1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга вторая

– Полагаю, рейхсфюрер, что фон Грейм, хоть и прибыл к Дёницу, но по другую голову…

И таким выразительным оказался его взгляд в рейхсфюрера, что тот немедленно потерял лицо. Маски под рукой у него не было, и на месте остались лишь глаза: выкатившиеся из орбит, с расширенными, как у кокаиниста, зрачками. Догадка состоялась…

… – Рейхсфюрер: только что получено!

Закрепляя новую традицию, Шелленберг без стука вошёл в комнату Гиммлера. Вновь не случилось то, чего не случалось никогда: рейхсфюрер не указал Шелленбергу ни на злоупотребление доверием, ни на дверь. Всё потому, что бригаденфюрер никогда не заходил с пустыми руками – даже, если они были пусты. Правда, нередко Гиммлер предпочитал бы обратный расклад: по части «профессиональных обязанностей» Шелленберг всё время напрашивался на родство с Кассандрой. Ни одна его информация не тянула ни на елей, ни на бальзам. Но все укоризненные взгляды рейхсфюрера отбивались одним-единственным Шелленберга, формата «предостережён – значит, вооружён!». Ничего равноценного этому доводу выставить против рейхсфюрер не мог.

Но сейчас руки бригаденфюрера были не пусты. Одной из них Шелленберг и положил на стол перед рейхсфюрером какую-то бумагу. Гиммлер заранее дрогнул рукой – и потянулся за листом. Вскоре буквы заплясали у него перед глазами: «Раскрыт новый заговор. По радиосообщениям противника, Гиммлер через Швецию добивается капитуляции. Фюрер рассчитывает, что в отношении заговорщиков Вы будете действовать молниеносно и с несгибаемой твёрдостью. Борман».

– Кому адресовано?

К дрожащей руке Гиммлер добавил не менее дрожащий голос.

– Гросс-адмиралу Дёницу!

Гиммлер побледнел – и тут же упал духом. Не только потому, что Шелленберг опустил неизменное «рейхсфюрер», хотя и это не могло быть случайностью. В их общении «рейхсфюрер» было то же самое, что и «сэр» – в общении между англичанами: попробуй, не скажи! И вряд ли бригаденфюрер всего лишь зарвался: за этим стояло что-то более серьёзное. А это «что-то» могло стоять лишь на пару с вопросом. С вопросом Гиммлера и его рейхсфюрерства. И поставить этот вопрос мог только один человек в рейхе: фюрер.

– А почему именно Дёницу?

Гиммлер и сам бы не узнал своего голоса: так заметно тот сел.

– Почему Борман пожаловался именно Дёницу?!

– «Пожаловался»! – криво ухмыльнулся Шелленберг. – Ну, Вы скажете! Нет, он не пожаловался: он проинструктировал! А, вот, почему именно Дёница – это действительно вопрос… Хотя…

Лицо Шелленберга начало осеняться догадкой – и лицо Гиммлера ещё больше обесцветилось. Рейхсфюрер не был ни «страусом», ни дураком, поэтому и догадка не могла быть исключительным достоянием бригаденфюрера.

– Что «хотя», Вальтер?!

Присутствие мысли не мешало отсутствию духа. Гиммлер явно боялся озвучить догадку, предоставляя эту сомнительную честь визави. Шелленберг дополнительно прокис взглядом.

– Возможно, это не вопрос, а ответ.

– ???

– Не исключено, что фюрер уже положил глаз на Дёница.

– Не понял…

– Возможно, гросс-адмирал Дёниц намечен преемником фюрера. Точнее, рейхспрезидентом и Верховным командующим вермахта.

Даже стул под задом не помешал ногам Гиммлера качественно подкоситься.

– Этого не может быть…

– Нет, как раз это и может быть!

Шелленберг оппонировал не резко, а с горечью. И не потому, что «соблюдал дистанцию» или проливался бальзамом. Ему самому эта гипотеза была поперёк горла – уже тем, что являлась всего лишь отложенной правдой.

– Доказательства! – художественно дёрнул кадыком Гиммлер.

– Анализ последних событий, так или иначе связанных с именем Дёница. Дать хронологию?

Гиммлер мотнул головой: Шелленберг был прав. Рейхсфюрер и сам мог дать и хронологию, и анализ. Но сейчас он неожиданно отступился от самого себя: предпочёл отработать в стиле «а ля рюсс». «Не ошибаюсь, к сожалению, но вдруг?!». Только в политике счастливых «вдруг» не бывает: все – «обратного свойства». Что и подтвердил сейчас Шелленберг, как всегда, прямолинейный и безжалостный. В такой ситуации Гиммлеру оставалось лишь одно: «вскрывать нарыв до конца». Самому, не дожидаясь, пока это сделает бригаденфюрер, но куда менее деликатно: «грубыми руками и без анестезии».

– То есть, Вы хотите сказать, Вальтер, что и рейхсфюрер… что я как рейхсфюрер…

– … больше не рейхсфюрер! – хладнокровно «добил раненого» бригаденфюрер.

И Гиммлер умер – «по состоянию на сегодняшний день». Но «умер» он рейхсфюрером, с надеждой «на воскрешение» в должности уже завтра. И потому, что надежда умирает последней. И потому, что русский «авось», подкреплённый немецкой предприимчивостью – это неиссякаемый источник надежды. И потому, что Шелленберг, всё-таки, расщедрился на анестезию, заключив свой «приговор» словами: «может быть». Отсутствие уверенности в плохом – разве не шанс на хорошее?!

Да и «умирать» Гиммлер не собирался. По совокупности доводов он собирался лишь отлежаться, и дождаться подхода свежих сил, как физических, так и умственных. Так что, если Дёниц и в самом деле был накануне производства, то рано он радовался: Гиммлер уже стоял на очереди. С явным намерением отсмеяться последним…