Наваждение. Тотемская быль

Федор аж вздрогнул от неожиданности. Так страшно могла кричать раненая медведица, самка рыси, угодившая в капкан, или волчица, на глазах которой убили ее потомство. В этом крике было отчаяние и злость, но не было покорности.

Исполосовав жену плетью, Федор развязал ее, приказал встать на колени и благодарить за урок. Она повиновалась.

– Чтобы я тебя больше на перине не видывал, – строго сказал муж, – твое место в углу на лавке, руку под голову положишь, дерюжкой прикроешься. Никакой на тебя нечистый не позарится.

– Воля твоя, – покорно произнесла Аленка, – жена да убоится мужа своя.

* * *

Маринка Шихова никак не могла успокоиться. «Слыхано ли дело, что сноха учинила! Ладно бы с мужиком каким спуталась, дело понятное, с кем не бывает, а тут такое!»

Ей и в голову не могло прийти, что можно видеть плотские сны. Она вообще снов не помнила, летом чуть свет, как петух голос подаст, надо вскакивать и бежать по хозяйству. Зимой, конечно, дело другое, можно и поваляться, только вот никакие сны все равно на память не шли.

Глава семейства Дружина Шихов сначала ничего знал о сновидениях снохи. По-своему, по-отцовски он любил свою невестку и был бы против того, чтобы ее наказывать за какие-то сны. Но жена Маринка желала, чтобы сын выпорол молодуху так, чтобы из той дурь вся вышла. Федор волю матери исполнил. Сначала страшился жонку бить, а потом даже понравилось, как она связанная кричит от боли.

Той же ночью пришел к ней на лавку и с большим удовольствием, какого никогда раньше не испытывал, овладел покорной женой.

«То-то же, – думал Федор, – плеть, она завсегда против бабьей дури первейшее средство».

С утра Маринка наряжала для невестки работу: стирать, еду варить, одежду чинить, мало ли что по хозяйству делать придется, хоть на дворе и зима, а дел всегда найдется, главное, чтобы в голову дурь не лезла. К тому же на дворе Рождественский пост, надо в церковь съездить и родню проведать.

Собрались к церкви в волостное селение всем семейством. Погост был недалече от Павлецова, всего две версты. После службы Маринка вместе с Аленкой подошли к батюшке, отвесили поклоны, положили перед ним рогожку с подарком и стали просить выслушать.

– Ну, грешные души, просите у Господа нашего прощения? – добродушно сказал деревенский батюшка. Он был и сам из простых, такой же крестьянин, выбранный по мирскому согласию[9 - Мирское согласие – коллективный выбор] в попы.

– Прости, Господи! – дружно заголосили бабы.

– Бог милостив, он прощает рабов своих, кои с кротостию к нему молитвы возносят и церковь Божию почитают.

– Скажи, батюшка, – начала после поклонов Маринка, – а коли во сне кто привидится, грех ли это?

– Это смотря кто, – ответил поп, – вот, к примеру, если воевода с Тотьмы приснился или игумен Суморина монастыря Галактион, так это к добру. А вот если служка от епископа, который на архиерея деньги с приходов собирает, то это к худу.

– Шутите, батюшка, – с обидой в голосе сказала Маринка, – нам не до смеху, вот этой, – она толкнула вперед Аленку, – во сне нечистый приходит.

– Да ну? – удивился поп, – и каков собой, ликом черен, рогат и хвостат?

– Вовсе нет, пригож и кудряв, – негромко ответила Аленка.

– И что, соблазнял супостат? – заинтересованно спросил иерей.

– Да, батюшка, лобызал меня, гладил и щекотал.

– Ишь, какой озорник, – улыбнулся в бороду священник.

– Что ты лыбишься, – сурово произнесла Маринка, – лучше совет какой дай!

– Я так думаю, – подумав, ответил поп, – вестимо, дело бабье, мужика хочет, аж сил нет.

– Она же мужья жена, что ты такое несешь, пошто духовный сан такими словесами порочишь? – рассердилась Маринка.

– Ты, баба, рот закрой и слушай, я в этом деле поболе тебя понимаю, – священник сделался важным, – ясно, что муж дела свои плохо исполняет, вот баба и заскучала, а со скуки мало ли что привидится. Мое тебе пастырское научение: всяк день, когда дозволяется Господом, пусть он к ней ходит и все, что надлежит, делает с превеликим тщанием. Дозволяю озорничать, только без крови и содому, сие есть грех великий.

– Спасибо тебе, – поклонилась Аленка, – а ты, матушка, – произнесла, обернувшись к Маринке, – скажи Федору, чтобы на меня больше руку не поднимал и плеть свою упрятал подальше, и чтобы ласков со мной был.

– Вот-вот, тогда нечистый и уберется, что ж ему делать, если у вас мир и любовь, он же только на смуту и раззор горазд, – подвел итог деревенский батюшка.

– Ну, что вам сказал поп? – спросил Дружина Шихов.

– Велел Федору со мной быть поласковее, – весело ответила Аленка.

– Так ли это, жена? – снова спросил Дружина.

– Так да не так, не дело говорил поп, надо ехать в Тотьму в Суморин монастырь, там отец настоятель Галактион всю правду скажет, заодно и у гроба преподобного Феодосия помолимся, слышала я, чудеса творятся у гроба, исцеляет преподобный от недугов, может и нашу беду исцелит?

– На Крещение, может, и соберемся, – деловито сказал Дружина, – у меня в Тотьме дела, а вы в монастырь по своим, зараз вместе и управимся.

В ту же ночь на супружеском ложе Федор не смог, будто кто подменил мужика. Тайные уды опали в самом начале дела, стоило ему прикоснуться к Аленке. Что за напасть?

– Ах, если бы плетью ее, тогда силища, откуда ни возьмись, и нахлынула бы. А так, ничегошеньки, – подумал про себя муж.

– Мало каши поел, что ли? – съязвила жена.

– Поговори мне, – буркнул Федор и отправился спать на лавку.

Аленка осталась на кровати одна, закрыла глаза и провалилась в царство сна. А там – снова он, кудрявый.

– Ну что, сплоховал муженек? Никудышный совсем, зачем тебе такой, когда есть я?

– А чем ты его лучше? – Аленка впервые заговорила во сне. Нет, конечно, не заговорила, просто подумала. Но кудрявому это и надо.

Он сгреб жонку в охапку и устроил такое, что высказать слов не подобрать.

Наутро она проснулась веселая и с румянцем на щеках. Злой на весь мир Федор скукожился на лавке, делая вид, что спит.

Аленка встала с постели, расправила руки, потянулась.

– Вставай, муженек, матушка спросит, скажешь, что все хорошо у нас. Про слабость свою не сказывай никому, скоро мать моя приедет в гости, спрошу у нее, как беде твоей помочь.

– Запорю, – зло огрызнулся Федор и выскочил из горницы.

Аленка подошла к окошку: все в инее, ни улицы не видать, ни ближней березы на углу дома. Вот только она не знала, что делать дальше? Женское нутро чувствовало: с Федором ничего путного не выходит. К тому же у мужа порча учинилась: «скок-поскок, а как до дела – не смог».