За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга первая

Вечером, на конспиративной квартире, Председатель ВУЧека разглядывал Концова, сидящего перед ним в новеньком, английского сукна, ладно сшитом мундире с капитанскими погонами, и не мог скрыть удовольствия.

«Хорош! – открытым текстом ликовал его взгляд. – Морда – породистая, откормленная, сытая! Взгляд – нахальный, решительный, властный! В этом типе сразу чувствуется склонность больше к поступкам, чем к размышлениям: то, что и нужно!»

– Так вот, товарищ Концов…

Председатель сразу же, без лирических вступлений, «взял быка за рога».

– Никакой связи, никаких личных контактов с нашими людьми у Вас «там» не будет. Работать будете соло. Я понятен?

Концов лишь снисходительно ухмыльнулся в ответ: он и сам мог поучить «учителя» буржуйским словам.

– Очень хорошо. В условленном месте – вот оно на схеме – Вы найдёте закладку. Это – мина с часовым механизмом. Ну, а дальше, как говорится – «дело техники». И никаких «дополнений от автора»: заложил, установил время – и «в бега»!

– Вопрос можно?

В отличие от тех, кто поднимает руку – как школьник на уроке – Концов поднял наглые глаза.

– Можно.

– А тот… ну, кто сделал закладку?

– Рожей не вышел! Ещё вопросы?

– Пока нет.

Председатель закурил сам и предложил Концову.

– Настоящая «Гавана»! Привыкайте!.. Впрочем, о чём это я!

Он вспомнил о фронтовых «подвигах» агента, и устыдился неуместных рекомендаций.

– Скорее уж, это Вы можете мне давать подобные советы!

Концов ещё раз прошёлся по лицу Председателя снисходительной усмешкой. Даже устыдившийся ляпа, Председатель не мог не отдать должное и этому взгляду, и его носителю. «Нет, этот тип – просто находка!»

– Как Вы уже знаете, у нас в Чека обосновался вражеский агент. Поэтому Вашей подготовкой я занимался лично сам, без помощников. Никто ни Вас, ни о Вас не знает – и знать не должен. Никакой связи у нас не будет. Выполните задание – и немедленно уходите. По возвращении – орден Красного Знамени и кресло моего заместителя. Понятно?

– Готовьте указ и кресло! – дёрнул подбородком Концов.

«Что за наглец!» – восхитился Председатель. «Ай, да я: такого сукина сына отхватил!»

– Вопросы?

– Один: должность – первого зама?

– Единственного!

Вопрос агента был с намёком и даже подтекстом – как бы не подсидел?! – но, если Председатель и дрогнул голосом, то сделал это с предельным мужеством.

– Больше вопросов нет!

Концов рывком встал на ноги и элегантным движением одёрнул китель.

– В Ростове Вы должны быть шестого! Желаю успеха!

…Заканчивался май девятнадцатого года…

Глава седьмая

Михаилу Николаевичу решительно везло: в штабе Волонтёрской армии, куда его определил «благодетель» Вадим Зиновьич, он опять нашёл верных товарищей – бабников и собутыльников. И опять среди них оказалось немало его знакомцев по «германской» – и даже по училищу! Реноме Михаила Николаевича было столь прочным, а доказательства его подлинности – столь убедительными, что к исходу традиционных вторых суток он уже и на новом месте был «своим» для всех без исключения!

Загруженность по службе, даже с точки зрения не утруждавшего себя Михаила Николаевича, была минимальной – и опять закружила его нескончаемая карусель внештабных дел. Ни на что иное уже не оставалось времени. Даже с исполнением шпионских обязанностей Михаил Николаевич особо не торопился: «Нумизмат» ещё не подъехал. Поэтому вино, карты и женщины заполнили даже ту небольшую нишу во времени, которую до сих пор занимали подглядывание и подслушивание.

Далёкая от фронта жизнь била ключом. Правда, некоторые обитатели штаба и здесь умудрялись своим неумеренным энтузиазмом на ниве служебной деятельности являть резкий контраст со «здоровыми слоями русского офицерства», не вылезающими из ресторанов и публичных домов. Наиболее ярким представителем таких «энтузиастов дела» был начальник контрразведки армии полковник Чуркин Николай Гаврилыч.

Михаил Николаевич в бытность свою «для связи при Ставке» несколько раз имел неудовольствие встречаться с этим «сухарём в мундире» – как за глаза именовали Чуркина даже его подчинённые. Полковник и в самом деле был редким педантом и занудой, чем вызывал законную неприязнь у жизнерадостного и сластолюбивого Михаила Николаевича.

Но дело своё Чуркин знал отменно, и «грязную работу» свою очень любил – несмотря на всю её непопулярность во всё тех же широких слоях русского офицерства. Эти два качества и побудили Кобылевского, знавшего о нём только понаслышке, при формировании штаба просить Главнокомандующего Иван Антоныча откомандировать полковника в его распоряжение.

И Чуркин поставил дело контрразведки не только на должную высоту, но и гораздо выше всех остальных служб – к немалому неудовольствию их начальников. Особенно негодовал начальник штаба полковник Иванов, с нетерпением ожидавший штанов с генеральскими лампасами ещё и потому, чтобы, наконец, поставить на место этого нахала и выскочку Чуркина! Так как Иванов был начальником штаба, который уже по определению должен быть вторым человеком в этом здании, ему «доставалось» от Чуркина больше других. Точнее, не доставалось ничего – в смысле аудиенций Вадим Зиновьича. Чуркин занимал всё время, отведённое Кобылевским для приёма начальников ведомств и служб.

И ладно бы, только своими делами! Так нет: он умудрялся представлять командующему дела всех служб так, что в глазах последнего они начинали выглядеть неотъемлемой частью контрразведывательной работы!

После такой «свиньи» шефам этих служб делать в кабинете Кобылевского было решительно нечего. Вначале они толпились в приёмной, недовольно жужжали, но вскоре, не встретив заступничества со стороны командующего, пали духом и перестали мозолить глаза Его Превосходительству.

Один только начальник штаба не cдавался: ведь он, чёрт возьми – начальник штаба! И ему по должности положено бегать к командующему с картами, докладывать оперативную обстановку, разрабатывать планы операций, вносить предложения, давать советы! А тут – никакого авторитета! Да что – авторитета: никакого внимания ни к человеку, ни к должности!

В конце концов, полковник Иванов осознал бесперспективность своего пребывания в этом здании: конкурент тихой сапой прибрал к рукам и его дела. Совершая проникновение в кабинет Кобылевского после долгих уговоров последнего, начальник штаба всегда теперь обнаруживал там Чуркина. Тот невозмутимо водил пальцем по оперативным картам, наглядно демонстрируя командующему подвиги своей агентуры! После этого Его Превосходительство, как всегда, изрядно «подшофе» или с глубокого похмелья, решительно отказывался вторично «разглядывать одни и те же бумажки», и не желал слушать начальника штаба!

Все попытки Иванова восстановить не то, что реноме – хотя бы уставный статус-кво службы – оказывались попытками с негодными средствами. Кобылевский в упор не замечал начальника штаба. Запершись в кабинете, он всё время проводил с начальником контрразведки, решая, в числе прочих, и штабные вопросы – в нарушение всех уставов и элементарного здравого смысла.

Такой благосклонности Его превосходительства к контрразведке сопутствовало одно немаловажное – а точнее, решающее обстоятельство: полковник Иванов по причине своей давно загубленной печени совершенно не пил. А Чуркин пил! И как пил: всё, что ни наливали – и сколько ни наливали! При этом он держался до последнего, проявляя за столом – и даже под ним – чудеса стойкости, не раз приводившие в изумление самого Кобылевского – лучшего пьяницу Волонтёрских Сил Юга России!

Поэтому все попытки трезвенника Иванова, не говоря уже о начальниках других, менее значимых служб, обратить на себя внимание командующего были заранее обречены на провал. Даже с Михаилом Николаевичем – всего лишь штабс-капитаном, но задействованным для выполнения «особо щекотливых» поручений, Его превосходительство проводил времени куда больше, чем со всеми полковниками своей армии, вместе взятыми. Исключая, разумеется, завсегдатая его покоев Чуркина.

Это обстоятельство пошло на пользу и отношениям штабс-капитана с начальником контрразведки. Чуркин, и прежде знавший Михаила Николаевича, как изрядного лоботряса и ловеласа, быстро оставил свою подозрительность в отношении последнего. Более того, после нескольких совместных попоек у Кобылевского, когда им вдвоём удалось перепить «самих Его превосходительство», Чуркин не только отменил все прежние распоряжения о проверке штабс-капитана, но и как-то даже пригласил его «поужинать» в ресторан! А уж приглашение на «узкий» приём у себя дома окончательно растопило лёд отчуждения во взаимоотношениях полковника и штабс-капитана!

Но беззаботное времяпровождение не могло продолжаться для Михаила Николаевича вечно. И когда в обживаемый «белыми» провинциальный Харьков прибыл «Нумизмат», штабс-капитан хлопнул по пустым карманам аглицких галифе, вздохнул – и возобновил деятельность по добыванию «средств на пропитание» из штабных и полусветских слухов.

Этот источник продолжал оставаться куда более полноводным, нежели скучная, на бухгалтерский лад, макулатура казённой документации.

Ко дню встречи с «благодетелем Платон Иванычем» у Михаила Николаевича подобралась уже целая вязанка отфильтрованных слухов, переставших быть таковыми после подтверждения лично Вадим Зиновьичем за совместным распитием коньяка.

Теперь Центр, даже в самые безрадостные для него дни, не мог нарадоваться на своего агента: информация была сущим кладом. «Невозможность Центра нарадоваться» приобретала для Михаила Николаевича столь конкретные формы, что, в конце концов, он и сам вошёл во вкус разведывательной деятельности. А со временем, окончательно утратив возможность повторной ренегации, незаметно для себя он стал «служить» пусть ещё и не идее, но уже и не только кошельку. Сам для себя он деликатно определял эту трансформацию «спортивным интересом».

Естественно, получая «оттуда» благодарности для последующей их передачи «отважному разведчику», жадноватый Платон Иваныч уже не мог отказать «герою» в возобновлении кредитной линии на льготных условиях.

…Занималось малороссийское лето девятнадцатого года…