Король и Шут. Между Купчино и Ржевкой…

Но время шло, мы закончили восьмой класс, то есть получили неполное среднее образование. У нас с Горшком было общее дело, общий секрет и, хотя мы еще не знали, как с ним поступить, были полны энтузиазма.

Рисунок М. Горшенева

Рисунок М. Горшенева

На дворе стоял 1988 год, Горбачев все еще был генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, и ничего интересного или перспективного в дальнейшей общественной жизни ни я, ни Горшок не видели. Всех окружающих нас людей – родителей, одноклассников – волновали такие вещи, как дальнейшая учеба, институт, хорошая работа. Всех, но не нас.

Я сказал маме, что хочу быть музыкантом, а все остальное интересует меня только как средство для достижения цели. Горшок придерживался того же мнения, поэтому мы всегда старались держаться вместе. После восьмого класса Поручик понемногу стал от нас отдаляться и, в конце концов, пошел по стопам отца-рабочего. А отец его был суров и не представлял будущее сына без приличной работы. Горшок каким-то образом поступил в нормальное художественное училище, где, по слухам, когда-то учился Цой. Там можно было пинать балду, но родители при этом считали, что ребенок при деле. И там Горшок, к счастью для нас всех, познакомился с Князем. Но об этом позже, хотя, пока не забыл, забегая вперед, расскажу, как Горшок сдавал в училище выпускные экзамены. По причине его «примерного» поведения, «безупречной» посещаемости и «отличной» успеваемости преподаватели очень хотели от него избавиться. Поэтому на экзамене Горшку показали кисточку, шпатель и краски и спросили: «Что это?» Горшок на все три вопроса ответил правильно и получил аттестат.

Я же после восьмого класса поступать никуда не хотел и пошел по пути наименьшего сопротивления – остался в школе еще на два года – в девятом и одиннадцатом классах (десятого не было, потому что нас настигла очередная школьная реформа). Без приключений не обошлось. Дело в том, что из трех восьмых классов решили сформировать один девятый, а это значит, что от «лишних людей» нужно было избавиться. Составили специальную комиссию, и ребят либо отсеивали, либо брали с них обещание вести себя хорошо. Все, кто хотел в девятый класс, шли учиться с прицелом на институт, и им было не до глупостей. Из парней нашего класса выбраковали всех, кроме меня. Я просто отказался забирать документы, и, как учителя ни старались, избавиться от меня им не удалось. Так я получил еще два года для занятий музыкой, хотя делал вид, что учусь в школе.

Наступил 1989 год, и его тоже можно считать годом образования группы, ибо Горшок познакомился с Князем и привел его в нашу компанию. Хотя тогда мы еще не догадывались, какое это эпохальное событие. Ведь в дальнейшем это знакомство переросло не только в творческое слияние, но и вылилось в то самое единство душ, которое встречается раз в сто лет.

Ну а пока мы сидели с гитарами, писали стихи, песни и небольшие рассказы. Ходили на все рок-концерты, на какие только могли пробраться. Шлялись по улицам в совершенно несусветной одежде и устраивали веселые и бессмысленные перформансы – лишь бы происходило что-то непохожее на все, что положено и как принято. Протест против всего и всех надежно укрепился в нашем сознании и поведении.

Рисунки М. Горшенева

Как-то, гуляя по центру города, мы обнаружили, что в помещении красного уголка Ленинградского рок-клуба находится Школа ритма Игоря Голубева. Игорь Голубев был потрясающим человеком со своим пониманием музыки и ритма и собственной уникальной методикой преподавания. Позже в России я никогда ничего подобного не видел. Именно там мы почерпнули идею, что рок-музыка – это, прежде всего, энергетика, а не просто музыка и текст.

Там же, в красном уголке рок-клуба, прошел наш самый первый (формально второй, первый был в подростковом клубе «Петроградец») концерт. Точнее это был этакий экзамен, где все группы показывали, чему научились. Мы сыграли «Я иду по улице» (моя), «Моросит осенний дождь, или Покойник» (Князя) и еще одну нашу совместную с Горшком песню на условно-английском. К концу выступления Горшок всех рассмешил. Из-за его экспрессии микрофон стал медленно съезжать вниз по стойке. И Горшку пришлось постепенно наклоняться за ним, так что конец песни он исполнял уже на корточках.

Так вот, возвращаюсь к знакомству с Князем. Однажды Мишка рассказал, что в его училище есть прикольный пацан, пишет очень интересные вещи, которые мне обязательно нужно почитать. И дал толстую тетрадку с рисунками и стихами. Я помню, что мне понравились даже не сами стихи, а то, что в тетради были целые рассказы с картинками, из которых, так сказать, по мотивам, были выведены стихи. Причем, как мне кажется, никакой концепцией это не было, просто Князь лепил все подряд. И только потом, уже в результате знакомства с Горшком, идеи Князя приняли более четкие формы.

Впрочем, я снова забегаю вперед. А сейчас нужно рассказать о нашем первом альбоме «Ересь».

6. «Ересь»: приготовления, 1990

Идея записать альбом, наверное, родилась от желания создать что-то осязаемое, законченное. Просто играть песенки и сценки – это одно, а сделать законченный концептуальный альбом – это шишки совсем другой величины. Вечерами – редко у меня, чаще я приходил к Горшку – мы собирались и вновь открывали для себя чудеса музыки и стихоплетения. Мы же самоучки, так что каждая найденная гитарная гармония была откровением, а каждая улегшаяся в рифму строчка – чудом. Сначала один придумывает три аккорда, другой два из них убирает и ставит три своих. Потому что так лучше. Потом первый меняет их местами и так далее. То же и со стихами. Мы были очень критично к себе настроены и все время старались улучшить стихи и музыку – и свою, и тем более чужую. Собственно, так группа и зарождалась. Я напишу что-то и ползу к Горшку, чтоб он посмотрел-послушал, или он звонит, приползай, мол, ни фига у одного не выходит. Наверное, тогда мы и приучили себя, что свежий взгляд всегда полезен, да и чужое улучшать всегда приятно. Не то что свое придумывать. И, наоборот: придумал что-то – стих, музыку или просто сказку-рассказ, принес другу, а он улучшил. Иногда приходил Князь, и нас становилось трое, хотя ему из Купчина добираться не ближний свет. Но зато он рассказов и стихов приносил больше всех. Просто заваливал нас. Мы бесконечно сидели втроем, разбирали, что хорошо, что средне, что доделать, а на что надо придумать музыку прямо сейчас. Одну из тех песен мы записали и включили в альбом только в 2002 году. Надо сказать, Князь поразил меня, человека с «врожденной грамотностью», чудовищным количеством грубейших орфографических ошибок. К его чести, он был отважным парнем с собственными представлениями о жизни и совершенно не стремался того, что окончил школу с 12 двойками. Из 13 оценок. Впрочем, может и заливает.

Но такие мелочи, как школьные оценки, нас совершенно не волновали: мы творили и, если честно, не до конца понимали, что и как делаем и как оно все получается. Классическое музыкальное образование мы воображали себе пыткой гаммами. А тут спел с другом в два голоса – и они слились. Чудо. Гармония. Лучшая мотивация для творчества и желания идти вперед.

7. «Ересь, или Памяти человека Га-Ноцри Иешуа»

Долго ли, коротко ли, но, наконец, мы решили записать альбом. Как я уже говорил, до этого мы часто собирались вместе, чаще всего у Горшка, показывали друг другу свои новые песни, стихи, музыку и рассказы. Компоновали и пытались сделать что-то стоящее. Так же часто играли в «Заколдованную страну», о которой надо сказать отдельно.

«Заколдованная страна» – это такая настольная игра, где ты путешествуешь по волшебным местам, встречая удивительных сказочных персонажей. Где происходят различные опасные и захватывающие дух приключения и совершенно неизвестно, что будет там, за поворотом. Потому что все зависит только от фантазии ведущего. И только ты сам, включив воображение, можешь последовать за ним в волшебную страну. Ты ведешь кровопролитные битвы и долгие путешествия, заключаешь союзы с другими игроками или выходишь в одиночку против всего мира. Сейчас ты бьешься с шестируким ракшасом, а через два хода торгуешься с мрачным подземным карликом, которого (о, да!), к сожалению, нельзя убить.

То несешься на лошади по заколдованному лесу, потому что его нужно пересечь за неделю, не дольше, а то уже сидишь в заколдованной башне и пытаешься разгадать загадки Кроуна, чтобы выбраться и продолжить игру.

Одним словом, играть можно дни напролет, а мы порой засиживались и на всю ночь. Это было удивительное время, мы как будто погружались куда-то, и выбраться уже не было никакой возможности.

Сама игра состоит из куска бумаги, который мы схематично разрисовывали всяческими дорожками для фишек – какие в голову взбредут. Сами фишки. Книжка с правилами в помощь ведущему и стопка карточек с различными монстрами и их характеристиками для битвы. Все остальное происходило в голове у ведущего. Он рассказывал, как и где мы идем, что видим, что за монстры на подходе или строения вдалеке. И все вместе решали, как быть, куда идти, как себя вести. Стоит ли пойти в город слева, попытать счастья с монстрами прямо (их агрессивность ведущий мог регулировать) или пошарить в развалинах замка справа. А можно и самому что-то придумать! Любой участник мог в любой момент свернуть с общего воображаемого пути и предложить свою собственную линию повествования или модель поведения. Бросали кубики и бились с монстрами. Помогали друг другу или подталкивали в пропасть (и такое бывало). Ведущим, как правило, выбирали меня. Больно хорошо и неожиданно у меня получалось выдумывать. Князь тоже был хорошим ведущим, но он ленился и всячески отлынивал. А Горшок больше любил играть.

Так что и я, и Горшок, и Князь – большие поклонники всевозможных компьютерных игр. Но, увы, столь же интересных так и не придумали – в них воображению места нет. Бывало, много позже Горшок рассказывает с восторгом о новой компьютерной игрушке, да и добавит в конце: «Хотя, конечно, это не «Заколдованная страна».

Так вот, собрались мы как-то и составили список всех песен, что успели написать. Записи вел Горшок, и он же разнес песни в три столбика, в зависимости от музыкального стиля, в котором они были написаны, и стихотворной составляющей.

Рисунок М. Горшенева

Три столбика – это три альбома, которые мы должны были записать в дальнейшем. Ничто в то время (да и позже) не казалось нам невозможным. В итоге мы выбрал и столбике одиннадцатью песнями (записали в итоге 12). Еще один столбик (альбом) был полностью электрическим, но электроинструментов и барабанов у нас не было. А в третий вошли песни, которые мы не могли записать из-за нехватки профессионализма. Договорились, что разберемся с ними позже. А пока решили записать самые новые, вот они:

Текст мелким шрифтом – это то, что я написал на кассете 25 лет назад. Мне тогда показалось, что так солиднее будет. На самом деле, и тогда, и еще долгие годы после мы совершенно не делили стихи и музыку на «мое» и «твое». У нас была общая идея, и она не только объединяла нас, она была выше и главнее любого из нас по отдельности. На тот момент нас было пятеро. Я думаю, что если б тогда случайно не подписал кассету, то сейчас бы и не вспомнил, кто что делал. Неважно, кто какой вклад внес в общее дело, важно, чтобы в итоге получилось нечто прекрасное и волшебное. Это все было «наше».

* * *

Немного о песнях, историях их создания, людях, их создавших, и волшебном процессе звукозаписи. Инструментов у нас не было. Перед записью я выпросил у мамы 100 рублей и купил у одноклассника электрогитару «Орфеус»[1 - Вот небольшая ржачная ремарка, связанная с дальнейшей историей этой гитары. Немногим позже у Поручика случился очередной приступ деятельности. Он вдруг сообщил нам, что мы ничего не понимаем и звуку гитары плохой. И сейчас он, Поручик, отдаст гитару на реставрацию и тем самым докажет свое организаторское превосходство. Короче, забрал гитару. Первые две недели мы спокойно ждали. Еще две настойчиво интересовались, где гитара. Еще неделю Пор лил нам в уши, как он ездит в какую-то фирму «Аккорд» и требует ускорения процесса. Еще через неделю он в лицах рассказывал, какой скандал он устроил, потому что мастер все перепутал и вместо белого покрасил гитару в черный. Я человек доверчивый и всегда верил друзьям, а вот Горшка все это очень быстро забодало. Он пошел к Пору домой и нашел нашу гитару. Разобранную до винтика и покрашенную толстым слоем черной масляной краски. Восстановлению она не подлежала. Этот говнюк разобрал ее, покрасил, а собрать-то и не смог. Горшок принес мне (официально ведь гитара была моя) мешок с винтиками и детальками, злой как черт, и сказал: «Давай его выгоним. Знаешь, что он мне сказал? Что всегда будет нам врать, и мы его никогда не поймаем». Горшка ужасно задело даже не то, что Поручик разломал инструмент, а именно то, что он попытался обосновать предательство нашей идеи. Но я не считал, что все так серьезно, и, в конце концов, помирил их. Мы ведь были друзьями.] болгарского производства, а еще среднюю блок-флейту. Играть на ней я не умел, но быстро учился, а других инструментов в продаже все равно не было. Гитару мы подключали поочередно то к телевизору, то к виниловому проигрывателю, в зависимости от требований к звуку для каждой конкретной песни. Также надо вам сказать, что моя мама работала музыкальным работником в детском саду и мама Горшка тоже работала музыкальным работником в детском саду, но в другом. Проведя рейд по местам работы наших мам, мы изъяли все предметы, похожие на музыкальные инструменты, как то: детские бубны, что-то похожее на маракасы и разное другое. Из бумаги и палок были изготовлены инструменты, изображающие шелест листвы и потусторонние звуки, Я принес из дома 12-струнную гитару, которую выпросил у брата-студента, и много пустых вымытых консервных банок – мало ли на что сгодятся. Ну, а пианино что у меня, что у Горшка в доме стояло всегда. Одним словом, подготовились идеально.

8. «Ересь», процесс

Альбом мы записывали на кассетный магнитофон «Соната-216», который Князь приносил к Горшку. Его мы решили использовать из-за цифры «2» в названии, что, как известно, означает класс магнитофона (4-й – самый говенный, а 0-й – хороший). Также в дело пошел магнитофон «Квазар 303», который я недавно купил у Васи. Собственно, ничего другого у нас не было, и достать было негде. В процессе записи я сделал открытие, что, если на моем магнитофоне нажать кнопку «Воспр.» чрезмерно сильно и утопить в корпусе, зафиксировав отверткой, то пленка будет крутиться быстрее и записанные голоса будут смешными и мультяшными. Этим мы воспользовались в первой песне, а потом и в сценках, которые записывали между песнями. Все сценки – это чистая импровизация, и записаны они были с одного дубля. Импровизированными также были и все партии на пианино. Никто из нас играть на нем не умел, а, стало быть, нечего было и репетировать. Тем не менее долгая жизнь рядом с инструментом научила меня, что сочетание некоторых клавиш звучит очень прикольно, а некоторых – так и вовсе красиво.

К записи песен мы отнеслись очень серьезно и записывали каждую по несколько раз, пока не добивались нужного результата. Тусовались мы тогда очень разношерстной компанией, но к записи были допущены только следующие люди:

Вася – наш друг, одноклассник и боевой товарищ. На запись всегда приходил вовремя, как на работу, и поэтому участвовал во всех сценках, а в «Песне сумасшедшего» даже сыграл на «Орфеусе» и постучал по пластиковой канистре. По-настоящему его звали Шурик Васильев. Не родственник. Но о нем чуть позже.

Поручик – приходил несколько раз и постучал по той же канистре в трех песнях. К записи юмористических сценок допущен не был.

Балу – то есть я. Все организовал, везде, где надо, играл, пел и настраивал уровень на магнитофоне. В нескольких песнях умудрился одновременно сыграть на пианино, гитаре и флейте, да еще на бубне постучать и спеть.

Князь – участвовал везде, где мог. В последний день записи Горшок говорит: «А вот у Андрюхи еще песня есть, ничего такая, только она на английском языке». Мы ее и записали со второго дубля. Таким образом, Князь заложил традицию делать все в последний момент, чем мы не без успеха пользовались в дальнейшем.

Горшок– пел, плясал и идеологически поддерживал.

Когда запись была окончена, встал вопрос о названии альбома. Решить было непросто: мы с Горшком долго обсуждали и спорили, недели две. Благо жили мы по соседству, встречались каждый день. Гуляли и рассуждали о Боге, о вере, о жизни. О том, что, возможно, для Бога наша жизнь – грязь, но нам без нее не в кайф. О непознанном и непознаваемом, и о том, как опасно их путать. О мистике и всякой непонятке. Есть ли она, и если есть, то что с ней делать. Можно ли представить себе непредставляемое (это Горшка интересовало, и тут мы не сошлись: я считал, что можно, а он, – что нет). Немного об инопланетянах (решено было на них наплевать и вообще всячески презирать такие мелкие вопросы). Ну, и о прочих вещах, о которых, наверное, говорят все мальчишки в 15–16 лет.

Рисунки М. Горшенева

В итоге решили назвать альбом «Ересь», а ниже приписать «памяти человека Га Ноцри Иешуа». Ересь – для крутизны, а остальное для того, чтобы подчеркнуть наше отношение к Христу, когда он был еще на земле.

9. «Старая Церковь», «Кладбище»

Начало было положено. После «Ереси» мы стали сочинять песни еще активней. Андрюхиных стихов и музыки в нашем творчестве становилось все больше. Причем зачастую сначала был рассказ, комикс или просто картина, а уж потом из этого рождалась песня. Стихи или музыка. Или все сразу. Так появились «Старая церковь», «Кладбище», «Христос», «Дьявол», «Мертвец» – всех и не упомнишь.

10. «О, как грустна вечерняя земля…», или Вторая «акустика»

Время шло, нам безумно нравилось все, что мы делали, но, к нашему великому сожалению, это совершенно ни во что не выливалось. Даже по-человечески записать результаты нашего труда мы не могли – просто не знали, где и как. Не было связей, не было денег. Наш первый альбом «Ересь» мы откровенно переросли, да и записан он был на бытовой кассетный магнитофон второго класса. Нам казалось, что, вот если записаться на хороший магнитофон, то тогда да, тогда о-го-го.

Так что я принял единоличное решение, что нам нужна хорошая, качественная стереозапись. Чтоб людям показать не стыдно было. В феврале 1991 года я устроился на завод турбинных лопаток фрезеровщиком. Отец мой – фрезеровщик высшего разряда, так что кое-какие навыки по работе с металлом у меня имелись. Идти к шести утра на работу было не больно весело, но у меня была цель. За три месяца я сделал множество турбинных лопаток и заработал немного денег.

У нас с Горшком стихов стало меньше. Гораздо интереснее было улучшать и адаптировать князевские. Да и больно круто у него получалось.

Зарплаты хватило на двухканальный бобинный магнитофон да на пару конденсаторных микрофонов. Это было уже что-то. Кстати сказать, всегда покупка нового магнитофона, комбика, гитары, любого инструмента или оборудования приводила к появлению новой песни или, по крайней мере, новой аранжировки. Мне так понравилось записывать себя на хороший магнитофон, что первым делом я придумал песню «Лунный пень» и сразу потащил ее Горшку. На бобинном магнитофоне. А он тяжеленный, 20 килограмм. Сделал запись – и несешь другу послушать! Позднее на музыку песни «Лунный пень» Князь написал стихи «Звонок из ада», и она превратилась в песню «Мертвая земля». А еще позже стихи снова поменяли, и появилась песня «Мотоцикл».

Благодаря тому магнитофону на свет появилась оригинальная запись, о которой хочется рассказать особо.

В эту сессию вошли четыре песни:

1. Северная музыка