Степь 2. Расцвет. Часть первая

Царский ближник взвесил свои силы на ордынское царство и его пробила ясная мысль, что если рассматривать все произошедшие события в этом ключе, то он явно сглупил. Ведь он мог стать царём орды, если бы выдвинул свою кандидатуру. Сотня Эбара, полсотни Гнура, да и многие другие вполне могли бы за него проголосовать. А если бы задался этой целью заранее и подбил бы под это нужных людей, то стал бы им безоговорочно. Основной орде уже претила эта эламитская клика. И тут же явственно осознал, что его непросто так отправили из стойбища, а на нужное время избавились.

Асаргад резко открыл глаза и сказал сам себе:

– Если Доникта не дурак, а он не дурак, то вернёмся мы уже к новому царю.

Но мард успокоил сам себя, мол не беда. При желании и правильной подготовке он быстро свернёт ему шею. За эламитом стоит только кучка зажравшихся соплеменников, своими закидонами сидящая у простых ордынцев уже в печёнках. Поэтому скинуть их с собственной шеи остальная орда будет только рада.

И тут же взыгравшие амбиции выдали новую, более заманчивую цель. Не нужен ему один город, он станет царём всей Персии. А для этого мало одной орды, понадобиться помощь всего степного воинства, ведь там придётся столкнуться с самим Иштувегу, царём Мидии, а на победу над ним его сил уже не хватит.

Странно, но мысль о царствовании в целой стране неожиданно стала столь ощутимой будто наяву. Ему даже показалось, что он шёл к этому всю свою жизнь, а не только что придумал сидя на траве. В сознании вскипел азарт, прокатившийся дрожью по телу, и странное, до сели неведомое ощущение испытал на себе царский ближник, словно его кто-то погладил по голове! Ощущение оказалось настолько реальным, что Асаргад вздрогнул и растеряно огляделся по сторонам, но, естественно, никого рядом не увидел.

Вот так неожиданно появилась цель. Настолько достойная, что ей не жалко посвятить всю жизнь, а значит требовалось всё обдумать и взвесить, приготовить и рассчитать. Странно, но до этого дня он как-то вообще не думал о будущем. Вернее, думал, но только о ближайшем, на завтра, послезавтра, а сейчас вдруг задумался о более далёком и перспективном. И уже не казалось, как день назад по дороге сюда, что молод и всё ещё впереди. Асаргад со страхом осознал, будто сам Ахурамазда только что открыл слепцу глаза на безвозвратно уходящие годы, что он глупец до сих пор ничего не сделал для своего будущего.

Царский ближник встал, ощущая себя великим и ужасным, выпрямился, как и положено гордой царской особе и властным тоном сам себе мысленно отдал повеление: «Всё. Хватит валять дурака. Цель определена. Теперь всё должно быть подчинено только ей».

Друзья, как малые пацаны резвились у бочки, где уже и половины воды не осталось, так как они её расплескали, брызгаясь друг в дружку. Асаргад внимательно посмотрел на здоровенных воинов, играющих как дети и вновь задумался. Эти трое его кровные побратимы. Мужчины, на которых мог положиться в первую очередь, пологая, что друзья непременно пойдут за ним, но их для задуманного дела очень мало.

Необходимо наплевать на нового царя и обрастать своим боевым мясом, способным со временем, даже если не получится увести всю орду, стать его будущей опорой. Зная каждого из друзей как облупленного, Асаргад уже планировал к кому и как подойдёт со своей идеей, и на кого как будет воздействовать убеждениями.

С этими мыслями он медленно пошёл вдоль бревенчатой стены, тупо смотря себе под ноги и ничего, по сути, не видя. Он думал. Произошло божественное озарение, и Асаргад не сомневался, убеждённый, что сам Великий Ахурамазда подтолкнул его к этому решению и дал точный знак, погладив по голове.

Не выходя из глубокого состояния задумчивости, он прошёл по дорожке в другой конец терема. Без всякого интереса, чисто автоматически заглянул в открытый проём. Это оказалась конюшня. Осмотрелся пустым взглядом, пересчитал зачем-то коней в стойлах, которых оказалось шестнадцать, мимоходом отметив, что их слишком много. Оглядел белобрысого мальчугана, замершего столбиком при виде него, зачем-то кивнул пацану и так же пребывая мысленно непонятно где, медленно развернулся и пошёл обратно.

Думы о будущем царствовании вытеснили из головы абсолютно всё, ничего другому там места больше не находилось. Это касалось так же и того, что с ним происходило в данный момент. Мард тупо ходил из одного конца нагромождения строений к другому, не заметив даже, что его друзья давно скрылись в тереме и похоже уже с наслаждением валялись на пуховых постелях, а он всё ходил и ходил, не в состоянии выйти из оцепенения собственных размышлений.

Из дверей вышел хозяин и долго наблюдал за расхаживающим туда-сюда госте, ничего не говоря и не окликая. Наконец, когда Асаргад прошествовал мимо рассматривающего его Ратимира в пятый раз, тот тихо проговорил:

– Баня готова, ближник. Можете идти париться.

Асаргад остановился, дёрнулся как бы приходя в себя, взглянул зачем-то на небо и после этого перевёл пристальный взгляд на остановившего его хозяина будто ещё что-то ожидая от здоровяка.

– У тебя что-то случилось? Могу я помочь? – неожиданно заботливо поинтересовался хозяин терема.

Асаргад тяжело вздохнул и неожиданно, даже для себя ответил:

– Я никогда не отказываюсь от помощи, Ратимир, вот только ты вряд ли мне сможешь помочь.

– А вдруг? – не унимался мужик, расцветая в улыбке.

– Я хочу стать царём одной далёкой от сюда страны, – выпалил Асаргад, пристально смотря в упор на местного старожилу ледяным, без эмоциональным взглядом.

Тот от неожиданности подавился воздухом. Растеряно дёрнулся, что-то буркнул, кашлянул и открыв рот почесал затылок. Потом, видимо придя в себя, но не найдясь с ответом просто проговорил:

– Ну, тык, стань. Кто мешает.

– Стану, Ратимир, стану, – улыбнулся зловеще гость, – с твоей помощью или без неё, – и по-панибратски хлопнув хозяина по могучему плечу уже спокойно и по-простому добавил, – давай показывай, где тут у тебя баня. Кости с мозгами пропарить теперь в самый раз…

Райс наблюдала за беседой Ратимира с пришлыми во дворе из крохотного окна-бойницы, чуть ли, не высунув рыжую голову наружу. В ожидании «начертанного судьбой» избранника она почти целый день просидела у окна словно скромная девица взаперти. Всё молила Троицу чтобы пронесла она эту напасть где-нибудь мимо. С одной стороны, надеялась, что предсказания не сбудутся, но с другой прекрасно знала, что непременно будет так как напророчила белобрысая.

А как узрела в свою смотровую дырку четвёрку ордынцев, да ещё по виду выходцев из чужих земель, представителей далёких Шахрановых гор, она сначала отсидела какое-то время в шоке. Потом побывала в неконтролируемой панике, мечась из угла в угол и бегая по стенам, как дикий зверь, пойманный в ловушку, разнося в светёлке всё в щепки и мелкие дребезги. И в конце концов забилась в истерике на развалинах изломанного лежака, голося дурными воплями «да ни за что на свете этому не бывать», после чего успокоилась, впав в полную прострацию.

Пока отправленный на разведку Шахран выяснял кто такие и по каким делам прибыли, Райс с белобрысой подругой напилась с великого горя из его же припрятанных запасов. А по возвращению евнуха, узнав, что тот выяснил о пристроенных гостях, да ещё то что все четверо направились в баню, будучи уже изрядно в нетрезвом состоянии, осмелела, если не сказать обнаглела в конец, сграбастала пьяную вдрызг Апити уже ничего не соображающую, и отправилась на смотрины своего суженного. Глянуть, так сказать, на него в истинном, неприкрытом одеждой виде. Ну, а за одно и себя показать во всей девичьей и колдовской красе. Не в рубахе же в напаренную баню ходить …

Когда ордынцы голышом собрались в том месте, что хозяин скромно обозвал банькой, они некоторое время стояли словно приколоченные гвоздями к полу, оглядываясь в недоумении по сторонам. Это оказалась не баня, в их понимании, а огромный зал для плясок с хороводами.

Просторное помещение с низкими потолками, ярко освещённое масляными лампадами. По краям в полствола дерева массивные лавки, на коих не только сидеть, но и лёжа уместиться можно было во всю широкую спину.

Огромный банный камень длинной каплей лежал в центре на подложке из мелкого песка, но огня под ним не видно. Похоже, грелся он где-то в другом, более низком помещении, поэтому ни дыма, ни гари абсолютно не ощущалось.

Первое обстоятельство, бросившееся в глаза опытному Асаргаду, что баня не сухая, как полагается. Похоже, грелась она ещё с утра, и перед ними не так давно кто-то парился. Вполне возможно, что её сушили и проветривали каким-то образом, так как чужого запаха мард не уловил, но в полном объёме всё же не успели просушить.

Царский ближник пристально огляделся, пройдясь по дальним углам. Везде идеальная чисто, но ощущение недавнего чужого присутствия не отпускало опытного воина.

Ещё перед баней, прогуливаясь по двору он мельком заглянул в просторную конюшню и удивился стоящей на привязи целой коннице. Помимо своих четверых он ещё насчитал двенадцать чужих. Притом не кабы каких, а самых родословных. Прямо царских по виду. И сейчас ему вспомнились чужие скакуны. Асаргад сразу понял, что они не хозяйские и что ордынцы в этом тереме не одни.

С одной стороны, вроде бы как наплевать. Ратимир их принял, накормил, разместил, баню выделил, значит они гости в его доме по полному праву, и мало ли кто ещё кроме них гостит в тереме. Он большой. В него, наверное, и сотня влезет таких как они. Но, с другой стороны, какой-то червячок тревожности в груди засуетился. Какое-то нехорошее предчувствие возникло у царского ближника по поводу этих гостей.

Друзья развалились, расслабились на гладко полированных скамьях, прибывая в блаженстве и расслабленной неге, а старшой всё не мог успокоиться. Непонятная тревога неизвестности давила. Он предчувствовал что-то нехорошее и это не давало ему покоя. Асаргада не волновал собственный голый вид, а вот отсутствие оружия напрягало, и это куда существенней приводило его в чувство стыдливой незащищённости, чем неприкрытая нагота.

– Асаргад, – беззаботно и весело окрикнул его расслабленный и захмелевший Гнур, вставая с лавки и подходя к сотоварищу, – что с тобой? Ты или отдыхай с нами или поделись своими думами, что ты сумрачную тень на наше солнце веселья натягиваешь?

Гнур обхватил старого друга за плечи и собрался уже потянуть в круг собутыльников, напавших на холодное пиво, предоставленное радушным хозяином для бани, но Асаргад не тронулся с места, лишь посмотрев товарищу в глаза, тихо заговорщицки проговорил:

– Здесь, кроме нас ещё кто-то есть.

– Где? – удивился Гнур, снимая руку с плеча друга и оглядываясь по сторонам.

– В тереме, – ответил Асаргад, – вроде бы то же, как и мы гости, но явно какие-то непростые.

– Да и дэв с ними, – смеясь, принялся успокаивать его Гнур, – к нам не лезут, отдыхать не мешают. Пойдём холодное пиво пить.

– Что-то не спокойно мне, друзья, – продолжал упираться главный в их компании, уже обращаясь ко всем, – чувствую какую-то неприятную пакость. Гости эти какие-то непонятные. Чем больше о них думаю, тем несуразнее они мне кажутся…

При этих словах входная дверь с грохотом распахнулась. Асаргад с Гнуром решительно повернулись и ордынский ближник только и смог выдавить из себя:

– А вот и они, кажется…

На пороге стояли две бесстыжие девицы. Совсем ещё молоденькие и обворожительно красивые, с нежными, удивительно прекрасными лицами с тонкими чертами. От их чарующих улыбок, у воинов перехватило дух. И ко всему прочему девы предстали абсолютно голые. Та, что с видом как минимум богини всего сущего перешагивающая порог первой, обладала пышной копной огненно-рыжих волос, с колдовскими лазоревыми глазами и с рельефно-мускулистым торсом, круче чем у самого Асаргада, и вся с ног до плеч расписанная ведьминой разноцветной росписью, блестевшей с переливами в свете масляных лампад.

Войдя как к себе домой встала в двух шагах от Асаргада с Гнуром, хищным взглядом обведя каждого и удовлетворённо потирая руки в предвкушении, одаривая при этом всех странной улыбкой не предвещающей ничего хорошего, как бы говоря ордынцам «вот вы и попались, голубчики».

Вторая, вошедшая вслед за ней, оказалась светловолосой с тёмно-серыми глазами. Не такого надменного вида как первая, но сказать о ней, что она безобидная овца, тоже язык не поворачивался. Тело этой девы в отличие от первой красавицы выглядело вполне обычным, девичьим. Но светловолосая, как и рыжая также блистала расписными ведьмиными завитушками, только с другой расцветкой – помягче цветом что ли, не так бросаясь в глаза, но зато разрисованная на большей площади.

Воины, закалённые походами и всего повидавшие в этой жизни, от увиденного не впали в шок. Их просто-напросто хватил удар. Уйбар сделал вид что со страха потерял сознание, с чётким решением: чтобы с ним не делали, в сознание не приходить ни за что на свете, ни за какое золото, хоть отваливай по весу собственного тела. Эбар подавился пивом, что глотал в тот момент, дико закашлялся до истерики, выбрызгивая капли пенного напитка на раскалённый банный камень, отчего тот свирепо зашипел и заполнил банное пространство пьянящим ароматом.

Асаргад с Гнуром, что оказались ближе всех к ведьминому явлению замерли изваяниями, перестав дышать, изображая ни то точенный камень, ни то искусно резанное дерево.

Светловолосая, войдя тоже замерла, подражая ордынским мужам, открыв рот и распахнув огромные тёмно-серые глаза, вцепившись взглядом в Гнура, высоченного красавца. Притом не в него самого, а в конкретное место пониже пояса. А ещё верней, в то, что из того места свисало. Судя по тому, что дева изрядно пошатывалась, не совладая с собственным телом и плавающим взглядом, не дающим ей сконцентрироваться, отчего то и дело норовила прикрыть один глаз для наведения резкости, она находилась в состоянии опьянения до неприличия!