Пешешествия неофита. В поисках смысла Великорецкого крестного хода

ПЕШЕШЕСТВИЯ НЕОФИТА. В поисках смысла Великорецкого крестного хода
Александр Балыбердин

Сколько лет Великорецкому крестному ходу? Сколько километров надо пройти? Сколько дней пути? Сколько у меня сил, дойду ли я? Вопрос СКОЛЬКО, конечно, важен. Особенно для тех, кто идет в Крестный ход впервые. Однако опытные паломники понимают, что куда более важно – не СКОЛЬКО километров ты прошел, а КАК ты их прошел, и именно от этого зависит, стал ли твой ход крестным. Опытные паломники знают, что в Крестном ходе важно не СКОЛЬКО, а КАК.

ПЕШЕШЕСТВИЯ НЕОФИТА

В поисках смысла Великорецкого крестного хода

Александр Балыбердин

Фотограф Александр Геннадьевич Балыбердин

© Александр Балыбердин, 2019

© Александр Геннадьевич Балыбердин, фотографии, 2019

ISBN 978-5-4483-9615-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо пролога

– Вы идете в крестный ход?

– Нет, а это обязательно?

– Но Вы же – православный. Все православные идут в крестный ход.

– А Вы тоже православный?

– Да.

– А почему тогда без бороды? Разве православные мужчины не должны носить бороду?

– Ну, Вы тоже сравнили – бороду и крестный ход!

– Я просто хотел узнать, зачем Вы в него идете?

– Ну, не знаю. Просто иду и всё!

– А хотите узнать?

– А Вы сами ходили в крестный ход?

– И да, и нет.

– Как же это так?

– Тогда послушайте.

Пешешествия неофита в поисках смысла Великорецкого крестного хода

Как это было?

Странное дело, я родился и вырос на Вятке, а о Великорецком крестном ходе узнал только уже взрослым, женатым человеком. Было это в начале 1990-х годов. Тогда мы с супругой и маленькой дочкой жили в Кстинино, в старом «поповском» доме, с окнами на старинный храм, широкими половицами и полом в полтора наката.

Построенный в центре села, на высоком подклете, этот большой и просторный дом после революции 1917 года сразу привлек внимание советской власти. Отобрав дом у семьи сельского священника, она устроила в нем сельсовет, куда приходили друзья, а в подвале – тюрьму, где содержались и ждали решении своей участи враги этой власти. Хотя еще пять – десять лет назад все они были односельчанами, прихожанами одного храма, братьями и сестрами.

Взяв в руки государевы вожжи, эта власть правила круто и решительно, ломая и строя, не жалея ни своих, ни чужих. Но когда, со временем, вожди состарились, старый запал прогорел, пропал страх, а вслед за ним из магазинов исчезли товары, и в августе 1991 года ГКЧП попытался ее спасти, ни один житель села не вышел на улицу, чтобы защитить эту власть. Не только потому, что все эти годы она решительно и последовательно искореняла веру, отслеживая каждое движение людей в сторону храма. Это могло смутить лишь тех, кто любил Церковь. Нет, теперь, после нескольких десятилетий безбожия, все было куда прозаичнее – измученные безденежьем и уже никому неверящие селяне давно уткнулись в свои огороды, и потому все, что происходило за границей этих нескольких соток, их попросту не волновало.

Именно тогда мне на глаза попалась небольшая заметка о Великорецком крестном ходе, которую сопровождала черно-белая фотография – молодой священник в отяжелевшем от влаги подряснике с крестом в руке шел во главе немногочисленной колонны паломников по раскисшей лесной дороге. И от этого снимка повеяло другой жизнью – еще незнакомой, но глубокой и настоящей.

Там, в этой далекой жизни, которая одновременно текла где-то рядом, люди жили молитвой, мужественно преодолевали посланные им испытания и точно знали, зачем и куда они идут. Это была именно то, что, как я понял много лет позже, Церковь называет «новой жизнью в Христе». И мне тоже захотелось пойти с ними на реку со сказочным названием Великая, словно сошедшим со страниц древнерусских былин.

«Пойти и дойти!»

Между тем приближалось время паломничества, а вместе с ним и конец учебного года (я тогда работал в школе), посадка картошки, дела огородные, и в завершение всего школьный завхоз откуда-то привез и высыпал под наши окна две телеги неколотых дров. Поэтому, когда я снова вспомнил о Великорецком ходе – было уже поздно. Паломники снова ушли на Великую, а я со своими дровами и грядками остался на берегу. И это было первым открытием – оказывается, одного только желания мало, нужна еще решимость. Причем за тебя никто этот шаг не сделает, и именно с него начинается твой крестный ход.

Лично для меня до сих пор остается загадкой, как и почему люди решаются сделать этот первый шаг? Но, думаю, в целом, для нашего поколения 40-летних, оказавшихся в юности перед выбором – или цинизм постсоветской жизни или робкий шаг к православной вере, мой опыт был довольно типичным. Таким образом, мой первый Великорецкий крестный ход 1997 года явился для меня одновременно и испытанием, и первой встречей с живым Православием.

Отправившись в него и имея в запасе одну лишь молитву «Отче наш», к концу паломничества я знал наизусть не только тропарь святителю Николаю, но и, идя вслед за певчими, подпевал в полголоса пасхальные песнопения и угадывал отдельные строки из акафиста святому. Не на словах, а на деле – это была подлинная школа молитвы, о важности которой раньше я только читал, а теперь вот встал и пошел в первый класс.

Помнится, что этот крестный ход ознаменовался для меня еще одним важным открытием. Уже к концу первого дня пути, в Бобино, я почувствовал, что у меня, действительно, есть… душа, и что еще целых два дня мне придется буквально тащить ее на Великую реку. Да, именно так – мое тогда еще молодое тело тащило душу, которая все это время ныла и просилась обратно домой.

На каждом новом переходе душа повторяла примерно одно и тоже: «И что тебе дома не сиделось? Куда и зачем ты идешь? В святцы захотел?» И что бы заглушить это нытье на третий день я начал… молиться. Просто шел и читал про себя «Отче наш», вслушивался в пение хора, читал акафист святителю Николаю. И ведь помогало – сомнения на время молитвы отступали прочь, идти становилось радостнее и легче. Я с уважением и немного с завистью глядел на бабушек, у которых все было наоборот – молитва вела их немощное тело, да так, что они обгоняли меня, молодого и здорового, но слабого духом. И это было вторым важным открытием.

Когда на стоянке перед Великорецким, издали, я увидел храмы, за спиной словно выросли крылья, и этот последний переход пробежал так скоро, что входил в село в первой группе паломников, и, гордый собственным достижением, сразу благословился у о. Геннадия (ныне иеромонаха Матфея) на обратный путь. Настроение в Великорецком было такое, что я кипел, сиял и лучился, как начищенный самовар, и чуть ли не налево – направо благословлял людей, леса, луга и птиц, дивно щебечущих на реке Великой в предрассветный час. От усталости не было и следа. И даже трудности обратного пути не испортили этого вдохновленного настроения.

Помню, как наполненный им до краев я вышел из автобуса на своей остановке и прямо «в чем покорил Эверест» – с загоревшим и обветренным лицом, большим красным рюкзаком, в походной одежде – я зашел в магазин «Рассвет» и… остановился в удивлении. Здесь было все как всегда – все те же, что и раньше уставшие за день продавцы что-то вешали, заворачивали, протягивали таким же уставшим покупателям, и даже женщина – кассир была все та же – уставшая, большая и все время чем-то недовольная.

За время крестного хода я уже настолько привык к той новой, другой жизни, что видеть все это было и странно, и печально. Оказывается, пока я, стиснув зубы, тащил себя на Великую реку, унывал и радовался, и снова унывал, и снова радовался, здесь ровным счетом ничего не изменилось. Словно я вновь вернулся в начало июня, в те дни, когда только еще решал для себя – идти или не идти? И это вдруг неожиданным образом еще раз утвердило меня в решимости отныне, каждый год, обязательно идти Великорецким крестным ходом. «Пусть хотя бы несколько дней в году, – думал я, – но буду жить той самой новой жизнью».

«Преодолеть себя!»

И вот наступил новый год, а с ним и приблизилось время крестного хода. По наивности я думал, что, если с первого раза сумел пройти весь путь, то и дело сделано, я всего достиг и теперь надо только повторить прежний «успех». Но милосердный Господь не дал мне закоснеть в гордости. Вот только жаль, что я не сразу это понял. А произошло это так.

Как не пугали меня друзья, первый раз на Великую и обратно я прошел без единой мозоли, и потому затем целый год всем без устали нахваливал старые отцовские кроссовки и раздавал советы «бывалого» паломника. Заслуженные кроссовки с почетом стояли на полке и всем своим видом внушали уверенность, что уж, за что, а за ноги, во время нового паломничества я могу совершенно не беспокоиться. В итоге, отправившись в путь и натерев все, что было возможно, походкой подстреленного пингвина я дошел только до Великорецкого и, доковыляв до отца Тихона, смущенно попросил благословении выйти из крестного хода.

В ответ, улыбнувшись в густую рыжую бороду, отец Тихон спросил: «Утро вечера мудренее. Может к утру и пройдет?». «Нет, нет! Не пройдет! – решительно замотал я головой, уже размечтавшись о том, как вечером следующего дня, в кругу семьи буду пить чай с вишневым вареньем, рассказывая друзьям о «благодатных трудностях крестного пути». Спустя пару часов, я уже мчался в попутной машине в сторону Вятки, стараясь не думать о том, что «сошел с дистанции». «Ну, ничего, ничего, – успокаивал я себя. – В следующий раз обязательно схожу туда и обратно. А сейчас можно и отдохнуть».

И вот наступил следующий день. Не смотря на усталость, по крестоходской привычке, я проснулся ни свет, ни заря и сразу почувствовал, что… абсолютно здоров! Всего за одну ночь из подстреленного пингвина я превратился в борзого скакуна! Это казалось невероятным. Ни одной мозоли! Я буквально вывернулся наизнанку перед зеркалом. Ну, хотя бы в одном месте что-нибудь вспухло или покраснело? Нет, здоров! Абсолютно здоров!

И вдруг мне стало невероятно стыдно за то малодушие, что я проявил в Великорецком. «Эх, надо было задержаться, переночевать. Сегодня бы шел со всеми в обратный путь! Кстати, а где они сейчас?» Я стал лихорадочно вспоминать, где теперь могут идти паломники, и затем целый день, стоило мне только посмотреть на часы, как невидимый диктор внутри меня докладывал: «13.00 – должно быть идут по Медянскому бору. 16.00 – наверное, вошли в Медяны. 20.00 – пришли в Мурыгино». Впечатление было таким, словно меня разорвало на две части, одна из которых уже пришла домой, а другая все еще идет крестным ходом.

Не вынеся этого разделения, утром следующего дня я отправился к новому мосту, чтобы встретить там паломников и пройти с ними хотя бы последние километры по городу. Когда приблизилась колонна крестоходцев, все они, включая старушек и маленьких детей, казались мне былинными богатырями. Уставшие, но по-прежнему собранные и сосредоточенные, они проходили мимо, а я все не решался войти в их колонну, считая, что, сбежав из крестного хода, не имею права быть причастным к их подвигу. Неожиданно со мной поравнялась пожилая паломница, которая несла несколько бутылей святой воды, и, чтобы хоть как-то искупить свое недавнее малодушие, я предложил ей помощь. К моей радости она согласилась. Я вошел в колонну и так, с бутылями, со всеми крестоходцами к вечеру пришел в Серафимовский собор.

Путь был завершен. И все же, с моей точки зрения, он не был «вполне успешен», ведь я «сошел с дистанции», пропустив его добрую половину. Я по-прежнему мерил крестный ход километрами и отчаянно хотел, конечно, не славы, но хотя бы одобрения. Я ругал себя за малодушие, но, не потому, что оно глубоко угнездилось в моем сердце, а потому что оно и было причиной того самого неуспеха. «Нет, – думал я. – Я не смог пройти этот крестный ход целиком и потому он – несчитовый. В следующем году, хоть на карачках, но проползу весь путь. Вот увидите!»

«Потрудиться, помолиться»