Фантастическая сага. Заметки читателя

Конфликт между поклонниками «чистого искусства» и искусства, опирающегося на документальную или научную основы, не вчера оформился: Лидия Гинзбург в книге «О психологической прозе» приводит мнение Гегеля, предостерегавшего поэзию «против опасности заговорить языком научной мысли», и слова Белинского: «Хотят видеть в искусстве своего рода умственный Китай, резко отделенный точными границами от всего, что не искусство в строгом смысле слова. А между тем эти пограничные линии существуют больше предположительно, нежели действительно; по крайней мере их не укажешь пальцем, как на карте границы государства». Золотые слова! Если книга дает пищу уму и сердцу, если она трогает душу – это ли не искусство?

Совершенно неожиданно отыскался еще один штрих к теме. В журнале «Юный техник» в 1957 году печатались очерки Бориса Ляпунова «В мире мечты». Автор пытался сопоставить фантастические сочинения с реальностью – и вот какой интересный пассаж я нашёл в первом очерке, посвященном разбору фантастического романа А. Робида «Электрическая жизнь» (роман был издан в самом начале ХХ века и описывал жизнь в 1955 году):

Пожалуй, единственная несбыточная фантазия, которой так и суждено остаться на страничках старого романа, – это влияние «электрической жизни» на людей, вынужденных будто бы иногда спасаться от нее бегством. Нет, электричество оказалось помощником врача, исцелителем, распознавателем болезней. Беспокойство писателя было напрасным: век электричества… станет веком здоровья и долголетия!

Да, оптимизм автора очерка понятен; в давней шуточной песне тоже пелись дифирамбы электрическому веку, вплоть до «…нам электричество заменит пап и мам», но… разве не трубят сейчас исследователи тревогу по поводу влияния на здоровье электромагнитных волн, плотно заполнивших наш быт[9 - То и дело появляются самые противоречивые суждения о вреде, действительном или мнимом, причиняемым, в частности, мобильными устройствами.]? Да и сами приборы – не отрывают ли они нас от жизни, не погружают ли в виртуальную реальность – настолько, что отдельные личности перестают эти две реальности различать? Писатель, который задумался о возможном негативном влиянии электричества на нашу жизнь больше ста лет назад, оказался прозорливее журналиста, через полвека свысока прокомментировавшего его пророчества. В конце ХХ века Джон Варли в повести «Нажмите ввод» на новом уровне поднимает тему бегства от «электрической жизни», заставляя своего героя полностью отказаться от удобств, которые эта жизнь сулила, потому что у «удобств» была оборотная сторона, стоившая не одной человеческой жизни…

Но довольно общих рассуждений!

Предлагаемый текст никак не претендует на роль монументальной монографии, призванной препарировать художественные тексты, выискивая в них такие продукты авторского метаболизма, как жанровое своеобразие, композиция, художественные особенности, средства выразительности и прочее, хотя кое-что из приведенного набора все же здесь присутствует.

Это и не энциклопедия: перечень книг заведомо неполон, поскольку невозможно прочитать все, а речь пойдет только о книгах прочитанных. А так как этот список непрерывно (хотя и все медленнее) пополняется, мне не удалось бы поставить точку, не прервав себя на очередном интересном примере. Тем более что задуман этот труд был давно, еще в студенческие времена, и некоторые фразы почти без изменений перекочевали сюда из тогдашних заметок. Эпизодически с перерывами в несколько лет я возвращался к заметкам, пока не заставил себя закруглить, наконец, работу.

Мое мнение может не совпадать со взглядами критиков и других читателей, но, как говорится, кесарю – кесарево, а… ну, вы знаете. В записках фигурируют тексты как достойные восхищения, так и «проходные», случайные… хотя, как убеждает опыт, мало что бывает по-настоящему случайным. Я бы сказал, слегка потревожив того же Гегеля, что случайность – это неосознанная закономерность.

У каждого читателя свой «табель о рангах». Кто-то превыше всех ставит Льва Толстого и Достоевского, кто-то – Шекспира и Сервантеса, кто-то – Платонова и Пастернака, кто-то – Петухова или Устинову. Было бы странно, если бы все читатели единодушно признавали некий официальный ранжир, согласно которому кто-то занимает литературный Олимп, а кто-то ютится в трущобах. Но, хотя единого общевселенского кодекса красоты не существует (иначе мы с разумным наноподом из соседнего рукава Галактики с равным восхищением смотрели бы на «Вечную весну» Родена; у нанопода, естественно, свой взгляд на вещи), – есть какие-то внутренние критерии ценности творения. Когда чувство меры отказывает, случаются курьезы[10 - Помнится, как-то в новостях упоминали университетского профессора, назвавшего Илью Лагутенко лучшим поэтом современности. Ладно бы он ограничился тем, что обнародовал свое мнение, но зачем предлагать включать «Тролля» в учебную программу? Между фразой «Я люблю слушать, как „Мумий Тролль“ исполняет свои сочинения» и фразой «Это должно стать всеобщим достоянием, а все остальные исполнители Илье в подметки не годятся» большая разница… Пусть слушают, кому нравится, а по мне – век бы его не слышать.].

Как-то на досуге, поддавшись на уговоры, составил список ста любимых книг; может показаться странным, что далеко не все книги, о которых пойдет речь в моих заметках, вошли в этот список, в то время как далеко не все книги из списка здесь упомянуты, – но, как говаривал Холмс, «элементарно, Ватсон!». Темой предлагаемых ума пристрастных наблюдений является в основном фантастика в ее «твердом» варианте (то есть с определением «научная»), и такие книги, как «Древо человеческое» Патрика Уайта, «Дервиш» Селимовича, «Легенда об Уленшпигеле» Шарля де Костера, исландская «Сага о Ньяле», «Шум и ярость» Фолкнера, «Стон горы» Ясуси Иноуэ… ба, да пришлось бы перечислять больше половины списка! – просто относятся к другому логическому полю.

Мне всегда было интересно знать, что думают другие о заинтересовавшей меня книге; раньше я часто бывал загипнотизирован критическими отзывами, ломавшими мое мнение, и это было очень плохо. Но потом мне надоело примеривать на себя чужие мысли, я встал, отряхнулся и позволил себе любить то, что мне по душе.

«Не мысля гордый свет забавить…», пишу больше для себя, чем для других читателей, у которых, вне всякого сомнения, найдется лучший материал для досуга. Как выразился герой романа Дэна Симмонса «Эндимион», «право слово, зря вы это читаете»!

Не доверяйся книгам; в них слилось прошедшее с грядущим. Обращайся лишь к сущему.

Райнер Мария Рильке

Часть первая

Плеск звёздных морей

Когда созреют гроздья звезд,

Расправит плечи Млечный Мост,

Тогда раскроется душа,

Читай ее, листай страницы!

И из небесного Ковша

Тебе захочется напиться…

В. Михановский. Шаги в бесконечности

Итак, в путь! Прежде чем заняться философскими проблемами, отправимся в путешествие. Это первый, самый простой уровень литературной игры, в которую человечество играет с тех пор как обзавелось письменностью… и даже задолго до этого. Глубина, смысловые пласты, человековедение, игра образами – все это придет позже, с опытом. А пока – своего рода квест, цепь приключений тела в физически привычном мире, с детства привлекательном, манящем. Просто путешествие. Оно будет продолжительным, так как фантасты освоили не только просторы родной Солнечной системы, не только ближнюю ветвь не менее родной Галактики, но и всю обозримую и необозримую Вселенную, вплоть до тех ее уголков, куда, согласно теории относительности, никак нельзя заглянуть физически… но ведь есть воображение!.. Уж оно-то заглянет куда дальше, чем позволят всякие зловредные теории.

Но звездные моря чуть подождут. Прежде чем рассматривать журавля в небе, приглядимся к синице, которая… ну, почти уже в руках. Луна уже хранит отпечатки подошв космонавтов[11 - Но сколько споров вокруг этого утверждения!]; пыльные тропинки Марса тоже, возможно, скоро будут протоптаны, а там не так далеко и до других планет Солнечной системы.

А сначала были мечтатели[12 - «Надо мечтать!» – утверждение классика марксизма трудно оспорить.], чье воображение первым вырвалось из пут земного притяжения и ринулось ввысь.

Во Вселенной мириады тропинок, по которым человеческому воображению еще предстоит пройти, и такое же бессчетное множество троп исхоженных. Составить карту, на которой они все были бы обозначены, не представляется возможным, хотя бы потому, что каждый день протаптывается десяток новых. Но попробуем пройти хотя бы по некоторым из них: по утоптанным, превратившимся чуть ли не в проспекты, и по едва намеченным, по таким, которые только угадываются в пене допространства…

Выберем средство передвижения. Если отбросить недостоверные слухи о перемещениях через над-, под-, сверх- и еще-какое-то-пространство, то и тогда выбор окажется достаточно богатым. Отправиться в путешествие можно в результате столкновения Земли с кометой (Жюль Верн, «Гектор Сервадак»), или с планетой другой вселенной, из ничего явившейся и в ничто умчавшейся (Франсис Карсак, «Робинзоны космоса»), или в результате неосторожного обращения со сложной аппаратурой (К. Прист, «Машина пространства»), не говоря уж о многострадальном пушечном ядре, на котором путешествовал не только небезызвестный барон Мюнхгаузен, но и герои того же Жюля Верна (добавим к списку и Ежи Жулавского!). Иные оседлывают собственную планету и отправляются: мы – к ним (Ф. Карсак, «Бегство Земли»), они – к нам (Г. Гуревич, «Прохождение Немезиды») … Но большинство предпочитает более традиционный, надежный и проверенный способ: путешествовать в космическом корабле (или на нем).

О космический корабль!.. Когда-то древние мореплаватели уходили за горизонт непокоренных морей, не представляя, с чем они там встретятся, и воображали всяческие чудеса за бесконечной чередой соленых волн. Астронавты из книг в чем-то подобны им, пусть даже и полагают наивно, что, раз цель сияет в небе, открытая взглядам, то чудес не предвидится. Ст. Лем некогда и обнадеживал, и предостерегал: «Среди звезд нас ждет Неизвестное». Иллюстрацией к этому тезису, пусть излишне прямолинейной и грубоватой, на мой взгляд, может служить небольшая повесть Д. Биленкина «Десант на Меркурий», – в ней космическим первопроходцам приходится признать, что даже зрение может перестать быть надежным свидетелем реальности. Чуть подальше от Земли – и вот, пожалуйста, уже и собственным глазам нельзя доверять…

Но неизвестное нас ждет уже за границей земной атмосферы. Об этом убедительно повествует, например, А. Беляев в книге «Звезда КЭЦ» – эту книгу ругают, но я помню свои детские впечатления, свой восторг от знакомства с новыми людьми, новыми картинами, новыми научными идеями. Она надолго захватила меня и подготовила почву для понимания науки. То, о чем позже с натугой пытались сообщить мне учебники, вливалось в сознание без всякого сопротивления; книга – этакий сверхпроводник, хранящий ток много после того как отключен источник питания… До сих пор помнятся астроном, пауком обосновавшийся в своей обсерватории, оранжерея на орбите, обезьянка-мутант…

На околоземной орбите находят странный артефакт герои романа Дэвида Брина «Бытие» – и оказывается, что Земля буквально нашпигована пришельцами, вот только форма существования их, как и цели, оказываются несколько… как бы это сказать… неклассическими. Какими? Прочтите книгу, она того заслуживает.

Да, космос зовет! Следующая цель – Луна.

На серебряной планете

– Луна, – размышлял я вслух, – что вы рассчитываете там увидеть? Я всегда думал, что Луна – мертвый мир.

Он пожал плечами.

– Что вы рассчитываете там увидеть?

– А вот посмотрим.

Г. Уэллс. Первые люди на Луне.

Вероятно, первым посетителем ночного светила был Одиссей; следовательно, история того, как воображение покоряло нашу верную спутницу, насчитывает не одно тысячелетие. С тех пор на Луне побывали герои многих литературных творений: достаточно вспомнить сочинения Сирано де Бержерака («Иной мир, или Государства и империи Луны»), Эдгара По («Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфалля») … Упомянуть все произведения, написанные уже в наше время, не представляется возможным, это уже тема специального исследования.

Авторами первых сочинений о путешествиях на Луну руководило почти детское любопытство: что же представляет собой этот мир над головой, такой близкий – и такой дразняще недоступный? Кроме того, вероятно, в те времена как-то само собой разумелось, что обширные территории небесного государства просто не могут не иметь своих жителей, – и со страниц книг на нас глянули селениты, безобразные, непонятные и порой жестокие создания, плод ночных кошмаров.

Сначала мне показалось, что перед нами стоит неуклюжее четвероногое с опущенной головой; потом я разглядел, что это была тщедушная фигурка селенита на коротких, тонких ножках, с головой, вдавленной между плечами. Он был без шлема и без верхней одежды. […] Казалось, что у него не лицо, а какая-то страшная маска, ужас, бесформенность, не поддающаяся описанию, без носа, с двумя выпуклыми глазами по бокам, – сначала я принял их за уши, которых вообще не было. […] Рот был искривлен, как у человека в припадке ярости… Шея, на которой болталась голова, расчленялась на три сустава, напоминающие ногу краба…

Таким увидел лунного аборигена Герберт Уэллс, который, кстати, изобрел довольно оригинальный способ межпланетного путешествия – неважно, что критики от науки[13 - Не помню точно, но, по-моему, я прочитал это у Я.И.Перельмана] разбили в пух и прах построения Уэллса, указав, что работа, которую должны были совершить Кэйвор и его спутник, отгораживаясь заслонкой из кэйворита от земного тяготения, эквивалентна работе по переносу той же массы в бесконечность (стоило ли огород городить?), – до Уэллса на Луну летали главным образом во сне, в птичьих упряжках и в пушечном ядре, что явно недостоверно, а реактивный двигатель еще не был придуман. В кэйворит как-то легче верится, он не мешает впитывать впечатления, он – условность, призванная донести до читателя нечто более важное, чем описание способа передвижения. Именно это «нечто» постепенно становится в книгах о космосе главным, и изобретения позднейшего времени типа телетранспортировки призваны избавить автора от необходимости долго и нудно объяснять, каким образом герой переместился из пункта А в пункт Б, который, по мнению автора, более подходит для реализации его замысла. А пока так же, как когда-то мчались в пушечном ядре Мишель Ардан, Барбикен и Николь, летят к Луне Ян Корецкий и его спутники, чтобы заложить основу новой цивилизации. Но на этом сходство и заканчивается. Это Жюль Верн хотел просветить читателя и рассказать о том, что известно о Луне современной ему науке. Жулавский обошелся и без селенитов – его больше интересовали люди. Он хотел узнать что-то новое о людях – и Луна показалась ему наиболее подходящим плацдармом.

Бросим беглый взгляд на лунные ландшафты, на фоне которых разворачиваются драматические события лунной трилогии. Обратная сторона Луны еще оставалась тайной за семью печатями, и эта недоговоренность оставила писателю простор для воображения. Он придает Луне форму яйца, сохраняет кое-где атмосферу, воду и все остальное, необходимое для жизни. (Хотя будет ли такая жизнь нормальной – это бо-ольшой вопрос!) А его герои, прилунившись в центре безжизненной стороны, совершают беспримерный поход за край видимого с Земли диска – и обнаруживают долину, в которой можно дышать. Если можно дышать, можно жить: много ли человеку надо на самом деле, помимо тех потребностей, которые он сам для себя выдумал?

Мы действительно находились теперь на северном полюсе Луны. Странный край! Край вечного света и вечного мрака, где нет ни сторон света, ни восхода, ни заката, ни полдня, ни полночи. Лунная ось почти перпендикулярна к плоскости эклиптики, так что Солнце здесь не уходит за горизонт и не поднимается к зениту, а будто бы вечно катится по краю неба. Если подняться на одну из окрестных гор, то Солнце кажется плазменно-красным шаром, лениво проползающим у самого горизонта. Вершины гор вечно пылают в розовом сиянии, которое льется на них каждый раз с иной стороны; от сотворения мира эти горы не видели ночи. Зато зеленые долины у их подножий никогда не видели Солнца. На них неизменно лежит тень высот, здесь царят вечные сумерки или вечный рассвет. На свежую темную зелень падают лишь отблески нагих, розовеющих от Солнца вершин – словно огромный венок бледных роз, брошенный на траву. Лишь иногда, раз в два земных месяца, Солнце, слегка приподнятое лунной либрацией над горизонтом, сверкнет в расщелине меж скал пламенно рдеющим ликом и застынет так на мгновение в горных вратах, словно златокрылый херувим. Тогда по ущелью струится огромная река огня, каскадами падает со скал и широкой золотисто-багровой полоской ложится на сумрачные низины. Проходит несколько часов, Солнце прячется за горы, и мягкий полумрак снова заливает тихую долину[14 - Перевод А. Громовой и Р. Нудельмана].

Обстоятельность, скрупулезность, неторопливость, так свойственные старым книгам… Да полно, так ли уж стара лунная трилогия Жулавского? Первый ее роман – «На серебряной планете» – был издан на языке оригинала в 1902 году; казалось, было достаточно времени, чтобы познакомиться с ней так же близко, как знакомы мы с той же лунной дилогией Жюля Верна или «Первыми людьми…» Уэллса. Но… роман Жулавского был однажды издан в серии «Зарубежная фантастика» издательства «Мир», а об остальных двух книгах – «Древняя Земля» и «Победоносец» – вообще не было упоминаний. И, думаю, не случайно. Мы имеем дело с той же системой, которая, однажды нечаянно пропустив «Час Быка» Ивана Ефремова, всеми средствами замалчивала неугодную книгу. Роман вроде бы и издан, но найти его почти невозможно (если у вас нет связей): в библиотеке его выдадут только по специальному разрешению, а находящиеся в личном пользовании экземпляры не афишируются и соответственно, не поддаются учету.

Это не праздные спекуляции на тему «совка»: я столкнулся с такой проблемой на собственном опыте, и именно благодаря «выгодным» знакомствам добыл несколько желанных текстов.

Можно представить, сколько вреда принесла нашей культуре игра в прятки! В результате мы имеем то, что имеем: накопившиеся в столах книги хлынули потоком, затопили читателя, и он в них захлебнулся[15 - Написано в 1991 году.]. То, что было актуально в свое время, превратилось в анахронизм, и огромный труд рассыпался журнальным прахом.

Но что толку сокрушаться о том, что могло быть, но чего не случилось? Вернемся пока к Жулавскому.

Боль, испытанная Матаретом, потомком людей, основавших лунную цивилизацию, созвучна боли, которую обнажает перед всем человечеством больная совесть наших классиков. «Древняя Земля!» – саркастически и презрительно шепчет Матарет, уходя от огромной афиши на фонаре, обнародовавшей следующие выводы:

«Граждане! Нам уже не нужны мудрецы! Нам хватит того, чего мы достигли к настоящему времени. Правительство, имея в виду благо общества, вынуждено положить конец непомерной гордыне и разрушительным тенденциям.