Тени в темных углах. Гроза над крышами

– И сосисками торгует?

– А как же, ваша ученость. И перчеными, и с молотым орехом, и с прочими всевозможными приправами. У лучших колбасников и коптильщиков квартала берем.

– И где помещается лавка родителя?

– В Гиацинтовом переулке, ваша ученость, под нумером шестнадцатый и вывеской «Дедушкины яства».

– Это ж в двух шагах от меня! – воскликнул Пузан, расплывшись толстощеким лицом. – А я как-то не заглядывал в Гиацинтовый… Нужно будет кухарку послать, непременно. Копченые перченые сосисочки – благолепно весьма, особенно с добрым жбаном…

– Гхм! – громко сказал Брюзга.

Именно произнес, а не откашлялся. Пузан чуточку смущенно замолк. Пожалуй что, вопросы таковые к испытаниям и в квартале не относились… и Тарик готов был побиться об заклад, что у папани вскоре прибавится покупатель, причем из тех, что берут помногу.

– Ну что же… – сказал Брюзга. – Я так полагаю… – И он показал остальным три пальца (совершенно непонятный Тарику жест). – Или будут возражения, собратья? Нет возражений… Служитель, озаботьтесь…

Тарик знал, что сейчас произойдет, уже семь раз за сегодня наблюдал это приятное, что скрывать, зрелище – на испытаниях в Школариуме сов вручали Титоры, а в квартале, ага, другие порядки… И сам расстегнул три верхних пуговицы кафтанчика. Подошедший служитель привычно оттянул левую полу, проткнул ее коротким шильцем и прикрепил к сукну сову. Как и предписывалось, Тарик во все время этой короткой процедуры ел преданными глазами Наставников, а потому не видел, какой совы его удостоили (хотя определенные надежды всерьез питал). Только проходя к своему месту, не удержался, скосил вниз глаза, и душа его возликовала: сова золотая, да вдобавок, как и полагалось на квартальных испытаниях, от нее свисает на палец толстый крученый шнурок – желто-черно-красный, цветов штандарта королевства! И папаня с маманей возрадуются, и в родном Школариуме ждет уважение!

Потом испытывались оставшиеся Школяры – с разными итогами. Но никто не провалился, никто не попал на «кобылу». Когда все завершилось, встал и Брюзга, и двое других, заскрипели стулья – это вставали Титоры, а за ними и Школяры, заранее наученные церемонии. Даже порольщик стоял.

– Что вам сказать, любезные мои… – начал Брюзга почти задушевно. – Пять золотых сов, три красных, три белых. Бывало получше, но и теперь неплохо. Вот только этот дуболом… – он поморщился. – Ну ничего, мы еще посмотрим, что за разгильдяи в том Школариуме засели, непременно посмотрим… Вот что я вам хочу сказать в заключение, хорошие мои: вы и не ведаете, в какое счастливое время живете! Скверно вас дерут… почитай, что не порют, а гладят. Вот нас не только в ваши годы, а и в молодости пороли так пороли! Не было нынешних слюнявых глупостей: ах, шесть розог, ах, дюжину, а больше и не дозволяется, чтобы попочки не страдали… А у нас в прежние года ставили песочные часы и драли, пока последняя песчинка вниз не пересыпется. А часы, между прочим, были и на три минуты, и на шесть, а то и на дюжину. И порольщикам было настрого приказано не прохлаждаться, розгами махать, как мельница крыльями машет в ветреный день. Не только Школяров и Подмастерьев, но и Студиозусов пороли, невзирая на происхождение. И Офицеров пороли – всех, кто ниже полковника, а уж они поголовно были Дворяне. И Чиновных пороли первых трех рангов, и даже, случалось… – он скомкал фразу. – Ну, это прошлые дела… К чему я клоню? К тому, что людей воспитывали – не чета нынешним. Поротые Офицеры отвоевали у зловредного Батарама и устье Тилутаны, и все Зеленое Заречье – а непоротые и устье, и Заречье потеряли. И так – чего ни коснись. Кто знает, если бы великого Гаремата Корария не пороли и в Школариуме, и в университете, он, может, и не прославил бы науку нашего королевства на весь мир…

Глаза его блестели, на впалых щеках появились красные пятна. Правда, на сей раз он витийствовал недолго и вскоре торжественно объявил:

– Испытания закончены, Титоры и Школяры могут отправляться по домам!

Первым, подметил Тарик, вскочил Пузан – ага, наступил обеденный час, и толстяк думал в первую очередь об ублажении чрева. У него у самого посасывало под ложечкой – но, в отличие от иных Школяров, мчавшихся к выходу вприпрыжку, он посчитал, что должен шагать неспешно, солидно, как и подобает не просто выдержавшему квартальные испытания, а удостоенному золотой совы с почетным шнурочком.

Глава 2. Долгая дорога домой

Пройдя по пустому гулкому коридору, распахнув тяжелую дверь (привратник, конечно, и не подумал утруждаться ради такой мелочи, как Школяр), спустившись по невысокой лестнице в шесть каменных ступенек, Тарик оказался на обширном дворе, окруженном затейливой чугунной оградой. Высокие ворота затворены, и на прямоугольных серых плитах не видно конского навоза. Дело тут явно не в распорядительности дворника – просто не видно ни одного экипажа: надо полагать, нет таковых у господ Наставников, невелики персоны по квартальным меркам…

Слева за воротами возвышался круглый каменный столб с мирообразом[10 - Мирообраз – глобус.]. А у открытой калитки прохаживался взад-вперед Титор Кардош, которому вроде бы и не было нужды тут оставаться. Беспокойно как-то прохаживался, словно бы в волнении. Завидев Тарика, он, казалось, не просто обрадовался, а натуральным образом просиял, заспешил навстречу. Тарик не ускорил шагов. Титор Кардош по прозвищу Долговяз, в общем, не хуже и не лучше других, так что не было причин выказывать ему особенное уважение…

– Мои горячие поздравления, Тарик! – выпалил Долговяз. – Оправдал мои усилия, не подвел учителя!

Как выражались в таких случаях Школяры промеж себя, талдыка цвел и пах. Ну, еще бы – успех Школяра был и успехом Титора, или попросту талдыки (но храни вас Создатель употребить это непочтительное прозвище при Титоре – полдюжины розог схлопочете!). Тарик выжидательно молчал.

– Пойдем-ка… – Зачем-то опасливо оглянувшись, Долговяз взял Тарика за плечи и вывел в калитку. – У меня к тебе будет серьезный разговор…

– Меня дома ждут, – буркнул Тарик, только чтобы отделаться. На самом деле ему некуда было особенно торопиться: маманя, конечно, ждала с нетерпением, но вовсе не требовалось нестись домой сломя голову, тем более что Школяру, одетому по форме, надлежит «шагать по людным местам степенно и чинно, без припрыгиваний, маханий руками и гримасничанья лицом».

– Мы и по дороге поговорить можем, – сказал Долговяз. – Тарик, ты ведь уже хороших годков достиг, еще два месяца – и перейдешь в Подмастерья, должен понимать взрослые вещи… И память у тебя хорошая. Должен помнить все, что говорил Наставник Филодош… ну, главный на испытаниях. Верно ведь?

– Верно, – осторожно согласился Тарик, все еще не понимая, куда талдыка гнет.

– Помнишь, как он сказал: непоротые офицеры потеряли и устье Тилутаны, и все Зеленое Заречье?

– Ну, помню…

– А что это означает?

– Ну, что потеряли…

– Тарик, Тарик… Пора бы знать в твои годы: частенько у иных слов есть двойной смысл… Неужели не знаешь?

– Знаю…

– Был там двойной смысл! – сказал Долговяз прямо-таки торжествующе. – Ни устья, ни Заречья наше славное королевство так и не отвоевало. А потеряли мы эти земли при короле Дазоре Третьем, да утешит Создатель его душу в Счастливых Полях. Значит что? Значит, сей Филодош допустил словесное «осуждение величества». Что несравнимо по тяжести с «оскорблением величества», однако ж законами королевства карается. Понял теперь, чему ты стал ушеслышцем?

– Понял вроде… – сказал Тарик, ошарашенный лихостью, с какой Долговяз поиграл словами так, что они стали означать караемый проступок, «осуждение величества». Первый раз с таким столкнулся.

– Это еще мелочи, а вот если мы дальше пойдем… Слышал ведь, как Филодош говорил: великий Гаремат Корарий, не будь он порот и в Школариуме, и в университете, чего доброго, не сделал бы своего гениального открытия? А здесь каков двойной смысл?

– Не знаю даже…

– Тарик, ты глупеешь на глазах, – поморщился Долговяз. – Счастье твое, что Учение не преподают лекциумом в Школариях, иначе ты бы не только сов не заработал, но и под розги попал бы… Но в мироустройстве-то ты сведущ, что не раз доказывал и в Школариуме, и совсем недавно – здесь… Великий Гаремат Корарий совершил свое открытие, будучи…

Тарик легко закончил:

– …будучи озарен благостью Создателя, возжелавшего его посредством открыть созданиям своим истину.

– Именно! – Долговяз значительно воздел указательный палец. – Благость Создателя была причиной, а не придуманные человеком розги! Дерзостно и сравнивать! Теперь понял?

Тарик даже испугался. И не без запинки выговорил:

– Вы хотите сказать, Титор, что Наставник Филодош… – Он с трудом заставил себя выговорить жуткое слово: – Еретик?

–Тс!– Долговяз огляделся.– Это политесное[11 - Политесный – приличный (от «политес» – приличие).] слово, но на людях лучше его лишний раз не произносить, мало ли что кому втемяшится – и оправдывайся потом… Вот что я думаю: сей Филодош для этого самого… ну, ты понял… все же мелковат. Не тянут его слова на то самое… зато вполне подходят под «злоязычное вольнодумие, задевающее Создателя», точно тебе говорю. А это опять-таки сурово подлежит… Теперь, сдается мне, ты окончательно понял, чему был ушеслышцем и даже очесвидетелем. Вот так и сталкиваются юные Школяры с суровой прозою жизни. И наконец, Филодош закрыл испытания без общего пения псалма нумер шесть «Возблагодарю Создателя за пролитый на меня свет знания». Так ведь?

– Так, – сказал Тарик, пребывая мыслями в смятении. – Я сам удивился было, а потом подумал: может, так только в Школариуме полагается учебный день завершать, а тут другие порядки…

– Порядки везде одинаковы, Тарик: и в Школариуме, и на квартальных испытаниях, и на градских. Как полагаешь, верно я догадался, что Филодош больше думал об обеде? О тешении своей бренной утробы, а не о прославлении Создателя?

– Пожалуй что, – согласился Тарик, сам державшийся того же мнения.

– Рад, что ты меня понял и проявил похвальную рассудочность, – прямо-таки умиленно сказал Долговяз. – И что же теперь должно воспоследовать? Я тебе помогу. С мироустройством у тебя тоже отлично обстоит. Гончие Создателя есть…

– …есть лучезарные витязи, ежедневно и еженощно преследующие ереси, злоязычное вольнодумство и черное колдовство.

– Молодец! И долг каждого искренне любящего и почитающего Создателя…

– …помогать им в сем нелегком труде, невзирая на опасности, могущие воспоследовать, ибо не может быть страха у того, кто встает на защиту Создателя.

– Истинно! Вот и надо встать на защиту Создателя пусть даже скромными усилиями пера и чернил. Говоря приземленно, Тарик, нужно писать бумагу Гончим Создателя.

Тарик сказал серьезно:

– Титор Кардош, я и не представляю, как такие бумаги пишутся, не представляю даже, где Гончих искать…