашистов встречали цветами. Хохлы пострашнее любого врага, и он знает, какие разговоры велись в отношении русских, когда жил среди них. Спокойную жизнь на Украине обеспечивала твердая рука советской власти.

Иван, слушая Остапа, косо на него смотрел:

– По вам не видно, что вы плохие люди, вы надо мной шутите?

– Не дай бог тебе встретиться с хохлом по другую сторону баррикады, не пощадит, – ответил за двоих Степан. – А вот и командир! – сказал в то время, когда лейтенант Суворов зашел в землянку.

– Мужики, приказываю в дозоре не курить, потерпите, на левом фланге снайпер только что убил бойца. Нынче рано темнеет, цигарку далеко видать. Степан, решай со снайпером. Не получиться завтра с фрицем, вечером по темноте сползайте в лес, понаблюдайте, если, конечно, немец в атаку не пойдет. Может, выходной себе устроит, сколько можно воевать. Разведчики за линию фронта ходили, фрицы танки подтянули к своим позициям. Опять же место тут болотистое. Увязнут. Если мы не удержимся, драпанем, путь один – пробиваться болотом. А дорогу в тыл фрицы нам перекроют, в этом они мастера. Вспомни, Степан, как в июле из окружения по лесам бродили, топи спасали. Как бы еще раз не пришлось, нынче у нас силишек маловато, немец потрепал полк. За месяц второе пополнение, а оно, видишь, как повернулось. Ты, Степан, солдат опытный, присматривай за новобранцами.

Иван, слушая командира, все больше осознавал: война одним месяцем не закончится. Сутки не прошли как он на передовой, а уже столько узнал нового и повидал, хотя в настоящем бою еще не был, не считая, налета самолетов на колонну. Какой будет завтрашний день, неизвестно, а еще ночь впереди. В землянке не хватало свежего воздуха, хотя вход наполовину завешан плащ-палаткой, солдаты по переменке ходят по нужде и покурить. Недалеко от окопа в ложбинке для этих дел отведено специальное место – поляна, окруженная кустами черемухи, поспевшие ягоды висели лишь на верхушке, внизу ветки сломлены под корень, видно, приятное совмещали с полезным. Иван после приема пищи, а повар приготовил гречневую кашу с тушенкой, побывав на этом «интересном» месте, вернувшись, Остапу сказал, улыбаясь:

– Остап, пойдешь ночью по нужде, не наступи на «противопехотные мины», без фонарика там делать нечего.

– А противотанковых не видел? – ответил, зевая, поняв смысл слов о мнимых «минах».

– Судя, как повар недоварил кашу, к утру будут. Ты что спать пристраиваешься, – Остап расстилал плащ-палатку на земляном полу, покрытом сосновым лапником вперемешку с пожухшей травой. Лег, под голову подложил кулак, сверху пилотку. – Как уснуть, если кругом стреляют, – Иван высказал вслух слова для себя. – А вдруг снарядом накроет, в землянке накат курицам на смех, пальцем ткни, насквозь проткнешь.

Степан, услышав слова бойца, в полудреме сказал:

– Зато от дождя спасение, землянка для солдата первое дело. Ночью в окопе как цуцик продрогнешь. Вы, ребятки, спите, когда есть лишняя минутка, это спасет вам жизнь. Не дай бог уснете на посту, немец сцапает, рот кляпом заткнет, на загорбок взвалит, как волк овцу, и в свое логово унесет. Такое у нас часто бывает, как и наша разведка «овечек» носит. На передовой кто кого обхитрит! Бывает, вражеские окопы рукой подать, лица разглядываешь, фриц кричит: русь, сдавайся, мы в ответ: Гитлер капут. Тут весело, штаны только успевай суши.

Иван, выслушав нравоучения Степана, расстелил палатку рядом с Остапом, лег на спину, как и он, подложив под голову пилотку. Не успел закрыть глаза, как в немом кино замелькали кадры: горящая полуторка, большим планом обгоревшее лицо безногого солдата. Интересно посмотреть со стороны, как он предстанет пред богом без ног. Бог его грозным голосом обязательно спросит: «Ну и как тебя, солдат, угораздило потерять свои ноги? Я тебя для чего родил на свет божий, чтобы ты ими разбрасывался. Вторые ноги не получишь и не проси, я не старшина твоей роты, вот к нему иди и упрашивай». Солдат начнет оправдываться, мол, не виноват, это немцы отняли у него ноги. Да и он убит, мертвый человек. Предстать перед старшиной без ног – его сразу Кондратий хватит. Я же похоронен в братской могиле на его глазах. Что откопался! Нечистая сила! – с испуга закричит старшина. На земле люди в чудеса не верят. Бог, конечно, солдата простит и сотворит чудо, подарит новые ноги. Он же сам виноват в его судьбе, на земле все дела делаются с его божьей воли, та же война. Значит, так им задумано, чтобы мы, люди, осознали, на свете нет ничего дороже, чем жизнь человека, не ты ее дал не тебе ее отнимать. Бог войнами учит людей быть милосерднее, а немца создал по ошибке, кто не ошибается. Вот поэтому нам, солдатам, Красной армии поручил уничтожить фашистов под корень, даже их детей, – Иван, последние слова произнес вслух.

– Вань, перевернись на бок, во сне говоришь, – попросил его Остап.

– Сон приснился плохой, – ответил ему, а сам подумал, уснул быстро, надо же заговорил Степановыми словами немецких детей убивать. Лейтенант прав: дети не виноваты, что у них отцы фашисты. Лучше засыпать с думами о родных, начну с жены, представил, как он ее целует, она шепчет на ухо ласковые слова, тело у нее теплое, запах ромашковых волос…

Иван проснулся от звука разорвавшегося снаряда, через несколько секунд, прогремел еще. Третий взрыв совпал с сонным голосом Степана:

– Видать, живой фриц, ни пуля его не берет, ни снаряд, хоть бы его понос пробрал, в лазарет отправили. Сам не спит и другим не дает, – говорил он о немецком минометчике. – Мужики, поднимаемся, скоро с обходом подойдет взводный, бриться, умываться, гимнастерки в порядок привести. И на войне надо оставаться человеком. Эй, фриц, ты живой, – крикнул в темноту, – просыпайся, не на курорте, – адресовал слова пленному немцу. – Печенкой чувствую, снайпер с ночи на охоту вышел. Жирного зайчишку мы ему приготовили и нам не сплошать, не дать ему уйти. Обнаглел гад, где-то он недалеко хоронится. – Степан говорил о снайпере с азартом, как говорят охотники перед охотой на дикого зверя.

Иван, выйдя с Остапом из землянки, деля на двоих опасную бритву, выданную старшиной, их вещмешки сгорели в полуторке, аккуратно побрились, смотря в осколок зеркала в нише окопа. Привели в порядок форму, а она еще ноская, не как у старослужащих солдат, штопанная перештопанная.

По окопу, пригнувшись, в их сторону торопился лейтенант Суворов, поравнявшись, спросил:

– Олизко в землянке?

– Так точно, – отрапортовал Остап.

Лейтенант почти вбежал в землянку, Иван с другом проследовали за ним.

– Степан, фриц у тебя где? А вижу, живой, – посмотрев в темноту угла, свет от керосиновой лампы отражал лик человека. – Пленный немец сидел на карточках. – Срочно его доставь на КП. Обрадую тебя, разведчики ходили за линию, возвращаясь, наткнулись на снайпера, он и пикнуть не успел. Командир полка приказал обоих фрицев доставить в штаб.

– Какая тут радость, неудачный день, «охота» накрылось медным тазом, повезло тебе, Ганс, – огорчился Степан, бросив взгляд на немца.

Немец понял, что обращаются к нему, соскочил и начал тыкать пальцем себя в грудь:

– Их капрал Шульц, – говорил по-немецки.

– Понятное дело, что ты не фельдмаршал, одна хрень – басурманин. Давай поднимай свой жирный зад, шнеля. – Степан к нему подошел, резко ухватил его за шиворот и с силой толкнул в проход, добавив кулаком в спину. – Шевели копытами, – злился, что не он обезвредил снайпера.

– Мужики, как спалось на новом месте, перина не снилась?! – мягким голосом спросил лейтенант новобранцев.

– Привыкаем, – ответил за всех Остап. – А когда немцы воевать начнут, если у них все по расписанию, уже рассвело, пора наступать?

– Не терпится из винтовки пострелять, понимаю, не вы первые рветесь в бой. Дай бог будете последними. Настреляетесь еще, это я вам обещаю! Сейчас идите на свои позиции, понаблюдайте, присмотритесь, в атаку пойдете, в воронках прячьтесь, если минометный обстрел начнется. Первая линия обороны от нас в шаге. Одно ей название, та настоящая первая с укреплениями осталась далеко впереди, занята врагом. Здесь на передовой все перемешалось. А вот затишье хуже бомбежки, не знаешь, что фриц задумал, а он явно хитрит, если танки подтянул. Этажерка вчера летала над нашими позициями. Не зря, не зря, – лейтенант о чем-то призадумался. – И еще, зарубите себе на носу: не вздумайте стрелять поверх головы, подстрелите бойцов, тех, кто побегут с первой траншеи в наши окопы. А то со страха натворите дел.

– В учебке нас научили воевать, – смело проговорил один из новобранцев небольшого роста, это тот «великан», которому Суворов посоветовал подтянуть у винтовки ремень, знакомясь с пополнением.

– У тебя, боец, как фамилия? – заулыбался лейтенант, смотря на его вид: гимнастерка на нем висела мешком, старшина выдал большего размера, в ней он выглядел смешным.

– Рядовой Богатырев, – бахвалисто отрапортовал и вытянулся, как гусь, пытаясь выглядеть выше, чем он есть.

Все бойцы и лейтенант залились громким смехом.

– Теперь я спокоен, оборону мы удержим. Правда, фрицам не повезло – рядовой Богатырев потомок Ильи Муромца, как побежит в атаку во весь рост да как крикнет ура, листья с деревьев попадают, земля сотрясется, – и тут же серьезно произнес: – Слушайте приказ: без всяких геройств, бойцы, нам всем надо уцелеть, война долго продлится. Мы еще спиной не уперлись, а нам врага гнать с родной земли. Кто за нас это сделает, наши деды? Столько людей полегло за эти месяцы – тысячи, поберегите себя, – и поднял вверх руку, слышались разрывы снарядов. – Началось, мать вашу, фриц артиллерию подтянул и нам пора. Всем в окопы быстро, – скомандовал лейтенант, – и первым выскочил из землянки.

Иван с Остапом прибежали на свою позицию, а это ответвление от основной траншеи. Земляной бруствер прикрыт сосновыми ветками, еще вчера старый солдат Олизко посоветовал оборудовать укрытие. Сказав для немецкого снайпера расстройство. Остап осторожно высунул голову над бруствером, прижав ветки стволом винтовки, стал крутить головой, высматривая врага.

– Вань, а немец трусливый, не идет в атаку, минами только хлещет. Мужикам на первой достается, поливает как из ведра, а мы, получается, им на подстраховке. Командиры нас, не обстрелянных солдат, берегут. А Вань?