Феликс и Серебрата. Уроки математики на Рублевке

Потрясённая, с присущим ей девичьим воображением и любопытством, девушка искренне, но с трудом, следовала за моей бешено развивающейся логикой трагедии решения задачи. Что там Шекспир!

Я и сам не знал порой, к какому концу я приведу её.

Серебрата, бедная девочка, в течение нескольких минут после таких занятий всё забывала.

Словно урока и не было.

Но у неё оставался чудесный непривычный осадок загадочности, схожий с запахами сухой ромашки и конопли.

Для Серебраты я постепенно становился таинственным проповедником внезапно открывшегося для души ребенка волшебного мира, где властвовал холодный гений алгебры.

Через неделю я познакомился с папой Серебраты. Звали его Феликсом.

Все в Доме называли его только по имени.

«Феликс едет. Феликс решил.. У Феликса болит голова.. Феликсу надо погладить брюки…».

Папа Феликс для своих лет необычайно молодо выглядел, был в хорошей спортивной форме, по-рублевски накаченным, с волчьими воровскими повадками.

Феликс был разносторонне развитым интеллектуалом: любил гонять на бешеной скорости на желтом спортивном «Порше», любил летать в облаках Подмосковья на своем маленьком военном истребителе Фантоме, и, как водится у людей рисковых профессий, – любил менять каждую неделю прыщавых коротко юбчатых пацанок.

Кроме того, Феликс владел сетью банков, клиник, имел множество автосалонов, выпускал гламурный журнал «Мастер и Маргарита», был владельцем кирпичного завода под Ржевом, цеха которого теснились на площади в несколько футбольных полей.

Феликс имел кучу долгов, которые отбивали у него вкус к жизни.

Феликс – мой одногодка и закончил тот же университет, что и я. То есть был нормальным парнем… В дальнейшем, из разговора с ним я узнал, что он, бывший инженер-физик и сын своего, в штатском, отца, курирует закрытые, военные предприятия и делает отличный бизнес.

Занятия по математике продвигались успешно. Мы с Серебратой, наконец, перешли от

высшего математического анализа к усвоению непростых арифметических операций.

До ЕГЭ – оставалось полтора месяца.

Я предпринял ряд виртуозных ходов.

Перед симпатичной домоуправительницей Ольгой я поставил ультиматум. Для успеха дела Серебрата должна со мной заниматься или «долбить» математику по четыре часа каждый день без перерыва, невзирая на субботу и воскресенье.

Я еще студентом подметил, что непрерывность занятий делает чудеса в голове. Что там происходит с сетью нейронов и серой жидкостью наука не знает до конца. Но я замечал лично, как студент-двоечник среди пьяной компании студентов в «общаге», вооружившись хорошим конспектом лекций, взятым у своей красивой подруги, изучал лекции за сутки (без перерыва на еду) и успешно сдавал экзамен на хорошо и отлично. Помню наш сокурсник Дима Могилевский нам с Павловым рассказывал:

«Экзамен что! Фигня!

От учёбы отвлекают девчата.

Кинешь бывало палочку и снова за конспект лекций!»

Чтобы вовлечь в губительный процесс освоения материала Серебрату я

придавал числам некую половую жизнь…

Так отрицательные целые числа типа -1, -2, -3 и т. д. являлись у меня, естественно, мальчиками – и были вонючи и неаккуратно подстрижены.

Положительные числа +1,+2,+3 и т. д. являлись, соответственно,

девочками…

Эти цифры благоухали и были романтически красивы.

В результате операций сложения, вычитания и умножения отрицательных и

положительных чисел рождались

дети-числа.

Если, конечно, родители-числа не были лесбиянками (т.е. оба положительные), или геями (т.е. оба отрицательными числами).

Если мама преобладала (например +5—3=+2) над папой, то рождалась

девочка (+2), а если наоборот (например -5+3=-2) рождался мальчик (-2).

При операции сложения с одинаковыми числами (например +5—5=0) дети-числа не рождались.

Я объяснял такой парадокс, что папа-число или мама-число

при совершении полового числового акта использовали противозачаточные средства, тем самым нарушали закон природы.

Процесс половой игру с числами взбудоражил Серебрату и она начала делать головокружительные успехи в алгебре…

При вдалбливании в девичью неразвращенную голову сложного понятия

производной функции в точке – я усложнял драму полов и переходил на животный мир. Описывал вот такую картину спаривания из семейства хоботовых.

«Функция – это большой розовый слон,» -говорил я и при этом рисовал большого индийского слона на листе бумаги с осями координат x и y, а Серебрата старательно его закрашивала розовым фломастером.

«Касательная – это подруга розового слона или мама», – продолжал я и при этих словах энергично проводил большую прямую линию, которая касалась бока слона только в одной точке.

– «Но, что же такое производная?» -недоумевала Серебрата.