Господь оделся запахом жасмина
И глаз коснулся трепетаньем утра,
Как будто сна густая паутина
И пробужденья муторная пудра
Сменилась ощущеньем растворенья
В невыразимой радости живого,
Где посвящают в таинства деревья
И дарит даль пустынная дорога.
Как будто перевернута страница
Обид и осмыслений дня былого,
Когда на мрачных и усталых лицах
Читаешь знак Всевидящего Бога.
1990 г.
Наполовину проснувшись
…И сны смотреть, как бабочек ловить,
И выпорхнуть в растрепанные будни,
Где снег скрипуч, как струны половиц.
Крещенским колким воздухом запить
Горчинку тех, чьи лица непробудны
И взоры не живей вязальных спиц.
В нахохленную важность зимних птиц
Вглядеться всей контрастностью полудня
И призраков дыханием лепить.
А в сумерки печаль свою излить
В громаду застывающего студня,
В безмолвие мерцающих крупиц.
Сюжет одной из множества страниц,
Души напев, угаданный подспудно
В расположенье шариков синиц…
Который всуе услышать так трудно!
1991 г.
Март
Март, словно детский поцелуй,
Где чувство зрелое не близко.
Прикосновение к челу,
Влюбленной школьницы записка.
Я каждый год его ловлю
Своей затейливой строкою,
Но трудно вымолвить «люблю»
Неравнодушною рукою.
Я каждый год его леплю
Из глыбы мертвенного снега,
Святою влагою кроплю
И выпускаю в просинь неба.
И, как творец-Пигмалион,
Узнав в ожившей Галатею,
Стою на стыке двух времен
И слова вымолвить не смею:
Так сладок утренний твой сон,
Так дышишь ровно и глубоко,
Так воздух в комнате студен,
Что разбудить тебя жестоко.
1991
Осыпается яблоня
Осыпается яблоня,
Как с картона Чюрлениса
Осыпается темпера.
Ткань цветенья расслаблена,
Чаша грез переполнена
Снегом майского вечера.
Дальше будет медвяное,
Разноцветно-ликерное,
Матеоллово-мятное.
Но утратится главное,
Недосказанно-вешнее,
Запредельно-невнятное.
1991 г.
Анты
Мои зеленые тоннели,
Мои трепещущие храмы —
О чем-то вымолвить не смели,
Хоть были в том безмерно правы.
Незримо следуя за мною