Моряк солёны уши. Пермский этап

– Ну, и что?

– Как какая деваха увидит эту надпись, так и отваливает.

– А, почему?

– Леха, в училище такой народ собрался, что я, троечник, по сравнению с ним просто светило. Девчонкам с ними скучно и вообще… политика.

Барсуков, общаясь на флоте с политиками, часто вспоминал эту беседу. Очевидно, во всех политических училищах контингент был подобен тому, в котором вращался Ахламов. Наверное, поэтому выпускники политических училищ не блистали ни образованностью, ни воспитанием, ни интеллектом и не пользовались авторитетом на флоте. Матросы кликали их пассажирами. Да и справедливо. Дежурств они не несли, вахт не стояли, к пушкам по тревогам не бегали и даже слово Партии, когда корабль находился в море, не несли в массы, поскольку массы были заняты на боевых постах.

Впоследствии Барсуков убедился, что в сухопутных войсках с этим вопросом, то есть с компетенцией, образованностью, авторитетом политиков дело обстояло не лучше, чем на флоте.

Пермяки обычно держали окна закрытыми. То с Нефтеперегонного углеводородами понесет, то с Мотовилихи развернется на город кислый «лисий хвост». И сегодня пахло не сиренью. Причем, сильно пахло.

Несмотря на амбре, окна на втором этаже, в квартире, где проживала семья подполковника Гришина, были распахнуты настежь Из окон летели на улицу подушки, посуда, табуретки.

«Какой-то тарарам!», – подумал Барсуков, подходя к дому.

– Что там происходит? – спросил Барсуков у женщины, заинтересованно глазевшей на это извержение.

– Гришины отношения выясняют.

Подполковник Гришин состоял на кафедре марксизма-ленинизма и преподавал курсантам Историю КПСС. Он еще не был кандидатом исторических наук, но к этому стремился. Им уже было почти закончено написание диссертации на очень актуальную тему: «Обобщение и развитие методик организации социалистического соревнования в ракетных частях Уральского военного округа».

Человек Гришин был хороший: прямой (в пределах возможного), честный (в пределах дозволенного). Он даже иногда высказывал сомненя относительно некоторых решений Партии и Правительства. А, это официально не поощрялось, а наоборот – решительно пресекалось. Решения Партии считались истиной в последней инстанции.

Чтобы офицеры не забывали об этом, они должны были (с подачи Главпура) иметь две тетради. В одну тетрадь необходимо было заносить мудрые решения Партии и конспекты речей очередного Генсека, а в другой конспектировать классиков.

«Фридриха Маркса и Карла Энгельса», – каламбурил Барсуков. Партийные органы внимательно следили за тем, чтобы офицеры тщательно вели записи в этих чертовых тетрадях.

Благодаря напористым стараниям политиков, офицеры были очень антиполитизированы. Ко многим идеологическим святыням они относились со скепсисом, над многими иронизировали, а над тезисом о скором построении коммунизма (к 1982 году) просто издевались.

Издевайся не издевайся, а на политических семинарах присутствовать нужно. Как-то на одном из таких сборищ при очередном обсуждении очередной антисталинской статьи у одного из офицеров возник вопрос: «А, кто был Генсеком до Сталина?»

Оказалось, что ответа на этот вопрос никто не знает. Появился интерес. Открыли учебник по истории партии. Это – такой массивный кирпич. Скучный, прескучный. А там ни гу-гу. Решили справиться у главного авторитета по этому вопросу, у преподавателя Истории КПСС подполковника Гришина.

Гришин, выслушав вопрос, смешался, нахмурил брови, задумался, а затем с неохотой сознался: «Не знаю. Наверное кто-то из оппозиции, поэтому фамилию его не упоминают нигде».

Народ опешил: если уж специалист по истории партии этого не знает, кто же тогда знает?

Конечно, люди дознались до истины и с удовольствим поизголялись над профанством политика и преподавателя. Гришин оказался совестливым человеком. Он был настолько обескуражен своим промахом, что пошел в ресторан и напился. Когда он пьяный и хмурый закатился домой, жена и устроила ему тарарам.

Гришин ушел из семьи и поселился в общежитие. Вскоре он подал рапорт на демобилизацию. Его отпустили с миром и он устроился на Моторный завод помощником товароведа.

Гришин корешился с Барсуковым. Однажды они сидели в кафе и перетирали местные новости.

– Слышал, Георгич, к нам приезжает Светланов с оркестром. Сходим приобщимся, – предложил Гришин.

– А, что он привозит?

– Шестую симфонию Чайковского.

– Можно и сходить. Тем более, что мои на дачу уехали. Кстати, гражданин Гришин, с коих это пор вы стали классикой интересоваться?

– С тех пор как ушел из армии и освободился от этой занудной политики. Знаешь, Георгич, совсем другая жизнь началась. Нужно было раньше уходить. А, эти тупые политики доведут страну до ручки. Доведут, доведут. Вот увидишь.

Спустя годы, Барсуков удивлялся: ну и Гришин! Как в воду смотрел. Довели

таки до ручки. Хотя чему удивляться. Эти «тупые политики» (в смысле генсеки разные) были далеко не Сталины. Даже очень далеко.

Сталин был образованным человеком. Он получил высшее образование (семинария в царской России приравнивалась к ВУЗу).

Интеллект Сталина был достаточно высок. Он даже сочинял стихи. Знал латынь и греческий. Был знаком как с западной, так и с русской литертурой.

Сталин был умён. Он на равных общался с академиками, писателями. Он написал много работ на различные (в основном на политические) темы.

Кроме того Сталин – это мудрый политик, могучий государственник и при всём том абсолютный бессеребренник.

А Никита? Образование – два класса церковно-приходской школы. Интеллект на уровне пастуха свиней, что проявилось при стучании ботиком по трибуне перед всем миром. Ум? Ну какой может быть ум у человека, объявившего о тои, что к 1980 году в СССР будет построен коммунизм.

Да и другие, что после Никиты. Тоже не ахти. А Гобача и ЕБН вообще следовало бы посадить на скамью подсудимых.

«Тьфу, – Барсуков сплюнул, – и чего я занимаюсь пустомыслием, чего нервничаю. Тоже не от большого ума. Вон батюшки, заполнившие страну, спокойны. Они знают: на всё боля божья. Может быть они и правы: что предписано судьбой, того не вырубишь топором.

молибденовый шарик

Институт Кашина – это если кратко. Полное же название звучало так: НИИунитаз им. Кашина. Понятно, что оба названия придуманные, фольклорные. Ими шутники наградили вполне приличное учреждение, которое официально называлось ПКТБ сантехнического оборудования.

Теперь понятно откуда выросло ироническое «НИИунитаз». А, что касается личности тов. Кашина, то здесь нужно пояснение.

В 1874 году купец В. П. Кашин построил на берегу Камы Торговую баню с мужским, женским классами и с семейными номерами. Помывка в бане стоила 10 копеек, для солдат – 2 копейки. Баню сразу же назвали Кашинской баней. Проработала баня более 100 лет. Особено ей досталось в войну. Она с 1941 года являлась санпропускником для эвакуированных, прибывавших в Пермь.

В семидесятые годы Кашинскую бвню закрыли (сырость, грибок, износ оборудования), но разрушать не стали. Здание бани продезинфицировали, просушили, отремонтировали и разместили в нем коллектив ПКТБ сантехнического оборудования. Так появился Институт Кашина.

Барсуков заканчивал написание кандидатской диссертации по вихревым насосам. Данные насосы были слегка эксцентричны. Они работали по принципу центробежных, но при одинаковом диаметре рабочего колеса вихревые насосы создавали давление в 2,0—2,5 раза большее, чем центробежные. Это здорово, но плохо то, что вихревые насосы имели заметный недостаток – маленький коэффициент полезного действия. Вот Барсуков и решил разобраться с данным недостатком.

Все-таки нахал этот Барсуков: доктора наук не смогли решить вопрос с К. П. Д. насоса, а Барсуков взялся. Ну-ну, посмотрим.

Ох, и муторное же это дело писать диссертацию по технической тематике. И по физической – муторное, и по химической – тоже. Муторное, но нужное. А иначе, без развития точных то наук, с прогрессом будет затор. Не на гуманитариев же надеяться. Те за многовековую историю ничего полезного людям так и не выдали. Да и выдать не могли.

В связи с этим Барсуков пустился в мудрствования далекие от насосов:

«Например, написал Пушкин «Онегина» ну так и читайте роман, наслаждайтесь. Так нет. Наваливается рой ученых-пушкинистов и начинает в нем копаться. Кому это нужно? Если вы такие умные, напишите что-нибудь лучшее, чем «Онегин». Вот это будет дело!

Или историки. Мозги мозолят: «Кто победил при Бородино?». А какое это имеет значение, когда русские вступили в Париж и заарестоавли этого самого Буонопарте.

Про философов вообще говорить нечего. Шарлатаны типа церковников. Говорят, говорят, а что говорят – сами не понимают.»

Барсуков, разумеется, не считал, что его работа резко двинет науку вперед, но маленький камушек в фундамент её все-таки будет заложен. Поэтому, несмотря на трудности, он упорно продолжал заниматься диссертационными вопросами.