Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

– Она так стонала… в спальне, что нам пришлось уйти в «предбанник»… ну, в сени.

– Она – это Аня?

– Да.

– А Лена?

Лицо старшей Селезнёвой, и без того деформированное бесчисленными пороками, дополнительно покорёжило гримасой презрения.

– Вы не поверите, Александр Семёнович, но она ничем не лучше нас. Ну, разве что – помоложе и посвежее. Да и папа у неё – какой-то начальник… А так…

Презрительный взмах руки «художественно иллюстрировал» характеристику. Иванов вздохнул: оснований для оптимизма с каждым словом информаторов становилось всё меньше.

– Ну, с теми разами – ладно: разобрались… в общем… … А – в этот раз? Что было на этот раз?

Селезнёва-мать, на этот раз без консультаций с дочкой, невозмутимо, что само по себе уже было возмутительно для таких «личностей», пожала плечами.

– Да всё то же и было. Только девиц было уже трое. Ну, две первые – Лена и Аня – вели себя понаглее: они же уже были здесь… А третья…

Старшая наморщила лоб, и теперь уже не смогла обойтись без помощи извне. «По техническим причинам»: амнезия сифилитического происхождения.

– Люда, – «оказалась на месте» дочка, как обладательница «всего лишь» триппера и гонореи – более памятливая.

– Да-да: Люда!.. Вот эта Люда… она… ну… держалась от них… в стороне, что ли…

Тут Иванов счёл нужным вопросительно приподнять бровь.

– В стороне? И в чём это выразилось?

Побитое жизнью лицо мамаши изрезалось морщинами во всех направлениях сразу.

– Ну… она… ну, она была как бы сама по себе… Эти двое… две… обе… хихикали, подначивали друг друга…

– Подключали Руслана?

– Ну, а то!.. А эта… Люда… была… ну, как сбоку – бантик.

– Словно и не подружки вовсе?

– Ну, да!

– Но ебали-то всех?.. Хм… хм…

Иванов закашлялся: чуть-чуть забылся в горячке допроса.

Но «клиенты» были людьми «с пониманием», и подобные мелочи тактично игнорировали.

– Всех, но по очереди! – доверительно подалась вперёд мамаша.

– То есть, никаких групповух?

– Никаких: вот-те крест!

Безбожная шлюха, Селезнёва-старшая и в самом деле перекрестилась.

– Всех заводили в спальню по очереди!

– И как они вели себя? – напрягся Иванов.

Лицо… или, что, там, было у Селезнёвой вместо него, расплылось от удовольствия с примесью злорадства.

– Уж, во всяком случае, не страдали.

– До или после? – продолжил въедаться Иванов.

– И до, и после! – так и не отказалась от ухмылки Селезнёва. – Мне кажется, только «красавчик» им не понравился. Но и ему они не отказали. Никто из них.

– Но хотя бы пытались?

– Что? – слегка отвесила челюсть Селезнёва.

– Отказать «красавчику»?

Ухмылка немедленно вернулась на лицо… или что там было у Селезнёвой.

– Даже не пытались! Только покривили рожами, но пошли, как миленькие!

– Может, их застращали? – «рискнул заступиться за жертв» Иванов.

– Нас бы так «застращали»! – неожиданно вклинилась дочка. – Я бы точно не отказалась! Шампанское, сыр, колбаса, шоколад, Ленке и Аньке – по колечку с фианитами…

– Колечки-то – золотые?

– А то! – недобро ухмыльнулась дочка: вот тебе – и четырнадцать лет! – Нам с матерью, в лучшем случае – «Пошли на хуй!» – а этим… «Застращали»!

– И то! – развернула плоскую грудь маманя. – Как можно говорить «застращали», если две девицы из трёх уже прежде «ебались»… ой, извините, товарищ следователь… ну…

– Сношались, – пришёл на помощь Иванов.

– Во, точно: сношались с этими чеченцами у нас дома!

Образовавшаяся пауза дала Иванову возможность немедленно приподнять бровь. Хотя, с учётом характера заявления, он сделал бы это и без паузы.

– «С этими чеченцами»?!

По счастью, ни вопрос, ни ударение расшифровывать не пришлось.

– Именно «с этими»! – сходу «въехала» Селезнёва-старшая. А тут и дочка ухмыльнулась.