Радуга

Вся эта тяжба длилась долго, очень долго. Она уже успела приобрести другой автомобиль, вызывая недовольство гайцев – ведь те готовы были лишить ее всех прав, поэтому нападали откуда только это было возможно: из-под «кирпичей», из-за радаров, типа «фен», с «двойных сплошных» и прочее. Владимир Евгеньевич только посмеивался, рулил спорные моменты, моментально выезжая по первому звонку, но в обиду Сашу не давал. Гайцы провожали их ненавидящими и тяжелыми, как пули, взглядами в спину.

– А я и не знала, что ПДД – такая казуистика, где любой смертный может быть объявлен виновным, – говорила Саша.

– Верно, объявлен может любой смертный, но есть такое право – не соглашаться с обвинением, – ответил Владимир Евгеньевич, почесывая небритую щеку. – Мы ж все-таки человеки разумные. А эти – вполне вероятно быдлы, не обремененные знанием и совестью. Только погоны и наглость. Не надо их бояться. Согласиться с обвинением никогда не поздно, но лучше побарахтаться, вдруг что и выйдет из этого толкового. В любом случае останется самоуважение. Это на самом деле важно.

– Но их же так много! – вздохнула Саша.

– И что характерно: они плодятся и размножаются.

– Это как?

– Почкованием, наверно, – пожал плечами юрист в кожаной «косухе». – Вроде бы одну и ту же Советскую школу заканчивали по утвержденной министерством Образования программе. А получаются такие супчики, что фантазии не хватает предугадать их действий.

Итогом все этой волокиты стали полное возмещение в пользу Саши средств за ремонт и долгую стоянку Мерседеса, выплата моральной компенсации, да еще и «неполное служебное соответствие» одному из ментов, представляющих противную сторону. Чего он полез защищать и выгораживать ту блондинку – пес его знает. Вряд ли материальная заинтересованность, наверно высокие чувства. Любовь, твою мать.

С Олегом Саша иногда перезванивалась, временами без зазрения совести давая ответы на некоторые вопросы, связанные с ее профессиональной деятельностью. Правда, через полгода после аварии Саша ушла из государственной службы. Рисковать жизнью ради принципов – дело хорошее, но эти принципы, по большому счету – государственные, должны поддерживаться не только одним человеком, но и системой. Невольно на ум приходили слова замечательного Дина Кунца: «Всегда неприятно открывать, что в единомышленниках у тебя человек, которого считаешь глупцом. Тут недолго усомниться и в собственной правоте». К тому же поступило предложение по трудоустройству, от которого отказаться было трудно, да, наверно, и невозможно.

А хитрый Владимир Евгеньевич приобрел ее отремонтированный Мерседес за деньги, что были явно невелики для машины такого класса. Махнул рукой на прощанье и умчался в свою юридическую жизнь в правовом государстве под мудрым руководством всенародно избранного президента.

4. Саша Матросова. То ли бред, то ли глюки

Она все-таки вспомнила события того ненастного вечера, когда авария милостиво оставила ей и жизнь, и, по большому счету, здоровье, и жестокие мигрени. Воспоминания возвращались не сразу, как-то рывками, бессвязно, вроде бы, но исполненные какого-то скрытого смысла. Саша не пыталась осознать, что бы значили эти видения, иногда рассказывая о них знакомым. Те же, в свою очередь, довольно точно объясняли ее откровения, зачастую, правда, уже после того, как события эти миновали.

Былой приятельнице-однокласснице при нечаянной встрече в кинотеатре «Колизей» она вдруг рассказала, что приснился ей Хмельницкий, не Борис, а какой-то безымянный. Был у них в школе такой видный парень, девчонки по нему вздыхали: высокий, с длинными волосами до плеч, любитель подраться, троечник и пижон, но всегда очень изящно держащий сигарету. Наверно, он специально этому где-то учился на подпольных курсах в комнате с зеркалами. Достанет откуда-нибудь из отворота рукава чуть примятую пачку, ловким резким наклоном кисти выдвинет сигарету, потом, как фокусник Амаяк Акопян, разомнет ее в длинных пальцах, чуть отгибая мизинец, зажмет между идеально прямыми средним и указательным пальцами, в одно мгновение прикурит от бензиновой зажигалки с медным колпачком (воображая, наверно, что это стошестидесятидолларовая «Зиппо») и выпустит тонкую струйку дыма куда-то чуть в сторону. Потом обязательно проведет большим пальцем по нижней губе (или кончику языка) и слегка, будто в раздумье, нахмурит брови. И неважно, что на пачке написано «Прима», «Ватра», «Беломорканал» или вовсе «Овальные». Девчонки в обморок падали, а парни старательно, смешно и нелепо подражали. Все его звали только по фамилии, имя было неуместно и даже неизвестно. Так вот, этот Хмельницкий вдруг привиделся Саше сидящим на каком-то ящике в подвале, щелчками сбивающим с соседствующих ржавых труб жирных земляных червей, слабо шевелящихся и неизменно вновь появляющихся взамен сбитых. Привычной сигареты у него в руках не было, да и выглядел он достаточно жалко: лицо отекшее, волосы коротко острижены и какие-то пыльные на вид, одежда бесформенная, черная и засаленная. Кожа синеватая, но это, наверно из-за тусклого подвального освещения. Вообще, не Хмельницкий, а классический бомж (бомжы тоже теперь бывают классического вида, как и банкиры).

Одноклассница только руками всплеснула: ей кто-то сказал, что героя-мачо их школьного детства, донельзя опустившегося, спившегося и свалявшегося, буквально несколько дней назад нашли в полуразрушенном подъезде старых домов недалеко от Гутуевской церкви. Там, по дороге к порту вдоль канала стоит целый квартал двухэтажек, словно из фильма Тарковского «Сталкер», ободранных, с пустыми провалами окон и дверей, заваленных мусором и кучами человеческих экскрементов. Хмельницкий выглядел совсем нехорошо. Может быть, потому что вел до этого очень неправильный образ жизни, а, может быть, потому что был мертв и умер уже давно и внезапно, так что его бренными останками начали питаться всякие жучки-червячки.

Саша с одноклассницей поохали-поахали и отправились смотреть фильм Роберта Земекиса «Страшилы» с Майклом Джей Фоксом в главной роли. Та еще фильма. Каждая из них весь сеанс нет-нет да боязливо оглядывали свои рукава и туфли: не ползет ли там неумолимый прожорливый червь тления и распада?

Олегу Шварцу Саша также позвонила, уточнив те странные слова, что сказала перед отъездом в больницу. Обещал, все-таки! Теперь она явственно вспомнила, что в своем беспамятстве видела его сидящим за неглубокой, как противопожарный ров в лесу, канавой у ограды, после которой – сплошь кресты и памятники, характерные для некоторых специфических мест. Например, кладбищ. Самое страшное было то, что большой, могучий Олег сидел, прислонившись спиной к витому и вычурному старинному забору, и смотрел в небо. Одна нога его была на бедре разорвана в клочья, в голове под левым глазом просматривалась аккуратная дырочка.

– А что за кладбище такое? – спросил он. – Серафимовское или Южное?

Родом Шварц был из Мордовского города Рузаевка, все родственники там – и живые, и умершие. К Питерским погостам он пока не приближался, разве что проезжал иной раз мимо.

– Да я не знаю, честно говоря, – расстроилась Саша. – Можно, конечно, поездить, посмотреть, может, определю.

– Да, ладно, – хмыкнул в трубку Олег. – У меня есть идея получше. Изловлю-ка я как-нибудь, когда времени свободного будет побольше, собаку поумнее.

– Зачем! – удивилась девушка. – Собаки-то здесь причем?

Шварц рассмеялся:

– Когда на некий вопрос не может быть дан ответ, понимаешь ли, некоторые люди все же пытаются найти выход. «Да пес его знает!» – изрекают они и бывают правы. Вот и ты могла бы упомянуть про эту мудрую собаку. Понимаешь?

Саша все поняла, веселый человек Олег Евгеньевич тоже. Правда, в суете жизни большого города, он скоро забыл о желании изловить пса, о кладбище и своей незавидной роли в загадочном видении случайной знакомой. Вспомнил гораздо позднее: однажды июльским вечером накануне своего тридцатилетия, когда простреленная картечью из обреза нога не могла больше шевелиться, солнце садилось за пыльные макушки берез, а на него надвигался, заслоняя горизонт, огромный ствол пистолета «Макарова». Он откинулся на решетку ограды старого кладбища и посмотрел в глаза человека, держащего пистолет. Но увидел лишь пулю, которая застила собой всю природу, весь Питер, всю Родину, всю жизнь.

Саша Матросова, как человек рациональный, не очень верила всяким наследственным колдунам, дипломированным шаманам и ясновидящим. Внезапно возникающие в голове картины были для нее лишь последствием удара, доверилась она только Шварцу, да и то лишь в пылу душевной слабости. Более она ни с кем не делилась, ни с родителями, ни с друзьями, ни, тем паче, с дорогой Машенькой. Пыталась жить, как прежде, только почаще оглядываясь за спину, но в глубине души сама понимала, что проклятая авария разделила ее жизнь на до- и после-.

Неизбежному увольнению по собственному желанию с престижной и высокооплачиваемой работы предшествовали два события.

Как-то воскресным днем, когда они с дочкой не поехали на дачу, что случалось достаточно редко – они очень любили тишину, озеро, дом и одиночество, смотрели мультик про старого доброго кота Тома, утонувшего, но не до смерти. Маша смеялась и постоянно заглядывала ей в глаза: маме также весело, как и ей самой? Саша улыбалась и бездумно смотрела в телевизор, пока непонятная тревога, исподволь возникшая, разрослась до состояния, граничащего с паникой. Продолжать сидеть и созерцать Тома стало невозможно, Машенька, словно что-то почувствовав, с нарастающим беспокойством неотрывно смотрела на маму.

– Пойду-ка я поставлю чаю, – постаралась спокойно улыбнуться Саша. – Поедим, пожалуй, пирожных. Хватит нам с тобой на диете сидеть.

– Ура! – сразу забыла о всех страхах Маша. – Сейчас пирожными натрескаемся!

Она хотела тоже бежать с мамой на кухню, но Саша предложила ей досматривать мультики, пока она вскипятит и заварит чай, достанет из холодильника знаменитые питерские эклеры и накроет на стол. Дочка немедленно согласилась.

На кухне Саша не пыталась потерять силу воли в обмороке, она глотнула холодной минералки, потом залпом опрокинула в себя рюмочку трофейного «Шустовского» коньяку, затем попыталась проанализировать свое состояние. Вода смочила пересохшее горло, коньяк привнес в аритмичное биение сердца мелодичность и размеренность. Страх ушел, можно было думать.

Отвлеченно созерцая телевизор, она зацепилась взглядом за один из подводных персонажей, что послужило сигналом к сокрытому в глубине души страху вылезти наружу. А именно, нарисованный осьминог. Он ей напомнил…

«Боже мой!» – прошептала она и закусила костяшку согнутого указательного пальца. Она в одно мгновение вспомнила всю ужасную картину, что мучила ее от момента удара машины о дерево, вплоть до приезда скорой помощи. Видения про Хмельницкого, некоторых других людей, даже про Олега Шварца были страшны по своей естественной природе. Этот же кошмар был просто ужасен по причине абсолютной ненормальности. Во всяком случае, материальной ненормальности.

После резкого удара она как бы по-инерции вылетела наружу. Ее будто выбросило из машины сквозь лобовое стекло, однако на землю она не упала. Наоборот, Саша взмыла ввысь, так что стал виден весь пригород Питера, вплоть до стеллы у «Пули» (гостиницы и ресторана «Пулковский»), мимо прошел, намереваясь садиться самолет из Франкфурта. Это состояние не было ни пугающим, ни каким-то удивительным, словно она не так уж редко временами взлетала над землей, освобождаясь от своего тела.

Действительно, она сама, точнее ее оболочка, сейчас висела внизу, в кресле, стянутая ремнем, уткнувшись в подушку безопасности. Саша не успела никак оценить создавшееся положение, как услышала громкий хохот.

Так в некоторых фильмах смеются маньяки, палачи и прочие нехорошие люди, готовые к страшному и жестокому убийству. Нечеловеческий хохот, следует отметить. Если бы самая противная из всех кошек засмеялась в голос, у нее не получилось бы гаже. Но этот зловещий смех воспринимался всем ее существом так отчетливо, что родное, но бестелесное тело начало корчиться от боли. В каком виде Саша вылетела из себя самой – она не могла определить, однако всю ее, воздушную и неведомую, начало жестоко выворачивать от невероятной муки. Страдания были невообразимые, но тем не менее она не потеряла способность созерцать все вокруг.

5. Саша Матросова. Демон Дорог

Саша увидела зависший, подобно ей самой, не далеко и не близко, громадный череп. Так можно сказать про облако, когда видишь его из иллюминатора самолета: вроде бы оно везде, но и края видны. Он бы мог походить на человеческий, если бы не огромные отростки из височных долей, подобные рогам, уходящие куда-то в черную тучу над макушкой и там теряющиеся.

Рогатая голова не казалась чем-то, вроде нарисованной на воздушном шарике рожицы. Она была, если уж и не живой, то отнюдь не мертвой: череп наклонялся, поворачивался из стороны в сторону, шевелил жуткой зубастой нижней челюстью и злобно хохотал.

Физическая боль, в нынешнем Сашином состоянии воспринималась просто океаном страдания. Тем горше был факт, что как-то отвернуться от жуткого монстра, убежать, уплыть, улететь в дальние края не представлялось возможным, невозможно было даже хоть чем-то, пусть жестом, попытаться защитить себя. А череп, заметив незавидное состояние бедной девушки, глумился в оскале еще больше.

«Как же он, подлец, меня видит? У него же и глаз-то нет! И что же он видит, ежели я сама не в состоянии определить, что я такое? Может быть, я просто одна молекула, или один атом, или просто маленький такой голубой сгусток энергии!» Как ни странно способность мыслить у Саши не пропала, равно, как и возможность воспринимать окружающее. Чуть-чуть, но боль отступила на второй план, который, впрочем, был вряд ли на миллиметр дальше первого.

Она увидела, что череп помимо рогов имеет еще и шею. То есть, не шею, как таковую, а тысячи тонких, уходящих к земле и там все больше расходящихся в стороны щупалец. Чем ближе к голове они подходили, тем плотнее примыкали друг к другу. Такое вот сходство с осьминогом. Такое вот различие со всем остальным.

Каким-то загадочным образом можно было даже проследить, куда же тянутся эти шевелящиеся, как от ветра, отростки. Зрелище получалось поразительным. Везде, где в кустах в засадах сидели люди в форменных фуражках или дурацких колпаках, именуемых «кепи служебного образца», присутствовали эти щупальца. Они входили точно в темечко сержантов, прапорщиков и прочих офицеров, при этом не доставляя последним никаких видимых неудобств. Наоборот, те испытывали явное воодушевление: со зверскими рожами они махали своими полосатыми палками, выдавливая из себя колдовскую фразу «почему нарушаем?» удрученным людям, вылезающим из своих машин. Околдованные, те доставали из бумажников деньги, но парни со щупальцами в голове этим не удовлетворялись. Они продолжали глумление, получив уже установленную за свое существование мзду. Что деньги? Мусор! Мусору еще нужно удовлетворить свою похоть власти. Стоят люди в служебных машинах на коленях, вытирают кровавую юшку и мечтают вытерпеть все, подписаться под всем, лишь бы живым уйти, лелея надежду обратиться в казенные дома за помощью, дабы истина восторжествовала. Видела Саша, что некоторые, самые упертые, действительно идут, потрясая бумагами с перечислением законов, попранных ногами в однообразных ботинках, приводя с собой свидетелей. Видела она, как вылетали они из дворцов Правосудия, вытирая со лбов пот стыда за судилища, подгоняемые эхом слов очередной толстой тетки: «Нет повода не доверять сотруднику правоохранительных органов!» А сержанты, прапорщики и прочие офицеры злобно щурятся, потому что по другому уже смотреть на людишек не могут. «И дети их сходят с ума, потому что им нечего больше хотеть», – как сказал поэт. И парни в форме начинают отстреливать людей в магазинах и супермаркетах, ловить на капоты своих машин, отбрасывая с дороги: «куда прешь, тварь!», забивать всяким дрекольем на постах досмотра. От этого начинает громче хохотать злобный череп, с коим связаны все сотрудники, выбравшие Дорогу, как средство удовлетворения. Насыщается монстр злобной силой, отравляет всех, к кому прикасается своим поганым щупальцем.

Вот идут пешеходы, крутят педали велосипедисты, добрейшие люди – задавить никого не могут по причине малого веса, малой скорости, разве что кошку какую-нибудь захудалую, или собаку породы мопс. Да и то, поди попробуй попади в свободную в своих перемещениях на целых четырех конечностях тварь! Устанешь целый день гоняться, пока не возьмешь какой-нибудь «Запорожец», «Хаммер», или, на худой конец, «Дэу Матис». А коты и собаки к тому времени попрятались, по деревьям отсиживаются, из помоек недовольно кричат. Ладно, неважно. Саша увидела, как щупальце на мгновение коснулось молчаливого деревенского прохожего. Тот встрепенулся, осознал свою значимость, как личности, и пошел по проезжей части в лобовую на встречный «КамАЗ». «А что – имею право, пусть меня объезжает!» Машина-то как могла объехала и умчалась до первого поста гаишников. Вместе с нею, правда, уехал прохожий в крайне стесненных условиях: на заднем колесе.

А вот и дети-самоубийцы, встречайте! Они живут уже не в деревнях, а там, где на Дороге полоски нарисованы – зебры пешеходных переходов. Коснулось гадское щупальце юную головку и отравило нахрен. А в неокрепшем самосознании юного дарования сразу же вспыхнули слова доброго дяди, точнее – тети, милиционера: «Пешеходы имеют преимущество при переходе Дороги по пешеходному перекрестку. Запомните это, дети». Ах, так – и побежал ребенок со всех ног, чтоб выскочить на зебру перед мчавшейся со скоростью в целых сорок километров в час машиной. А что – имеет право, ему так и добрый дядя, точнее – тетя, милиционер сказала, и учитель в школе, и даже озабоченные просмотром сериалов тупые, как фуражка, родители. Прыгнет на переход юнец и сразу остепенится, уже никуда бежать не надо, наоборот, надо еле волочить ноги, будто от усталости. По барабану скрежет тормозов и сигналы клаксонов, подростку наплевать на машины – он самый главный в этом месте Дороги. Но законы физики пока не под силу отменить ни в каком государстве, даже у нас, а если еще гололед? А вдруг, этот лохматый «жигуленок» техосмотр получил, как все прочие девяносто процентов машин, а тормоза его, в отличие от других – не в пень? Прав ребенок, водитель получит свое по полной схеме, уж гайцы расстараются, если, конечно, за рулем не такой же гаец. Справедливость восторжествует! Об этом расскажут потом родители: или на могилке, или у новехонького инвалидного кресла. Череп клацает челюстью от умиления.

Саша содрогается от ужаса и видит, как щупальце ласково, словно паутинкой касается целую группу людей. Двое переходят Дорогу по зеленому свету светофора, трое – по желтому, остальные – по красному. А чего – они прошли, а нам нельзя? Пусть машины еще постоят, от них не убудет. Но и водителя щекочет чудовищный отросток. В итоге: палка в гаишных ведомостях о выявлении правонарушений, деньги в неведомый бюджет по штрафам, пара-тройка переломанных рук-ног, да искалеченная судьба незадачливого шофера. «Как коровы!» – удивляется Саша и видит, что прогуливающаяся группа девиц выходит гурьбой на мост. Солнце красиво садится в реку Мегрега, машины возмущенно объезжают толпу сложных гламурных сельских красавиц. Но тут, к незадаче сунувшегося объезжать девиц шофера, случается встречная. Машины смачно целуются, сбивая, как кегли, томных «коров». А вот тетка на велосипеде, лицо у нее и так не очень доброе, а тут случаются две вещи: она получает порцию яда от черепа и проезжает мимо старой знакомой. Тетка останавливается для беседы, все, как положено: между собеседницами велосипед, о который можно удобно облокотиться, зад выпячивается чуть ли не до осевой линии. Несчастный водитель, оказавшийся на Дороге, узрев возникший «шлагбаум», крутит, было, руль влево, но навстречу автобус, перевозящий экскурсию детей-инвалидов. Тетка нежданно-негаданно получает мощный удар по крупу, приводящий ее на всю оставшуюся жизнь в категорию людей, только что проехавших мимо на автобусе. Собеседница тоже находит, что жизнь очень странная штука: ее бьет наотмашь велосипед, зажатый мертвой хваткой в руках у виновницы происходящего безобразия. Жесткой велосипедной седушкой ей ломает протез во рту и сбрасывает в никогда нечищеную со времен социализма придорожную канаву. Там она захлебывается жижей под застывший укоризненный взгляд раздавленной со вчерашнего вечера «Дэу Матисом» собаки породы «б\ п». Какая нелепость, но монстр выводит барабанную дробь острыми зубами, такой восторг!

Не обходит вниманием череп и движущийся транспорт. Соприкосновение с головой дальнерейсника – и тот уже развлекается, препятствуя обгону себя более быстрыми машинами: набирает скорость, когда нужно, чтоб встречной некуда было деваться, только в лоб, либо в кювет. Или легковушка теряет всю вежливость и, игнорируя любые указатели поворотов и дорожные знаки, мчится к своей совсем ненужной гибели.

«Да это же демон!» – догадывается Саша. – «Новый демон. Демон Дорог»

В ту же секунду она обрывается вниз, прямо на носилки санитаров из «Скорой помощи», забывая обо всем. Остается лишь боль, которая приводит ее в чувства и заставляет говорить, не давая отчета разуму о чем.

6. Саша Матросова. «Дуга»