Он был так солнечно-красив,
Так ослепительно отточен,
Так филигранно чист и точен
Был смелых черт его курсив.
В нем жил безмолвия мотив,
Он мыслил, чувствовал, пророчил —
Как пробужденье непорочен,
Как забытье несуетлив.
Зачем Господь его соткал
Всего лишь днем, забытым где-то,
Не ставшим чьей-нибудь судьбой
И если не венцом цветка,
Он мог бы стать строфой сонета,
Чтоб быть прочитанным тобой
1991 г.
Вечер
В душном сумраке ветреном
Я разбужен и схвачен
Облетающем деревом,
Еле слышимым плачем
Может с ветрами прошлыми
К нам доносится жалоба,
Иль скрипит под подошвами
Корабельная палуба,
Предлагая суденышко,
Неказистое, ветхое,
Но, как легкое перышко
Дуновению верное?
Или диво огромное,
Пробираясь сквозь заросли,
Ищет место укромное,
Да мешаются наросты?
И во тьме наступающей
Все мерещится, движется
Бурой массой пугающей,
Да не может приблизиться.
1991 г.
Сонет
Когда пейзаж достойнее стиха,
А воздух драгоценней, чем поэма,
Я сознаю, что это только тема,
Не видя в том особого греха.
Пусть зазвучит (прекрасна ли, плоха),
Обыденность под пальцами сюжета,
Чтоб ткал рассвет материю сонета
Из пряжи золотистых опахал.
И если не сложилось – не твое —
И новый день не выткался строкою
И не расцвел метафорой закат
Он все равно не канет в забытье,
Одушевленный Божьею рукою,
И будет драгоценнее стократ.
1991 г.
Октябрь
Моя стареющая милая,
Моя октябрьская история,
Винты и плоскости суммируя,
Осознаю – пока в фаворе я.
Наверно что-то запредельное
В твоем неспешном угасании,
Где сон – итогов подведение —
Озвучит нежные касания.
Наверно – тем и недосказана,
И оттого стократ дороже мне,
Покуда все в тебе не названо,
Ведь все слова – пустопорожнее.
1991 г.
Признание осени
Незамутненная, певучая, сквозная,
Свеча зажженная, ты все еще любима:
Твое касание из тысячи узнаю:
Свежо дыхание и музыка глубинна.
Ты золотистые срываешь одеянья,
Ты дали кутаешь в порошу и туманы,
В кристалл проникшее холодное сиянье,
Дворы и парки, воскурившие кальяны.