Ева-пенетратор, или Оживители и умертвители

– Ты бездарен, и это непоправимо.

Разумеется, такие суждения не оживляют щенка в школьной форме, а умерщвляют его дух и тело.

Учителя – они почти всегда на мелких побегушках у победителей и приобретателей.

А я, щенок, взыскую великого оживления – пусть оно даже кончится несомненным крушением.

Учителя в большинстве своём – офисные умертвители.

Само пребывание в школьных стенах умерщвляет – как в ведомствах, аэропортах и тюрьмах.

Прав был Аристотель, выгуливавший своих перипатетиков в садах Ликея.

Небо – лучший учитель.

Я это понял давным-давно – в миланской Академии изящных искусств Брера, где читал лекцию о Филонове.

Меня пригласил туда куратор с красивым именем и лицом тоскующего коршуна – Джачинто Ди Пьетрантонио.

Джачинто бывал в Москве и интересовался творчеством русского гения – Павла Николаевича Филонова.

Филонов знал, что всякий человек состоит из множества разноцветных атомов, льдинок, ризом, корпускул, хромосом, газообразных элементов, плазмид и кристалликов.

Человек Филонова весь в развалах и трещинах – и норовит раствориться в хаосмосе.

Но одновременно он твёрд как скала – как тайные письмена, в скале вырезанные.

Главную живописную идею Филонова можно выразить следующей двуединой формулой: распыление тварей во вселенской трухе – и собирание их в твердокаменную материю бытия-сопротивления.

Об этом я и говорил на той лекции: о людях-осколках и существах-валунах.

А потом вдруг почувствовал, что задыхаюсь в стенах Академии.

Не моё это дело – лекции…

Я замолк и позвал слушателей на улицу.

Там было синее-пресинее небо, а прямо напротив каменного здания Академии стоял банк с застеклёнными окнами.

В этих окнах отражались все мы: я, мои слушатели, архитектурные строения, светозарное небо, солнечное сияние…

Я вытащил из кармана штанов заранее припасённый булыжник.

И – бух! – швырнул его в банковское окошечко.

От удара стекло не разбилось, но покрылось трещинами.

Чем-то оно напоминало теперь картины Филонова.

Я посмотрел на своих слушателей:

– Каждая лекция должна кончаться именно так!

И почувствовал в животе огромное оживление.

Это было хулиганство, конечно же, – зачаточное, ребяческое.

Ну и что?

А банки, обкрадывающие людей, – разве не хулиганство?

Ещё какое хулиганство – злостное, мерзопакостное!

А вся нынешняя мировая экономика, убивающая жизнь на планете Земля?

Ужасающее хулиганство – глобальное, непереносимое.

Экономика есть главный умертвитель сейчас – самый предприимчивый.

К счастью, никто из банка тогда не выскочил, в полицию не пожаловался.

А Джачинто Ди Пьетрантонио на меня слегка за эту выходку обиделся.

И тоже был рад, что не появилась полиция.

Ну а оживился ли он в тот момент – об этом его надо спросить.

Жюльен, оживитель книг

С мёртвыми поэтами, рассказчиками и философами нужно обращаться так, словно они стоят перед тобой, как дикий зверь в чаще.

Следует учиться их дикости – в этом весь фокус.

Как говорил Сесар Вальехо: «В тот момент, когда философу вдруг открывается новая истина, он совсем как зверь».

Читатель, следуй за автором по его тайной звериной тропе – в бурелом мятежной жизни.

Книги – приключение и приглашение к поступку.

Только так их и можно читать; остальное – халтура.

Кое-кто, прочтя четырнадцать строк, засыпает.

А кое-кто планирует нападение на полицейский участок.

Это в совершенстве постиг Жюльен Купа – французский бунтарь и мыслитель.

И я тоже пытался читать, как подобает мальчишкам.