Преступление из наказания

– Вы правильно меня поняли.

После этого заявления мне оставалось лишь расплыться лицом.

– Значит, вечером… то есть, после официального окончания рабочего дня, Вы в кабинете у прокурора не были?

– Нет, не была… То есть: да, не была.

– И коньяк с господином прокурором не пили?

Девица побледнела: всё же сообразила, если не мозгами, то хрестоматийной женской интуицией.

– Вы намекаете на…

– Я намекаю? – «лакокрасочно» улыбнулся я. – Господь с Вами, сударыня! Я всего лишь очерчиваю круг подозреваемых. Заодно я решаю вопрос, исключать Вас из него, или нет.

У девицы художественно отвисла челюсть, словно и не было минутной давности кокетства и призывно глядящей на меня груди четвёртого размера.

– К-как «исключать»?! Значит, я…

Выразительно округлившиеся глаза эффектно закончили фразу за хозяйку. Нет, всё же девица была не последней по объёму серого вещества. Как минимум, предпоследней. При таких исходных мне оставалось лишь «добавить сахару» в улыбку.

– Именно так сударыня: Вы – уже там! Или, как сказал бы один классический персонаж… вряд ли Вам известный: «Вы самая-с и есть-с!». Поэтому лучше Вам не усугублять… гражданка!

Давно подмечено, что переход «с товарищеских отношений на общегражданские» по эффективности воздействия не уступает традиционной «правоохранительной» дубинке. «Наш случай» не стал исключением.

– Вот – как на духу, товарищ… гражданин генерал! – обложилась руками секретарша. В глазах её, помимо обживающегося там испуга, мелькнуло что-то похожее на слезу.

– Я с шефом… Мы с ним… Мы с ним были… в очень тесных отношениях… Я… никогда…

– Охотно верю Вам, – ухмыльнулся я, не смущаясь присутствием всё ещё висящего в петле товарища: будучи без петли, он ведь никогда и ничего не стеснялся. – Уточняю «размер веры»: я не сомневаюсь в «тесноте» ваших отношений. Но сейчас меня интересует их «формат» не в широком – шириной с кровать – смысле, а в узком: вчера, а именно вечером, пили вы с прокурором коньяк, или нет?

– Нет, клянусь Вам!

Из глаз девицы выкатились крупные – каратов в пять каждая – слезинки. Как мало иногда нужно для того, чтобы определить товарища даже не в позу: «в стойло». А всё потому, что как верно подметил один товарищ: «Моя Марусечка, а жить так хочется!».

Пока девица переключалась с точечных ударов по паркету

на слезопад, из глубин коридора появился «Важняк». Подойдя ко мне, он наклонился к самому уху.

– Шеф, мы просмотрели диск камеры видеонаблюдения.

По причине двадцать первого века на дворе, я давно уже не удивлялся использованию слова «диск» вместо привычного «кассета».

– Что-нибудь интересное?

– Разрешите предложить Вашему вниманию?

«Важняк» ухмыльнулся, конечно, нагловато, но полезным людям я отпускал и не такое, и не в такой обстановке.

– Ладно, пошли. А Вы, сударыня…

Я обернулся на девицу, которая была занята скорбью… по себе.

– … отдохните пока… вне границ приёмной…

В комнате отдыха, точнее, «в одной из», оборудованной последним словом бытовой техники, «Важняк» быстро вставил диск в миниатюрный плеер. Просмотренная запись оказалась небольшой, но формата «мал золотник, да дорог».

– Любопытно…

Избегая выводов, я пока всего лишь констатировал факт. Хотя запись буквально толкала на них: камера видеонаблюдения зафиксировала, как «что-то» в брюках и в женской шубе с накинутым на голову капюшоном прошло по коридору, и вошло в приёмную прокурора. Судя по таймеру, время было «наше», о чём я так прямо и заявил «Важняку».

– Судя по шубе – и девица тоже, – тоже «прямо так» усмехнулся «Важняк». – Мы уже опросили уборщицу: она признала шубу и её владельца. Точнее – владелицу. Да и брючки – с «нашей» секретарши: больше никому в прокуратуре не разрешалось их носить по причине жёсткого «дресс-кода». А Вы заметили, шеф: в прокуратуре уже никого не было – и не только время тому свидетель? Кстати, уборщица подтвердила, что к этому часу в «конторе» традиционно – уже ни души: наш прокурор свято исповедовал верность установке Никиты Сергеевича на то, что после восемнадцати ноль-ноль работают лишь те, кто бездельничает в рабочее время.

Я пожал плечами.

– Ну, и что это доказывает? Только то, то секретарша задержалась на работе. И, что – обязательно с целью убийства своего начальника? И как бы она засунула в петлю такого борова? Разумнее предположить, что она пришла «совокупиться на дорожку».

– В шубе?! – наморщил лоб «Важняк».

– Я же говорю: «на дорожку»!.. Кстати, ты установил, был прокурор в этот момент на работе, или нет?

– Так точно, шеф. И не только на работе, но и у себя

в кабинете.

– «Откуда дровишки»?

– Уборщица «поделились», – хмыкнул «Важняк».

Я прошёлся ладонью по гладко выбритому подбородку.

– А какого хрена он делал на работе «после работы»? Ведь прежде, насколько я знаю, он не был замечен в причастности «к стахановскому движению»? Его в кабинет и палкой нельзя было загнать – разве, что собственной «палкой», навострённой на какую-нибудь «дыру»? Поспрошай уборщицу, может, ещё немножко «дровишек подкинет»?

– Уже, шеф.

Теперь была моя очередь усмехнуться – и я её не пропустил.

– «Чтобы два раза не ходить»?

– Точно так! Она сказала, что начальник почему-то сильно нервничал, и «попросил её матом», когда она просунулась в кабинет с ведром и шваброй. Её удивила не «просьба»: начальник был в своём репертуаре. Её удивил вид прокурора, грызущего ногти. У неё сложилось впечатление – ну, это я даю литературную редакцию её рассказу…

– Ну, понятно, понятно, не отвлекайся!

– Так, вот: у неё сложилось впечатление, что прокурор кого-то ждал.

Я задумался лишь на мгновение.

– Ну-ка, давай сюда девицу! И снимите вы этого борова: хватит уже ему мозолить глаза!