Моряк солёны уши. Пермский этап

«С прибытием вас, Алексей Георгиевич в благословенный Пермский край!».

Барсуков ерничал, полагая, что Пермь – это эпизод, что он вскоре покинет это чудный город, но оказалось: Пермь – это надолго.

Прошли десятилетия. Пермь сильно изменилась. Исчезли деревянные халупы. На их месте вознеслись многоэтажные здания. Были построены развлекательные центры, театры и даже органный зал. Возникли новые площади, улицы. Город украсили красивые памятники, забавные скульптуры.

Всё здорово изменилось, но традиционно в кастрюлях пермских хозяек редко появляется мясо. И не потому, что его нет в магазинах, а потому, что оно даже зажиточному пермскому мужику стало теперь не по карману, хотя на водку денег традиционно хватает.

Семья – это вещь!

Моряки в Перми

Когда Барсуков, служивший в Севастополе, получил назначение в Пермь, он не обрадовался. В его сознании сразу же всплыли воспоминания о своём военном, пермском детстве, проведённом в селе Климиха. Вспомнились тихие, розовые сорокоградусные морозы, волчьи стаи в заснеженной степи (детям запрещалось выходить за околицу села), хлеб с полынной горчинкой, чёкающие колхозники, жёсткие черёмуховые шаньги.

«Конечно, – успокаивал себя Барсуков, – Пермь – все же город, и жизнь в нём не такая суровая как на селе, да и время же не военное». Действительно, Пермь оказалась не селом, а очень, очень большой деревней, практически с одной приличной улицей, застроенной каменными зданиями. Вся остальная одноэтажная застройка города тонула в глубоких снегах (Барсуков прибыл в Пермь зимой).

И в продовольственных магазинах наблюдалась не севастопольское изобилие, а скудность деревенской лавки. С молоком и молочными продуктами, с мясом и мясными продуктами существовали серьёзные проблемы. Зато вкусненных шоколадных конфет Пермской кондитерской фабрики было навалом.

На первый случай Барсуков поселился в офицерском общежитии, где проживали молодые офицеры-холостяки. Кроме Барсукова в Пермское училище прибыли ещё несколько офицеров-черноморцев. Но они в общежитие не обитали, устроившись в частном секторе.

Командование училища комфортом молодняк не баловало. Общежитие представляло собой бывшую лекционную аудиторию, в которой было установлено 15 металлических коек.

Однако юных лейтенантов, ещё не отвыкших от казармы, такое спартанство не угнетало. Тем более. что в общежитии они практически и не обитали. С утра до вечера служба, а вечером юность утекала в город в поисках романтических приключений. В общежитии появлялись лейтенантики лишь глубокой ночью или вообще под утро. Все заметно поддатые, всё еще на остывшие от недавнего общения с женщиной.

Прибыв в своё коллективное логово, они начинали громко, невзирая на уже спящих товарищей, делиться впечатлениями от пережитого. Кстати, спящих товарищей громкие беседы не беспокоили. Их мог разбудить только сигнал боевой тревоги.

А вот капитан-лейтенант Барсуков в этом случае всегда просыпался и засыпал вновь лишь после того, как братва успокаивалась. За период своего бдения он наслушивался ворох разных историй, событий, курьёзов с сексуальной подоплёкой типа:

– Наши девахи ушли на работу. А нас с Колькой будить не стали: пусть мальчики отдохнут. Мы проснулись: приспичило по нужде. А дверь комнаты заперта на ключ. Что делать? Мы достали глубокую тарелку и использовали её в качестве ночной вазы, выливая содержимое за окно…

– Употребив сто пятьдесят, позвонил я тут одной. Пришёл, а она бутылку выставила. Перебрал, отключился. Очнулся голый на кровати. Она сидит у меня между ног и член во рту держит. Держит и зубками прижимает. Испугался: откусит к чертовой матери. Как рявкну: «Стоять!!!» С ней обморок…

– Снял в «Каме» чудачку. Симпатяга, но уже не молодая, лет под тридцать. Пришли, разделись, а она и говорит: «Делай со мной, что хочешь, но внутрь (на манду показывает) ни-ни: больно и спазм может случится». Ну и стал я экспериментировать…

Дальше шло живописание экспериментов.

Такие ночные сеансы Барсукову очень не понравились. Да и лейтенанты стали посматривать на него с подозрением: все люди как люди, а этот спит ночами наподобие евнуха.

Через три дня он снял комнату в частном секторе. Избавившись от общества активных лейтенантов, Барсуков покоя не нашёл. На него положила глаз хозяйская дочка.

Женщины, не оставляйте своих мужей одних на долгое время. Их обязательно захороводит какая-нибудь краля. Как сказал о девках Трушкин: «Такая зараза. Проникает всюду. Как моль. Нету, нету, а хватишься: уже без шапки. без порток…»

Мужик же слаб. Его приласкай – он и растает. Вот и Барсуков. Вскоре хозяйская дочь оказалась в его постели, а мамаша стала рассуждать о богатом приданом своей дочери, о том какая она хорошая хозяйка. Какая добрая и ласковая.

Через месяц Барсуков понял, что пора рубить швартовы, а то охомутают. В Севастополь полетела телеграмма: «Быстро закругляйтесь и приезжайте в Пермь. Жду нетерпением».

Барсуков съехал с частной квартиры, выбил в хозчасти комнату в коммуналке и стал её обустраивать. За ремонтом комнаты, за покупкой мебели время пролетело бвстро.

И вот она долгожданная телеграмма из Севастополя. И Барсуков засуетился, захлопотал в ожидании встречи с женой и сыном.

Всё-таки баловство оно и есть баловство, а семья – это вещь!

Восьмой угол

Раньше в этом доме был бордель. Не во всем, конечно, доме. Дом очень большой. Совершенно не типичный для старой, в основном деревянной, Перми. Он имел в плане форму буквы П и четыре этажа с высокими потолками.

Помимо пикантного заведения в доме располагались различные торговые конторы, мастерские, многочисленные лавки, хлебопекарня. На первом этаже функционировало питейное заведение. После революции дом очистили от всего чуждого пролетариату и заселили трудовыми семьями.

В комнатках, в которых прежде девочки принимали своих клиентов, стал проживать обслуживающий персонал (официантки, рабочие, сторожа, лаборантки, повара, уборщицы, библиотекарши и т.п.) открывшегося в 1938 тоду Молотовского морского авиационно-технического училища, а затем (на его базе) и Пермского высшего командно-инженерного училища.

Каждая комнатка имела 1—2 окна, выходивших на оживленную улицу. Двери комнат открывались в длиннющий коридор с окнами на двор.

В конце коридора размещалось два больших туалета. Что-то с вентиляцией в туалетах было не то. Их атмосфера постоянно вторгалась в коридорные пространства.

Вдоль коридора были установлены газовые плиты, на которых готовилась еда. Запахи щей, лука, жареной рыбы неизменно витали в воздухе и проникали в комнаты. Возле плит стояли кухонные столы, за ними жильцы этой хламиды, обычно, принимали пищу. Здесь же устраивались пирушки по-соседски.

Народ пирушки любил и учинял их довольно часто. Кутилы водку особо не привечали, налегая в большей степени на бражку, которю готовили по сохранившимся в памяти народным рецептам. Пойло было еще то! Аж на лестнице разило, а уж про коридор и говорить нечего. Под ногами путались дети, шныряли крысы, в комнатах по щелям в стенах сидели злющие клопы.

Вот такое жилищное чудо, которое в обиходе называли «Восьмым углом», реально существовало в центре Перми. Если сравнивать его с «Вороньей слободкой», то еще не ясно, чей козырь будет старше.

Кленовые листья лениво планировали на подернутую инеем траву. С Камы тянуло прохладой. В это чистое, осеннее утро Барсуков отправился в аэропорт, чтобы встретить жену и сына.

Для временного пристанища (пока не достроят новый дом) Барсукову выделили пустовавшую комнату в Восьмом углу. К прибытию жены он купил кровать, диван, стол, стулья и еще кое-что по мелочи.

Барсуков очень опасался, что экстравагантность Восьмого угла шокирует жену. Он всячески подготавливал её к встрече и с самим углом и с его обитателями. Да видно в своих стараниях пересаливал. Жена слушала, слушала его и наконец прервала:

– Ну, что ты суетишься. Что я трущёб не видала. Ничего страшного. Перебьемся.

– Но там и крысы есть.

– Крысы – это грызуны. Типа зайцев. Причем очень умные канальи.

О наличии у жены такой грани, как непринужденное общение с ущербными, как он считал, людьми, Барсуков даже не подозревал. А такая грань имелась. Тамара быстро нашла общий язык почти со всеми жильцами Восьмого угла. Часто с ними болтала. Они отвечали взаимностью и даже угощали её бражкой.

Барсуков удивлялся:

– Ну, что ты в них находишь?

– О, Леша, это очень оригинальные люди.

– В чем же проявляется их оригинальность?

– Ну, например, Нина, дочь дяди Васи. Натуральная колдунья. Тонкие черты лица, один глаз серый, другой зеленый, льняные локоны. Когда она примет полстакана и начнет декламировать Цветаеву, то ты начинаешь, наконец, понимать эту поэтессу.

– Откуда она Цветаеву-то знает?

– Нина училась в Университете на филфаке. Но не доучилась. Бурный роман с Костей, сыном профессора. Скандал. Костя ушел с ней. Сейчас, конечно, спивается, но это другой разговор.

– Что и Лиза Кантор тоже оригиналка?