Голова профессора Доуэля. Властелин мира

Голова профессора Доуэля. Властелин мира
Александр Романович Беляев

100 великих романов
Александр Беляев (1884–1942) – известный российский писатель, один из основоположников отечественной научной фантастики. Герберт Уэллс называл его романы «чудесными», и считал, что они «весьма выгодно отличаются от западных книг».

Предвосхищая научные открытия, Беляев дает возможность своему герою жить «без тела», его голова продолжает мыслить и творить. Но что, если удивительное открытие, сделанное профессором Доуэлем, станет не только достоянием человечества, но и может попасть в преступные руки?…

В книгу вошел также известный роман «Властелин мира».

Александр Романович Беляев

Голова профессора Доуэля. Властелин мира

Сборник

© Клех И.Ю., вступительная статья, 2019

© ООО «Издательство „Вече“», 2019

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2019

Научно-фантастические комиксы Беляева

У научной фантастики имеется собственная вотчина в литературе, которая сильно отличается от всех других и ближе всего к приключенческому жанру. Мечтатели, сказочники и фантазёры, вроде Александра Грина, лишь отчасти похожи на Александра Беляева (1884–1942), одного из пионеров и столпов отечественной научной фантастики, сочинявшего научно-технические сказки на фоне крепчавшей классовой борьбы. Беляев младше Грина всего на четыре года, но начало его литературного творчества пришлось на рывок России из прошлого в будущее, и он как бы оседлал волну футуристических ожиданий и обещаний невиданных чудес. Обещала их наука, а подогревал социальный эксперимент неслыханного масштаба – так называемый «красный проект». Что-то получилось, что-то нет, цена оказалась огромной, и по исчерпании своих возможностей эксперимент был прекращен или же отложен до лучших времен. По этому вопросу нет согласия, споры не утихают, однако некоторые характерные для той эпохи книги не канули и продолжают читаться – сочинения Беляева в том числе.

Беляев трезво оценивал литературные достоинства своих произведений, о чем красноречиво свидетельствует воспоминание одного из его ленинградских коллег. Восхищаясь в Русском музее картиной Айвазовского «Прощай, свободная стихия!», с изображенной Репиным фигурой Пушкина, Беляев сокрушенно сетовал: «Вот если бы в мои романы кто-то взялся так же вписывать живых людей!..» И действительно, характеры его персонажей схематичны, мотивация поведения элементарна, приключенческая фабула порой изобретательна, но чаще прямолинейна и не очень убедительна, философские рассуждения не отличаются глубиной, владение языком оставляет желать лучшего, что же в остатке, в чем секрет привлекательности его сочинений для читателей?!

Вероятно, в оригинальности шокирующих ключевых образов и отчаянной смелости научных идей, точнее гипотез, и соответствующих художественных допущений. Может ли продолжать жить голова, отделенная от тела? Или человек под водой, с пересаженными от акулы жабрами? Что, если создать искусственную «вторую луну» для изучения космоса, назвав ее в честь К.Э. Циолковского «Звезда КЭЦ»? Или же сконструировать дальнобойный излучатель для массового гипноза и телепатического внушения тех или иных установок, изменяющих поведение не только людей, но и животных, – к чему это способно привести? Путь к лучезарному будущему открывает наука или ящик Пандоры? Конечно, путь. Необходимо только разобраться, кто или что этому мешает!

И это идеи не такие уж сумасшедшие, и образы не совсем сказочные. Без фантазий о ковре-самолете не поднялись бы в свое время монгольфьеры, не взлетели аэропланы, не понеслись ракеты к другим планетам. Атом мы уже расщепили, овечку клонировали, а обездвиженный астрофизик Хокинг в компьютеризированной коляске – чем не голова профессора Доуэля? Как признавался Беляев, замысел сюжета о подобной голове возник в его голове на основании личного опыта: «Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни „головы без тела“, которого я совершенно не чувствовал – полная анестезия…»

Этот первый его фантастический рассказ, позднее дописанный и переделанный в роман, был опубликован в те годы, когда изобретатель Брюхоненко начинал свои шокирующие опыты с отрезанной собачьей головой, подключенной к аппаратам искусственного кровообращения и насыщения крови кислородом. И что для собаки смерть, то для медиков – революционная технология спасения жизней. Стоит привести свидетельство знаменитого пианиста Нейгауза об этом изобретателе, который был еще и поразительным музыкантом, способным одновременно играть одной рукой «Боже, царя храни!», а другой «Интернационал» так, что при этом не возникало никакой какофонии! И такого рода экстравагантных изобретателей и экспериментаторов, провидчески мысливших ученых и прожектёров было немерено в тогдашнем мире, катившемся к войне.

Беляев был в курсе самых невероятных теорий, открытий и предположений своего времени и черпал идеи и сюжеты отовсюду – от газетных сообщений до сочинений своих западных предшественников. Как писатель, находясь на острие, он одновременно также подводил итог, став создателем серии научно-фантастических комиксов с налетом ретро и певцом перманентной научной революции.

    Игорь КЛЕХ

Голова профессора Доуэля

Посвящаю жене моей Маргарите Константиновне Беляевой

Первая встреча

– Прошу садиться.

Мари Лоран опустилась в глубокое кожаное кресло.

Пока профессор Керн вскрывал конверт и читал письмо, она бегло осмотрела кабинет.

Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва различает солидную мебель черного дуба. Темные обои, темные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкафах. Длинный маятник старинных стенных часов движется размеренно и плавно.

Переведя взгляд на Керна, Лоран невольно улыбнулась: сам профессор целиком соответствовал стилю кабинета. Будто вырубленная из дуба, тяжеловесная, суровая фигура Керна казалась частью меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники, двигались его глаза серо-пепельного цвета, переходя со строки на строку письма. Прямоугольный нос, прямой разрез глаз, рта и квадратный, выдающийся вперед подбородок придавали лицу вид стилизованной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистом.

«Камин украшать такой маской», – подумала Лоран.

– Коллега Сабатье говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Сорок франков в день. Расчет еженедельный. Завтрак, обед. Но я ставлю одно условие…

Побарабанив сухим пальцем по столу, профессор Керн задал неожиданный вопрос:

– Вы умеете молчать? Все женщины болтливы. Вы женщина – это плохо. Вы красивы – это еще хуже.

– Но какое отношение…

– Самое близкое. Красивая женщина – женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками. У вас может быть муж, друг, жених. И тогда все тайны к черту.

– Но…

– Никаких «но»! Вы должны быть немы как рыба. Вы должны молчать обо всем, что увидите и услышите здесь. Принимаете это условие? Должен предупредить: неисполнение повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные.

Лоран была смущена и заинтересована…

– Я согласна, если во всем этом нет…

– Преступления, хотите вы сказать? Можете быть совершенно спокойны. И вам не грозит никакая ответственность… Ваши нервы в порядке?

– Я здорова…

Профессор Керн кивнул головой.

– Алкоголиков, неврастеников, эпилептиков, сумасшедших не было в роду?

– Нет.

Керн еще раз кивнул головой.

Его сухой, острый палец впился в кнопку электрического звонка.

Дверь бесшумно открылась.

В полумраке комнаты, как на проявляемой фотографической пластинке, Лоран увидала только белки глаз, затем постепенно проявились блики лоснящегося лица негра. Черные волосы и костюм сливались с темными драпри двери.

– Джон! Покажите мадемуазель Лоран лабораторию.

Негр кивнул головой, предлагая следовать за собой, и открыл вторую дверь.

Лоран вошла в совершенно темную комнату.

Щелкнул выключатель, и яркий свет четырех матовых полушарий залил комнату. Лоран невольно прикрыла глаза. После полумрака мрачного кабинета белизна стен ослепляла… Сверкали стекла шкафов с блестящими хирургическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий незнакомых Лоран аппаратов. Теплыми, желтыми бликами ложился свет на медные полированные части. Трубы, змеевики, колбы, стеклянные цилиндры… Стекло, каучук, металл…