Радуга

Саша взяла со стола бокал с коньяком, носящим название «Белый аист», и задумчиво произнесла:

– Думаю, моя манера поведения у Вас должна быть просчитана, раз Вы, ничего по сути не сказав, предлагаете мне место. Человек с улицы к вам не попадет, объявления о приеме на работу, наверно, тоже никогда не подаются. То есть, каким-то загадочным образом Вы узнали про мое существование. Полагаю, есть и другие кандидаты. Но, значит, либо никто допрежь меня не согласился, либо я самая первая на очереди, то есть, самая лучшая. В принципе, если я подхожу под все ваши требования, то и обратное должно иметь место: ваша организация – это то, что мне нужно. Да, действительно, я не могу больше работать по-прежнему на старой работе, да и на любой другой, аналогичной нынешней. Душа не лежит. Мне глубоко отвратительно, изображая с коллегами высокую нравственность и мораль, копаться в грязи, и самой эту грязь только добавлять. Чего-то не то происходит со страной, что-то страшное и непоправимое. Я не хочу в этом участвовать.

Она сделала несколько маленьких глотков коньяку, «Олег Борисов», до сих пор очень словоохотливый, не предпринял даже попытки вставить свою реплику. Он тоже принялся за «Белый аист», всем своим видом показывая, что пока не намерен что-то добавлять.

– Если ваша организация – какая-то экстремистская, либо секта, либо спецслужба какой-нибудь финансовой пирамиды, либо вражеская разведка, хотя – о чем это я, то сотрудничать с вами я не смогу, даже если подпишу какие-нибудь бумаги. Вы поймите, если я уволюсь со своей Палаты, мало что в состоянии меня удержать на другом месте. Так что, подумайте еще раз, нужна ли я вам? Но тут вот у меня еще одна мысль имеется. Ваше имя, Аполлинарий. Редкое и символичное. Наверно, досталось Вам по наследству. Происхождение его от бога Аполлона, самого странного из всех Олимпийцев. Аполлон, он же Олень большую часть времени проводил у нас тут где-то, на северах. Можно согласиться, что организация, кою Вы представляете, действительно древняя, значит, она просто обязана быть религиозной. Всякие там масонские ложи, Орден Быка, имя Розы и Игнатий Лойола, старообрядцы и прокурор Салтыков-Щедрин. Голова кругом идет.

Саша опять пригубила свой бокал, потом согнула правую ладонь в кулак:

– Хау, я все сказала.

– Браво, браво! – проговорил Аполлинарий. – Я в Вас нисколько не ошибся. Вы образованы, склад ума аналитический, Вы не озлоблены и не тщеславны, не завистливы и достаточно самолюбивы. Вы – это то, что нам действительно нужно. Теперь несколько моих ремарок, если позволите. Чего-то не то происходит не со страной, а с целым миром. Просто у нас, никогда особой нравственностью не блистающих, наступил полный крах сразу после убийства Распутина. Далее – волнами. Некое оздоровление при Сталине, хрущевский спад, подъем при дорогом Леониде Ильиче и падение при последующих. Аполлинарий – действительно имя, которое передается в нашей семье через поколение, от деда к внуку. Так надо, мы в этом бизнесе, если сказать по-современному, уже не одну сотню лет. Мы религиозны, но отнюдь не секта, не тамплиеры и не церковники. Были близки когда-то Ливонскому ордену до его ликвидации полной и окончательной в 1919 году, точнее, они были близки нам. Так что мы – просто, так можно сказать, организация повышенной ответственности за статистику. Обратите внимание: не историки, а статистики. То есть, относительно безобидны. Собственно говоря, предлагаю завершить вводную часть и перейти к делу. Вы готовы?

Саша только махнула рукой: «а, будь, что будет».

– Александра Александровна! Вы готовы подписать контракт, означающий согласие сотрудничать с организацией, именуемой «Дугой»?

Саша глубоко вздохнула и, проклиная себя и свою глупую доверчивость, выдавила из себя несколько слов:

– Я готова подписать контракт, означающий согласие сотрудничать с организацией, именуемой «Дуга».

– Пожал-те, ознакомьтесь с условиями и подпишитесь, – жестом факира и заклинателя змей, иллюзиониста и Эмиля Кио в одном стремительном движении рук, Аполлинарий из воздуха достал листок бумаги и еще ручку Паркер с золотым пером.

Саша изначально подписала условия своего финансового вознаграждения, и они ей очень понравились, потом приступила к контракту.

Вполне стандартная формулировка про Работодателя и Работника, если не считать основания заключения контракта. Здесь Сашин взгляд споткнулся, она подняла глаза на Аполлинария. Тот только развел руками, потом, правда, ободряюще улыбнулся и кивнул головой: пиши уж, раз взялась.

«На основании 1 книги Моисеевой «Бытие», а именно (цитата):

11. Поставляю завет Мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли.

12. И сказал Бог: вот знамение завета, который Я поставляю между Мною и между вами и между всякою душею живою, которая с вами, в роды навсегда:

13. Я полагаю Радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею.

14. И будет, когда Я наведу облако на землю, то явится Радуга в облаке;

15. И Я вспомню завет Мой, который между Мною и между вами и между всякою душею живою во всякой плоти; и не будет более вода потопом на истребление всякой плоти.

16. И будет Радуга в облаке, и Я увижу ее, и вспомню завет вечный между Богом и между всякою душею живою во всякой плоти, которая на земле.

17. И сказал Бог Ною: вот знамение завета, который Я поставил между Мною и между всякою плотью, которая на земле (конец цитаты).

Принять Матросову Александру Александровну на работу в организацию «Дуга» без испытательного периода и обязать выполнять требование вышеназванной организации, а именно неразглашение любой, касающейся организации информации».

Число и подпись.

– Это не шутка? – спросила Саша.

– Да какие уж тут шутки, – вздохнул Аполлинарий. – Я ж Вам говорил: мы негосударственное формирование.

«Но не настолько же!» – про себя сказала Саша и поставила размашистую подпись. Писать Паркером было приятно по причине здорового снобизма.

Добро пожаловать в нашу когорту, – торжественно сказал Аполлинарий, вздохнул, как показалось Саше, с облегчением и щедро плеснул в бокалы коньяку. – За это можно выпить. Да что там я говорю? За это нужно выпить! Поздравляю!

9. Знакомство с Хранилищем

«Так бывает, обещает утро ясный добрый день, а к обеду дождь со снегом начинают канитель» – пел Анатолий Романов. Саша лежала на диване и смотрела, как колышутся занавески под слабым ветерком, слушала «Воскресенье» под покойный фон от шелеста камыша, и каждая клеточка ее тела расслабленно томилась, насыщаясь отдыхом. Дочь Маша где-то за домом переговаривалась с телефоном, чтоб, якобы не мешать маме, вернувшейся с очередной командировки.

Несколько лет назад, расставшись с государственной службой, Саша Матросова сделала для себя открытие: как бы ни тяжела была работа, как бы ни сомнителен казался результат, но в конечном итоге ощущался кайф. Можно было кричать, прыгая от восторга: я смогла! Можно было плакать от пережитого ужаса и креститься при этом: чудом, чудом ушла! Чистота ощущений была полнейшей: радость – так радость, страх – так страх. Ничто более не отравляло искренность ее бытия. Ни зарплата с возможными премиальными и надбавками, ни перспектива дальнейшего карьерного роста, ни злобное и раздраженное поучение начальника, ни зависть или, наоборот, унизительное сочувствие коллег – ничего. Она сама ставила себе задачи, она сама их решала, она в первую очередь перед собой отчитывалась. Зарплату поначалу себе не назначала, но потом, вработавшись, получила неограниченный кредит: сколько надо – столько и бери. Это казалось уже естественным, и, что самое важное, способствовало в становлении настоящего Мастера своего дела. Она была сотрудницей «Дуги», она была смотрящей за Радугой.

– Понимаешь, Саша, нельзя позволять окружающим действовать с тобой на таком уровне, до которого нечаянно ты сама себя опустила в данный момент, – сказал ей Шурик Степченков, случившийся в момент приема ее на работу дежурным по базе. – Мы, такие, как есть всегда, такими мы и должны оставаться, независимо от обстоятельств. Вот напал давеча на тебя вахтер. Почему-то никого другого он не выбрал, ни меня, ни Аполлинария, ни прочих посетителей. Конечно, все понятно, мент на подработках готов на любого броситься.

Они пили кофе в хранилище, где Шурик отбывал месячное дежурство, а Саша, уволившись в рекордно короткие сроки с Палаты, прибыла осматриваться.

– Расскажу тебе случай, бывший как-то со мной в Пулково – 2, точнее, перед аэропортом. Летел я как-то во Франкфурт самым первым утренним рейсом. Нужно было успеть на десятичасовой самолет в Майами. Регистрация начиналась чуть ли не в четыре утра, поэтому решил я, основательно вымотавшись в дороге Петрозаводск – Питер на автобусе, остановиться в Авиагородке на улице Штурманской 24, то есть в гостинице. Надо сказать, в карельских автобусах людям с высокой организацией нервной деятельности ездить не рекомендуется. Правят бал там шофера, будто только что выпущенные с зон, где они были, что характерно, не заключенными, а вертухаями. Захотят – возьмут в салон, не захотят – не возьмут, будь у тебя хоть два билета на руках, обругают нехорошими словами обязательно и на всю громкость будут шансон какой-нибудь слушать, или «Дорожное радио». Вот я, уставший, спокойно переспал в номере до четырех часов, подхватил сумку – и в путь. Идти там до аэропорта – сущие пустяки, минут пятнадцать. Все по асфальтовой дорожке мимо каких-то складов с запертыми воротами. Как известно, в таких местах, у огромных складских дверей, обязательно собаки тусуются крайне неприятной наружности. То ли они за кусок хлеба от сторожа делают вид, что при делах, караулят забор, то ли так принято на постсоветском пространстве: склад – и собаки. Как Партия и еще кто-то. Ну, иду в свете белой ночи, вижу: валяются на дорожке аж целых три человека псов отвратительного беспризорного окраса и головами друг на друга крутят. И как назло – чисто вокруг до неприличия. Ни палки, ни камня, даже пустой пивной бутылки нет, чтоб уверенности себе придать. Сама знаешь, Авиагородок – номер один по лоску в Петербурге, да и вообще в России, наверно. Я собак не боюсь, но в этот момент одолели меня нехорошие подозрения по поводу этой троицы. Сначала одна хвостатая сволочь залаяла, потом другая, потом все вместе. Громко, сторож уж точно должен был проснуться, но не тут-то было. Я приближаюсь, сумочку поудобней перехватил, босые пальцы ног в сандальках в кулак пытаюсь собрать, говорю самым решительным голосом: «Молчать, свиньи!» И они замолчали! Я не удивляюсь, вообще-то, немеют некоторые псы, когда их свиньями обзовешь. Я прошел мимо них, ошеломленных, свернул к аэропортовской стоянке, и почти уже пришел. Но тут главарь этой своры, точнее – сука, они зачастую в беспризорных стаях верховодят, продышалась от моей наглости, прокашлялась, да как заорет: пацаны, ату его! И в одиннадцать ног на меня, я едва сумкой успел отбиться. А тут на стоянке из машин уже прочие пассажиры моего рейса вылазить начинают. С дорогим парфюмом, короткими юбками, длинными ногтями и утомленными от жизни взглядами. Собаки голову-то и потеряли. Рвать начали всех, кто попадался под горячую лапу, даже тот, хромоногий, не отставал. От человеческого страха и визга кобели и сука совсем очумели, про меня забыли, холеные ноги покусывают, упругие задницы обнюхивают. Короче говоря, зашел я внутрь, что дальше было – уже не видел. Вот, а теперь мораль: допустил я возможность, что эта мерзость собачья на меня нападет, но был уверен в своей силе. Меня и не покусали, хоть и облаяли всего. А те, крутые и самоуверенные, испужались, поняли, что им грозит быть сожранными, вот и поплатились за это. Только до предела, установленного тобой самим твари сильны. Далее – ты уже хозяин. Чем отличаются собаки в сравнении с человеком при нападении на слабых? Да ничем, только нюх у них развит больше.

Саша представила себе картину, как бесноваться начинают собаки, едва собравшись в неприкаянную ватагу, и содрогнулась. Ей как-то доводилось проходить сквозь такую свору, постоянно околачивающуюся на улице Бумажников, что по дороге к Гутуевскому мосту, но тогда было очень некогда, поэтому даже не обратила внимания на валяющуюся где ни попадя облезлую банду.

– Вот, если бы научиться временами не думать о возможных последствиях, пренебрегать ими так непреклонно, что даже не контролировать себя! Сам никого не провоцируешь даже мысленно, никто тебя и не видит. Человек-невидимка. Бывало, идешь мимо дома, а на нем сосульки. Ну и пусть себе висят, голова другим занята. А попался человек, мельком посмотрел наверх и подумал: какие гады в коммунальном хозяйстве работают, эдакие ледяные сталактиты не сбивают, угрозу создают. Подумал – и забыл, пошел дальше, а сосулька, самая жирная и острая, только того и ждет. Десантировалась – и по нежному человеческому телу пребольно бьет, иногда даже со смертельным исходом. Чтоб знал! – продолжал разглагольствовать Шурик, поблескивая стеклами очков.

– Шурик, бред какой-то: сосульки, ЖКХ, – сказала Саша.

– Конечно, бред, – живо согласился тот. – Точнее – шутка, в которой, как известно, есть только доля шутки. Я вот лично учусь некоторых людей в упор не замечать, игнорировать полностью, будто их и нету.

– Ну, тебе легко: очки снял – и никого не видишь, – не совсем тактично заметила Саша и, чтоб скрыть неловкость, похлопала коллегу по плечу и как можно добродушнее улыбнулась.

Шурик нисколько не обиделся, поправил свои окуляры и улыбнулся в ответ.

– Понимаю твою долю здорового недоверия. Чтобы стать таким невидимым, надо уметь полностью не думать о том, что ты созерцаешь, даже на подсознательном уровне. Поди, попробуй! Как в народной самурайской байке: приказ всем думать о чем угодно, только не о большой белой обезьяне. Ну, ладно, пошли, что ли смотреть на артефакты.

Хранилище поразило Сашу своим расположением. Оно не начиналось сразу за дверью в офис, так сказать, «Дуги», нужно было еще достаточно долго идти по кирпичному коридору, имеющему очевидный уклон. «Эдак и до Невы добраться можно», – подумалось ей. И это оказалось правдой.

Само хранилище, квадратная пятнадцатиметровая комната, располагалось под рекой. Однако, несмотря на близость воды, никакой сырости, затхлого воздуха, или каких-либо иных спутников замкнутых помещений вблизи воды не наблюдалось. Воздух был свеж и даже прохладен.

– Построили сразу после новоселья Петра Первого в Санкт Петербург, каким образом – даже не спрашивай. Такая же тайна, как и способ постройки пирамид. Есть это хранилище – и все тут. Ни протечек воды, ни ремонтов, ни явной приточной, или вытяжной вентиляции, ни крыс и тараканов с мокрицами. Никакие сигналы не проходят, как в бункере. Только некие предметы, представляющие ценность, определенную Аполлинарием здесь хранятся. Дежурим по месяцу. Если бы не книги – с ума от тоски можно было бы сойти. Зрение не портится, свет здесь есть, как видишь. Источник можешь не искать: ни ламп, ни зеркал, ни каких-нибудь светлячков или гнилушек. Думаю, сам воздух просто светится, как наионизированный. Да и дышится здесь легко, будто на вершине горы, где озон смешивается с кислородом. Я не про всякие «тысячники» говорю, сама понимаешь. Про гору Арарат, про Нево, Таурус и еще некоторые. Требование такое: нельзя оставлять хранилище без людского присутствия более суток. Выйти – пожалуйста. Туалет – в офисе, душ там же. Еще имеется диван со свежим постельным бельем. Можно при желании и велотренажер покрутить. Но целый месяц быть здесь, хоть и не взаперти – это, поверь мне, напрягает. Начинаешь понимать моряков и подводников. А также космонавтов и заключенных из «одиночек». Но, что поделаешь – работа. Ладно, хоть не всех привлекают. Принцип наличия семьи, а особенно – детей, учитывается, как основополагающий.

– Спасибо, Шурик, успокоил, – сделала легкий поклон Саша.

Древние раритеты располагались в хранилище, словно выставленные искусным дизайнером интерьеров. Каждая вещь казалась на своем месте: берестяные грамоты, деревянные сундуки и шкатулки, равносторонний крест со скругленными, словно помещенными в круг, перекладинами, шапки, иконы, конечно же, отсыпанная в стеклянный бак земля, камень с отпечатком копыта, оружие, картины и книги.

– Я о многом не знаю пока, бирок, как видишь не предусмотрено, но все эти вещи хранятся здесь не просто так, – сказал Шурик. – Вот про эту землю, что в кастрюле, могу рассказать. Лет тридцать назад на восточном берегу Онежского озера что-то случилось. Рядом – поселок Шала с преимущественно пьющим и озабоченным уркаганскими настроениями населением. Что-то смачно врезалось в лед у самого берега, распугав семейство лосей и настроив на инвестигейторский лад работягу-рыбака, блаженно пьянствующего в избушке поблизости. Он, собрав зеленые шарики по краю затянувшейся полыньи, размером с крупную охотничью дробь, самым естественным образом помер, правда, успев исповедоваться леснику. Потом таким же естественным образом помер участковый, которому исповедался лесник. Участковый перед своей кончиной недолго, минут тридцать, бил лесника, пытая об убийстве работяги-рыбака и еще десяти местных жителей, в течение последних полутора лет перешедших в мир иной. Кто с топором в теле, кто с головой в озере, кто с колото-резаной раной в животе. Следствие производить было затруднительно, а тут – лесник. Да еще почти мумифицированный труп человека, бывшего всего пару дней назад живым и в стельку пьяным. Лесник, конечно, покаялся и объяснил, что рядом с естественно умершим человеком, похожим на мумию, были в банке из-под зеленого же горошка зеленые круглые камешки, видом – дробь охотничья, номер такой-то. «Изумруды, сука!» – вслух обрадовался участковый, прочитавший к этому времени уже «Копи Царя Соломона» Райдера Хаггарда. Поскакал на лыжах, горя энтузиазмом, в избушку мертвого работяги-рыбака, констатировал смерть последнего от действий несчастного лесника и приволок богатство в банке из-под зеленого горошка в участок. Налюбоваться зелеными камешками он не мог, ни разу в жизни не видя даже по телевизору изумруды, как таковые. Любовался, любовался, да и помер естественной смертью. Лесник, будучи в камере, очень разволновался, высадил фанерную дверь и увидел участкового, застывшего под столом в мумифицированном виде с блаженной улыбкой на сухих губах. Где-то рядом покоились в банке из-под зеленого горошка «изумруды». Лесник загоревал, но признался по телефону в разговоре с райцентром Пудожем о причастности к гибели участкового, пошел домой и повесился. Повеситься удалось не до смерти, только голосовые связки повредил, поэтому приехавшие из райцентра Пудожа оперативники, оперативно избили его и повезли в центр, дабы расколоть и посадить. Расколоть-то они его смогли быстро, а вот посадить решили головные менты, из столицы Карелии. Пока везли в Петрозаводск через все озеро по льду, померли еще два сотрудника: они делали опись в участке покойного участкового. При них нашли потом банку из-под зеленого горошка с зеленой дробью, и три бутылки водки, причем, две подозрительно пустые. Милиционеры получили памятные медали «60 лет органам» (посмертно), и с почетом похоронились в петрозаводском кладбище. Но начальствующий народ, убеленный сединами и отягощенный полными погонами, взволновался и задумался. Таинственная зеленая дробь изъялась, изъялся также зеленый лед и даже донные отложения в месте, где случилось столкновение неизвестного объекта с затвердевшей Онегой и грунтом. Тайна, по большому счету нас не интересует: НЛО или ультрамодный истребитель потенциального противника. Нас взволновало другое. В радиусе десяти метров на берегу там до сих пор ничего не растет, что достаточно подозрительно. Лишь на одном маленьком участке суши при внимательном осмотре можно было обнаружить подобие пробивающейся травки, настолько редкой, что увидеть можно только при осмотре сверху. Что и было проделано нами. Так вот, по конфигурации эта травка напоминает след двух босых ног, но никаких последствий воздействия человека самый тщательный микроанализ не дал: ни микрочастиц кожи, ни микрокапель пота, ни микровмятин в почве. Будто проекция ступней человека, висящего над землей. Земля – самая обыкновенная, нисколько не подвергшаяся жесточайшему воздействию то ли губительного излучения, то ли ядовитейшего из ядов. Настолько обыкновенная, что при ряде «теологических» тестов оказывалась сродни с так называемой «Святой землей». Вот поэтому – этой земле самое место в нашем Хранилище. Как и многим другим предметам, имеющим столь же замечательные характеристики.

Саша задумалась, оглядывая экспонаты. Особой системы в хранении некоторых заурядных и не самых старинных предметов она не замечала. Если это и коллекция, то ее объединяла невидимая простому глазу характеристика.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что всех этих вещей касалась рука Бога? – спросила она, осененная внезапной догадкой.

– Ну, не обязательно рука, в этом случае, – он кивнул на стеклянный бак, – нога. В общем, Божья Благодать.