Дважды ушедшие

– Что-нибудь относительно сегодняшнего больного? – предположил гость.

– Совершенно верно – относительно больного! Впрочем, не только. Помните, однажды вы рассказали мне о своем хорошем знакомом, изобретшем что–то вроде дешифратора человеческой памяти?

– Да, Леонид Семенович, помню, рассказывал. Есть у меня такой… гений. В каком–то НИИ Минобороны раньше трудился. Теперь свободный хакер без диплома, – усмехнулся Сережа.

– То есть, насколько я тогда понял вас, он изобрел нечто такое, что способно извлечь информацию из нашего мозга, из нашей памяти и записать ее обычными знаками, то есть буквами? – уточнил профессор.

– Да. Но его… изобретение записывает не всю информацию, а лишь ту, которая переводима в человеческую речь. Иная информация тоже извлекается, но в разных видах – в виде картин, каких–то цветных полотен, разных там знаков, звуков…

– Удивительно! В это трудно поверить, но я готов! А поговорите-ка с ним о встрече со мной. Мне будет очень любопытно взглянуть на вашего приятеля.

– Знаете, профессор, я видел, как он это делает! – с плохо скрываемым восхищением сказал Сережа. – На фокус похоже. Только редко кто соглашается.

– Ну, вот это-то, как раз, я понять могу. Так, Сережа, а если вы договоритесь с ним на завтра?

– Я поговорю.

– И дайте, непременно дайте ему номер моего сотового телефона. Пусть он позвонит мне. Да, и я прошу вас сохранить приватность нашего сегодняшнего разговора.

– Леонид Семенович, могли бы и не предупреждать – я уже большой мальчик. Понимаю. Спасибо за чай. Кажется, подействовал, – улыбнулся Сережа.

– Я же говорил, что подействует.

– Леонид Семенович, с вашего разрешения, я пойду в лабораторию, поработаю? – спросил Сережа.

– Конечно, конечно. Идите.

И Сережа, попрощавшись, вышел.

2

Сообщники

Ночь профессор провел в своем кабинете. Он долго читал, потом записал в дневник впечатления ушедшего дня, и только в половине второго лег спать.

Кабинет в клинике был, собственно, его второй квартирой. Здесь было все, чтобы чувствовать себя, как дома. У него была здесь и комната отдыха, в которой стоял холодильник, диван, платяной шкаф с костюмами и выглаженными сорочками, и даже душевая комната с туалетом.

Утром следующего дня, когда профессор за рабочим столом уже читал новости в Интернете, раздался звонок его сотового телефона. Высветившийся на дисплее номер был ему незнаком.

– Воронцов слушает… А-а-а! Да-да-да! – обрадовано произнес профессор. – Здравствуйте, Александр, здравствуйте! Рад вас слышать. Да, очень, очень хочу! И даже немедленно, если вы располагаете временем. Так прямо сейчас и приезжайте. Аппаратуру? А ее у вас много? Всего-то? Конечно, берите! Как проехать знаете? Великолепно! Жду вас.

Профессор улыбнулся, резко вышел из-за стола и, шумно потерев ладонями одна о другую, прошелся по кабинету. Потом, облачившись в белый халат, снова, опустился в кресло за своим столом, достал ночные записи и задумался.

Информацию о состоянии «стрелка», как врачи называли между собой чудом оставшегося в живых мужчину, выстрелившего себе в висок, профессор получал теперь, на исходе первых суток, уже не каждые два часа, как в первые шесть часов после операции, а один раз в четыре часа. Состояние больного было крайне тяжелое, но стабильное. Профессор, оперируя «стрелка», уже во время самой операции был удивлен тем, что мужчина с таким ранением остался жив. Но еще больше его удивило, что к исходу первых суток к «стрелку» ненадолго вернулось сознание… С таким случаем профессор столкнулся впервые.

Профессор искал объяснение этому факту – и не находил.

Кому, как не ему, профессору Воронцову, прошедшему молодым врачом Афганистан, оперировавшему в госпиталях во время чеченских войн, было известно, что при пенетрирующем[1 - Пенетрирующее пулевое ранение – (лат. penetro – проникать) ранение, при котором пуля проникает внутрь органа, нарушая его целостность.] пулевом ранении головы, приводящем к моментальному повышению внутричерепного давления и быстрому развитию комы, прогноз не может быть благоприятным. Человек умирает, не приходя в сознание. Здесь же к концу первых суток после операции человек пришел в себя, и это – несмотря на объем кровоизлияния и степень развившегося отека мозга! Непостижимо! Услышав вчера эту новость, Воронцов, железный профессор, как за глаза называли его врачи, заплакал. Ему не было бы стыдно своих слез, если бы их кто-нибудь увидел… Но эту новость Юрий Михайлович сообщил ему по телефону, когда профессор в кабинете был один…

Конечно, он был доволен проведенной операцией. Пуля, застрявшая в лобной части черепа, оказалась полностью свинцовой… Видимо, это и стало причиной того, что «стрелок» не погиб сразу. Если бы это была твердая пуля, или пуля с «сердечником», то, обладая огромной кинетической энергией, она прошла бы череп и мозг «стрелка» насквозь… Профессор достал из ящика своего стола бесформенный кусок свинца, извлеченный из черепа «стрелка», и стал внимательно его рассматривать. Сколько микроскопических кусочков свинца оставило в голове «стрелка», это бесформенное тело, в котором, даже обладая воображением Босха, сейчас невозможно увидеть смертоносную пулю? Много, конечно, много. Но он, имея в своем распоряжении великолепнейший томограф, подаренный профессором Францем, извлек во время операции из канала, проделанного в голове «стрелка» приплюснутой пулей, все обнаруженные томографом микроскопические кусочки свинца. Это уменьшало вероятность заражения, но он все равно назначил крайне большие дозы системных антибиотиков. «Стрелок» обладает отменным здоровьем, и даже такие дозы антибиотиков не могут нанести ему существенный вред, зато можно быть уверенным, что они воспрепятствуют возникновению менингита и заражению…

Из задумчивости профессора вывел стук в дверь кабинета.

– Войдите.

Дверь отворилась, и на пороге появился высокий молодой мужчина с совершенно голым черепом и прижатыми к нему небольшими ушами. Мужчина был в белой накидке, из–под под которой выглядывал край сумки средних размеров. Профессор отметил цепкий любопытствующий взгляд вошедшего.

– Профессор Воронцов? Леонид Семенович? – как-то очень резко спросил гость. Впрочем, голос у мужчины был довольно низкий, с легкой металлической хрипотцой – мужской голос, и это сгладило резкость, с какой прозвучал вопрос.

– Да. А вы, простите, кто будете?

– Александр. Я от Сережи к вам, – сказал гость.

Профессор, улыбаясь, вышел из-за стола и направился навстречу гостю, протягивая руки для приветствия.

– Здравствуйте, здравствуйте, Александр! Рад, что вы откликнулись на мою просьбу и приехали, – пожимая руку, улыбаясь, сказал профессор. – Накидку можете снять, сумку поставить. Располагайтесь.

Профессор усадил его за чайный столик, включил электрический чайник и сел напротив.

– Сейчас за чаем мы с вами и поговорим.

– О чем?

– О чем? Конечно же о вашем изобретении. Если вы не возражаете.

– Что вы, профессор, как можно! Мы, изобретатели, о своих изобретениях можем говорить и рассказывать бесконечно – как родители о детях… Да это и есть наши дети, иногда самые дорогие, но которые в этой стране никому не нужны.

– Ну, так уж и никому? – возразил профессор. Судя по тому, с какой охотностью Александр откликнулся на предложение поговорить о его изобретении, профессор понял, что надавил на нужную клавишу в его сознании, и разговор состоится. Иногда всего лишь один короткий вопрос, одна короткая фраза создает благоприятную атмосферу для доверительного общения даже между незнакомыми людьми…

– Откровенно говоря, я свое изобретение предлагал многим госструктурам. Впечатление такое, что здесь никому ничего не надо. Нет, были, конечно, некоторые чиновники, которые просили сделать их изобретателями моего изобретения. Предлагали деньги – для меня огромные. Но сами понимаете, профессор, я их не понял.

– Я бы тоже не понял, – нахмурившись, сказал Воронцов. – Не угрожали?

– Как же – не угрожали! Угрожали. Только я не из пугливых. У меня Герат за плечами.

– Что вы говорите! – удивился профессор. – Так мы с вами из одного котла горе хлебали. Я тоже был под Гератом. Вы в какие годы были?

Александр с недоверием посмотрел на профессора.

– Я там был два года. Добровольцем. Уже отслужив в армии. Восемьдесят второй – восемьдесят третий.

– Странно, что мы там не встретились. Я был там с восемьдесят первого до восемьдесят шестого…

– А вы-то, профессор, как туда попали? – с запоздалым удивлением спросил Александр.

– Ну, тогда я был не профессор, а молодой врач. Партия, комсомол, знаете ли, интернациональный долг… Приказали – и я пошел. Хорошее было время. Ничуть не жалею, что пять лет спасал там наших ребят. Ничуть. Саша, а как же вы попали туда добровольцем?

– Как? Знаете, профессор, неожиданно и просто… Я только что окончил институт, молодой, горячий, работал за копейки, а тут несчастная любовь. В общем, все бросил и зачем-то пошел работать в милицию, а там как раз набор добровольцев в Афган. Вот так и попал. И не жалею. В суровые девяностые у меня везде были друзья – и среди бандитов, и среди ментов. Я занимался мелким бизнесом, чтобы выжить, и изобретал. И меня не трогали. В общем, выжил и изобрел. Теперь вот показываю фокусы, – усмехнувшись, вздохнул изобретатель.