НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ

А такие вопросы «с кондачка» не решаются: Григория Васильевича надо было подготовить «к торжественным проводам в мир иной». А в том, что Андропов не успокоится до тех пор, пока не успокоится навсегда былой конкурент, Григорий Васильевич и не сомневался.

Но только этими доводами разума «выбор» Романова не ограничивался: нашлись и другие. С учётом этих «других» Григорий Васильевич и голосовал за Андропова не только поэтому, что Андропов стал Андроповым, а сам он, Романов, перестал быть Романовым. А ещё – не потому, что «недолго уже осталось» Юрию Владимировичу: Григорий Васильевич совсем не был уверен в том, что сам переживёт – хотя бы политически – «не жильца» Андропова! Причина, какой бы невероятной она не показалась «гостю Олимпа», состояла в том, что Романов с Андроповым были… «одной крови»! И это – при этом, что Романов был верным почитателем Сталина, а Андропов – не менее верным его хулителем! Это расхождение не было принципиальным, ибо стороны сходились в главном: во взглядах на мир и на положение Советского Союза в этом мире. Да и взглядами на то, что внутри, они не сильно отличались друг от друга. Оба были ревностными воителями «за дело административно-командной системы». И воителями не только ревностными, но и идейными.

Андропов был «убеждённым» и «деятельным» – и поэтому Романов готов был уступить кресло, тем более что и предназначалось оно не для его зада. В Андропове Романову нравилось то, что тот и не собирался демонтировать социализм – «хорошее детище нехорошего Сталина». Это же касалось и сферы «дружбы между народов». Недаром же вскоре после очередного «исторического» пленума записной антисоветчик Бжезинский записал очередной антисоветизм: «Андропов пытается нормализовать отношения с Китаем, ухаживать за Европой и изолировать США». Такую здравую политику Романов не мог не приветствовать: это была его политика, хоть и «в редакции» Андропова.

Правда, некоторые «шаги вовнутрь» настораживали. Нет, против секретарства Рыжкова, Николая Ивановича, Григорий Васильевич возражений не имел: Рыжков занял место Кириленко. Парень – таковой, конечно, условно: двадцать девятого года, то есть, лишь на шесть лет моложе Романова – он был вполне «ничего себе». И хоть он и был с Урала – но вовсе не «с Урала»! За плечами у него был «Уралмаш», министерство тяжёлого машиностроения, Госплан СССР. А это значило, что товарищ «понюхал пороху» – и не в кабинетах, а на производстве! Именно поэтому Андропов дополнительно нагрузил его Экономическим отделом ЦК.

А, вот, другой «товарищ издалёка» Романову совсем не понравился. С Егором Кузьмичом Лигачёвым они были немного ближе по годам – но много дальше по всему остальному: классические «разного поля ягоды». Для Романова Лигачёв был не только «не с нашего двора», но даже «не с нашей улицы»! Мало того, что Егор Кузьмич «поворачивался задом» к Сталину – так он ещё к Горбачёву поворачивался лицом! «Сибирь» до неприличия активно напрашивалась на дружбу с «Кавказскими Минеральными Водами»! И, ладно бы – на «русско-водочной основе»: на почве идеологической близости. Оба деятеля были нездоровы – и даже больны – критиканством. Всё им было не так: и «темпы», и «роста», и «показателей». И в своём неудовольствии они винили не отдельных товарищей – а всю систему сразу. И хотя делали они это не с трибун – но шила в мешке не утаишь, особенно, когда оно то и дело напоминало о себе заду.

Лигачёву Андропов доверил Отдел оргработы ЦК. С точки зрения Романова: «пустил козла в огород». А ведь для того, чтобы «разгуляться вволю», Лигачёв имел целых три недостатка: активность, жёсткость, целеустремлённость. И самое неприятное заключалось в том, что все эти недостатки он поставил на службу не только Андропову, но и Горбачёву.

С подачи этих двоих Юрий Владимирович развернул настоящую «охоту на ведьм»: начал менять «первых на местах», как перчатки. Досталось «генсековского внимания» и народу в Совмине и ЦК. В результате народ… пошёл в народ! То есть, решительно опроверг шуточный перепев времён Леонида Ильича: «Вышли мы все из народа – как нам вернуться в него?». Оказалось – не вопрос: Юрий Владимирович нашёл, «как» – и вернулись! Как миленькие, вернулись! И обратно в народ – пусть и не в тот, что от сохи, пусть в служивый – но на самые нижние этажи. Можно сказать, что слились с серой массой… трудящихся.

Итогом кадровых маневров явилось то, что Рыжков стал отвечать за промышленность – хотя ещё и не головой, а Горбачёв продолжил свои фантазии на темы продовольственного изобилия. Григорий Васильевич не преувеличивал: именно Горбачёв был запевалой сказочной – только в своей нереальности – «Продовольственной программы до 1990 года включительно». А Леонид Ильич только «огласил весь список» «из скатертей-самобранок, волшебных палочек и горшочков-«вари!».

В своей работе Григорию Васильевичу не нужно было пересекаться с Горбачёвым – а с Рыжковым найти общий язык не составило труда. Парень

оказался весьма покладистым и для своей должности на удивление неглупым. И, если он не слишком усердствовал по линии помощи – то и «в обратном направлении» тоже был «не слишком». Большего от него и не требовалось: Григорий Васильевич знал не только своё дело – но и чужие дела, и даже делишки.

Всё бы ничего – да не только назначение Лигачёва портило Романову и настроение, и кровь. Увы, Андропов «не остановился на достигнутом». В экономику табуном повалили обладатели всевозможных регалий и отсутствующих достоинств: Аганбегян, Арбатов, Богомолов, Заславская, Примаков, Тихонов, Абалкин, Петраков, Ситарян. Из Канады «выписали» «притчу во языцех»: Александра Николаевича Яковлева, вечного антисоветчика – и по совместительству посла в этом британском доминионе. Как тут было не вспомнить классика! Только, если книжный Бендер чувствовал «руку Корейко», то взаправдашний Романов – «руку Горбачёва». Без этого специалиста по борьбе – но не за урожай, а «под ковром» – возвращение блудного, а ещё больше заблудшего сына не состоялось бы.

А ведь ещё совсем недавно Юрий Владимирович основательно и почти «по-русски» прошёлся по личности этого субъекта. Но Горбачёв был нужен Андропову – хотя бы как противовес Романову и прочим «увесистым» членам – и Юрию Владимировичу пришлось наступить на горло собственной песне, вместо того, чтобы «наступить на хвост» Яковлеву.

Вероятно, в качестве лучшего специалиста по рекламе загнивающего капитализма, Александр Николаевич и был определён на вовсе «не пыльное» и очень «тёплое место» директора ИМЭМО. Но интриган Горбачёв не был бы интриганом Горбачёвым, если бы не совершил дополнительное поползновение – через вползание в душу Андропова – и Яковлев был «проведён» советником ЦК по совместительству. Ни для кого – а для Романова особенно – не являлось загадкой то, что этот советник там насоветует!

Анализируя назначения, Григорий Васильевич почти физически ощущал шевеление волос на голове: Юрий Владимирович назначал… назначенцев Михаила Сергеевича! По недогляду – или умышленно – наверх просочились не только Рыжков с Лигачёвым, но и такие «бойцы идеологического фронта», как Медведев и Кручина. Первого Андропов «посадил» – увы, не в Лефортово: на науку, Заведующим отделом ЦК. Это должно было обеспечить невиданный рывок в науке… о превосходстве рыночной экономики над плановой, а «общечеловеческих ценностей» – над «моральным обликом строителя коммунизма». Ну, а Кручине тоже нечего было кручиниться: должность управделами ЦК позволяла управиться… не только с делами ЦК, но и со своими личными. А заодно – и с теми, кто мешал бы… мешать личные дела с государственными.

Из старых знакомых «поднялся» только Гейдар Алиев. Это повышение не трогало Григория Васильевича, потому что не задевало. Ведь ещё в сентябре, за пару месяцев «до отхода», Леонид Ильич планировал заменить им «окончательно выздоровевшего» Кириленко. Но очередная хроническая «временная нетрудоспособность» помешала Генсеку довести Андрея Павловича до Новодевичьего кладбища: по устоявшейся партийной традиции, «отставной козы барабанщик» не имел право на упокоение у Кремлёвской стены. Потому что иерархия – она и гробу иерархия!

Романов мало пересекался с Алиевым – но мужик вызывал у него уважение одним лишь фактом причастности к КГБ. Кроме того, Алиев был умён, деятелен и образован: как-никак – три восточных языка. И это – при том, что члены Политбюро в основном знали два языка: русский разговорный и «русский разговорный». До того, как «подняться» самому, у себя в Азербайджане невероятно обходительный Алиев занимался конкретным делом: поднимал республику. И поднял – да так, что она стояла на ногах крепко, не шатаясь. И неважно, что «опоры» приходилось выбивать в России – и даже из-под неё!

Конечно, по части славословия Леониду Ильичу он явно перестарался, затмив «поэтически-политическими» изысками даже классические здравицы халифам времён «Тысячи и одной ночи». Читая «Правду» с отчётом о пребывании Леонида Ильича в Баку, Григорий Васильевич «хохотался до упаду»: оказывается, «пройдут года и столетия – а благодарный азербайджанский народ никогда не забудет этот день». Имелся в виду день, в который дееспособного на полпроцента Леонида Ильича «предъявили» населению столицы Азербайджана.

Но, заслуженно не одобряя «перегибы» и «переборы», Романов не слишком усердствовал в критике Алиева. Возможно, хитрый «восточный человек» благодарил Леонида Ильича за предстоящее назначение – или же дополнительно убеждал его в правильности выбора. А, может, Алиев «столбил участок»: лишний «транш» из Москвы совсем не был лишним. Гейдар умел просить так, чтобы не только не отказали, но ещё и благодарили «за счастье оказать эту маленькую услугу большому другу Москвы».

Назначение Алиева явно не было направлено против Романова. Они не пересекались и раньше, не предполагалось этого и в будущем. Не только в силу характера обоих: в силу характера должностей обоих. Как член Политбюро и первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, Алиев «облекался доверием» за транспорт и производство товаров народного потребления. Так же – и в политической составляющей: и здесь Григорию Васильевичу не о чем было тревожиться. Алиев не был членом команды Андропова, и «не состоял у него на довольствии». Больше того: между ними никогда не было доверительных отношений – а без этого один человек в Политбюро не мог быть «человеком» другого человека в Политбюро.

Поэтому Григорий Васильевич не сомневался в том, что Алиев был назначен первым замом Председателя Совмина не как друг Андропова, а как противовес Тихонову. Другом Андропову Гейдар Алиевич, по счастью – для Романова – не был. Хотя, почему «по счастью»?! «Счастье» тут – понятие относительное и весьма условное. Да, Алиев не должен был примыкать, а тем более, пресмыкаться.

Это касалось всех потенциальных объектов «примыкания» и «пресмыкательства»: и Андропова, и Горбачёва, и его непосредственного начальника Тихонова. Но, как истинно «восточный человек», а ещё больше как бывший чекист и нынешний «политбюровец», Алиев вряд ли полез бы в драку за интересы конкретного товарища. Да, что, там, «в драку»: даже стороны не принял бы! Вот, на что он действительно затратил бы максимум сил – так это на то, чтобы остаться «над схваткой». Другой вопрос: получится ли это у него? В Политбюро «мудрых Хануманов» и без него хватает – да и тех не жалуют!

Но в любом случае, Романов мог не опасаться Алиева: как минимум, «падающего подтолкни» – это не его части. Одно дело – «рассыпаться» перед рассыпающимся Брежневым – и совсем другое: «сыпать» единомышленника. А в том, что их с Алиевым не разделяет «стратегическая пропасть», Романов не сомневался. Гейдар – не Горбачёв. За это говорило и его прошлое, и его настоящее. Гейдар – прагматик-производственник, а не безголовый реформатор образца «главное – ввязаться в бой – а там видно будет!». Конечно, в нём – чуть меньше здорового консерватизма, чем в Романове – но всё равно: свой брат-консерватор!..

Шестнадцатого декабря состоялось давно ожидаемое – и давно заслуженное – событие: Щёлокова «сняли с министерства внутренних дел». Правда, событие вместо «вселенского» – в масштабах СССР – размаха, оказалась местного значения. Этим скромным шагом Юрий Владимирович и ограничился: ожидаемого второго шага не последовало. Более того: за Николаем Анисимовичем сохранили всё его имущество, движимое и недвижимое, включая «собственную шкуру»! Но мало кто сомневался в том, что – надолго: люди «Андропова» уже «вооружились лопатами» – и не только для того, чтобы всего лишь «подкопать» Щёлокова. Параллельно с «раскопками» отставному генералу армии «отрывали последний окоп полного профиля»: стандартные два восемьдесят.

На место Щёлокова Юрий Владимирович определил чекиста Федорчука, авансировав его согласие заменой трёх генерал-полковничьих звёзд одной генерала армии. Имеющийся у него крупный недостаток – выдвиженец Черненко, Федорчук полностью компенсировал многочисленными достоинствами: грубость, хамство, незнакомство с лирикой. С учётом таких данных, он представлялся идеальной кандидатурой для возглавления работ «по санированию милицейского общества».

Как человек дела… в отношении другого человека, в своей практической деятельности генерал неукоснительно исповедовал верность принципу «Лес рубят – щепки летят!». Другого такого «рубаки» ещё поискать надо было – и всё равно не найти! Юрий Владимирович не сомневался: этот «наломает дров» от души… в смысле: из душ человеческих. Но это был тот редкий случай, когда подобный творческий порыв лишь приветствовался. А всё – потому, что «лучше перебдеть, чем недобдеть!».

На КГБ, к очередному неудовольствию Романова, остался верный андроповец Чебриков. Отношения с ним, как не сложились с самого начала, так и не складывались до сих пор. А ведь, казалось бы, «одно дело делаем: ты – по-своему, я – по-своему». Оба представляли опору государственности: один – тайную полицию, другой – ВПК. Чебрикову уже по должности полагалось иметь «правильные» взгляды – однако он упорно не соответствовал. Дошло уже до того, что он не только не спешил демонстрировать «верность идеям» – но и примыкал к Горбачёву!

Романов терялся в догадках: не штафирка ведь партийная – а, поди ж, ты! С чего это гэбэшник так «возлюбил ближнего своего»?! Оттого, что «ближний» – «свой»?! То есть, всё, что от Андропова – «чистое», а, коль скоро Романов – «от себя», то он – «нечистый»?! Отсюда с неизбежностью вытекал огорчительный вывод: Чебриков даже не в перспективе, а уже сейчас дополнительной гирькой ложился на чашу весов Горбачёва. Григорий Васильевич не сомневался в том, что Андропов в самое ближайшее время «протолкнёт» Чебрикова в Политбюро – хотя бы кандидатом в члены. И, ладно, если бы Генсек создавал комфортное большинство для себя: ведь он создавал его для Горбачёва, пусть и впрок!

В контексте последних лет политической биографии Романова, люди непосвящённые и даже посвящённые должны были полностью исключать какой бы то ни было интерес Григория Васильевича к «телодвижениям наверху». Ведь бывший кандидат в партийные цезари не только «выпал», но и «упал»! С учётом партийно-номенклатурных традиций обратный маневр казался чудом не меньшим, чем воскрешение Христа. А так как правоверному коммунисту надлежало быть таким же правоверным «атеистом по совместительству», то «воскрешение» Романова не допускалось и теоретически.

Только «пророки» в очередной раз отработали «пальцем в небо». Даже, если сегодняшний Романов ещё и не воскрес Романовым вчерашним, то ему, как минимум, было, от чего задуматься. Последняя информация из Кунцевской больницы – от верных людей, а не от «многоликого» Чазова – неожиданно отработала «живой водой»: пробудила, если не былые надежды то хотя бы воспоминания о них. И – не в контексте романса «Не пробуждай воспоминаний ушедших дней, ушедших дней». Романову вдруг показалось, что снова «всё может быть».

Причиной для политических выводов стал факт сугубо медицинский: в одной из палат отсека «для членов Политбюро» на днях установили закупленный за рубежом аппарат для гемодиализа. Как объяснило «доверенное лицо», это могло означать – и означало в действительности – лишь одно: почки Юрия Владимировича навсегда отказали своему хозяину в повиновении! Обе – сразу! При таких обстоятельствах всё то, что «может быть», могло быть теперь в любое время!

От этих мыслей кругом шла голова, пока Григорий Васильевич шёл кругами по комнате. Мысль его работала на анализ и на хозяина – а поэтому не могла позволить себе верхоглядства и необоснованного энтузиазма. Ситуация была непростой. Причиной тому – время, которое опять являло двойственную природу: его было и много, и мало одновременно. Одновременно во всех смыслах: и в плане самого себя, и в плане «конечных потребителей». Время работало сразу и на, и против них обоих: и Романова, и Горбачёва.

С одной стороны, оно работало на Григория Васильевича – поскольку не так много его осталось «уходящему» Юрию Владимировичу для того, чтобы ещё больше усложнить жизнь «остающемуся» Григорию Васильевичу. Но, с другой стороны, оно работало на Горбачёва. Ведь, чем больше его оставалось Андропову – тем больше возможностей появлялось

у Горбачёва «для обрастания крыльями и кулаками». В этом контексте, чем больше времени было у Горбачёва – тем меньше его было у Романова: «не бином Ньютона»!

Григорий Васильевич был человек практический, но не кровожадный. Да, в силу производственной необходимости ему доводилось кого-то «давить» и «подавлять». Но сейчас, впервые в жизни, ему приходилось желать своему непосредственному начальству «если смерти – то мгновенной» не от неприязни к нему: от неприязни к его фавориту, который до неприличия сильно хотел «перейти в лигу наследников».

В контексте этой «установки» Романов так же впервые в жизни остро почувствовал дефицит разведданных: ведь тот, кто владеет информацией – владеет ситуацией. Пока же Григорию Васильевичу приходилось самому отрабатывать «легальным резидентом» – а это совсем другие возможности…

Глава пятая

Григорий Васильевич Романов имел взгляды… Романова. Державные, то есть: фамилия обязывала. Ничего удивительного: среда формировала Романова – а Романов формировал среду. В том числе, и поэтому он всегда добивался того, чего добивался. В пределах должностных прав и обязанностей, разумеется. Тысяча девятьсот восемьдесят третий год не стал исключением из правила даже с учётом «нового места жительства» члена Политбюро от Ленинграда. Как и ожидалось – по плану, а ещё больше от Романова – рост объёмов промышленной продукции имел место быть. Таковой за отчётный период было произведено на четыре процента больше, чем в году предшествующем. Выросла и производительность труда – на вполне достойные три с половиной процента.

Апологеты – они же ставленники – Андропова тут же переадресовали аплодисменты своему покровителю. Романов – автор небольших достижений, уже выдаваемых за большие другого товарища – не стал возражать. В конце концов: «жила бы страна родная – и нету других забот!». Кроме, пожалуй, одной: чтобы его «законной добычи» ни крошки не перепало стервятникам, вроде Горбачёва.

Романов был доволен собой, а также тем, что Андропов был доволен им. Григорий Васильевич оправдывал возлагавшие на него надежды и грузы: тягловый потенциал «ока» ВПК оправдывался, если не сто, то, как минимум, на девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента. Но больше всего Андропов был доволен довольством Романовым отведённым тому «местом под солнцем». Григорий Васильевич демонстрировал тонкое понимание момента… руководства Юрия Владимировича. «Номер» Григория Васильевича был, пусть и не «шестнадцатым» – но и не первым!

И Григорий Васильевич мудро «не притязал»! Конечно, даже это не освобождало Юрия Владимировича от обязанности постоянно держать светлый образ Григория Васильевича… нет, не в памяти: в оптическом прицеле, чтобы в нужный момент произвести «контрольный выстрел». Из гуманных соображений, разумеется: чтобы товарищ Романов не мучился… сравнением и мечтами. Но пока секретарь ЦК по оборонной промышленности и машиностроению вёл себя «адекватно» и «вменяемо», Генеральный секретарь имел возможность не только «ослабить нажим пальца на спусковой крючок», но даже, время от времени, «отрывать глаз от прицела»! Ведь в текущем году Романов давал не «жару», а плану! За счёт результатов его подшефных отраслей удалось поднять среднегодовой темп экономического развития за три последних года до отметки в три и две десятых процента!

К сожалению – для Романова – не подвёл и Горбачёв. Точнее, климатические условия не подвели Горбачёва. Всё случалось вовремя: вовремя шли дожди, вовремя проглядывало солнце. Поэтому не только бездарное руководство, но даже полное отсутствие Горбачёва не могло помешать сельскому хозяйству дать прирост вверенной продукции на две и шесть десятых процента.

Но и у Горбачёва имелся повод для уныния. Если в кадровых вопросах «окружение противника» и даже «замыкание кольца» проходило вполне успешно, то на фронтах практической работы «проклятому» Романову удалось вырваться «на оперативный простор». Больше того: коварно воспользовавшись прогрессирующей недееспособностью Генсека, Романов начал эксперимент по перестройке управления промышленностью! Он увеличил права предприятий, учредил зависимость фонда оплаты труда от конечного результата, и установил взаимную ответственность поставщиков и потребителей. И эксперимент начал приносить совсем даже не экспериментальные плоды «в лице» дополнительных рублей и процентов – и как следствие, дополнительных очков «в зачёт» Романову.

Однако ненавистному Романову и этих «плевков в Горбачёва» показалось мало – и он решил пересадить ещё один «порочный» ленинградский метод «на союзную почву». Уже в июне началась работа по реформированию общеобразовательной и профессиональной школы. Добившись для ленинградских ПТУ статуса средней школы по всем параметрам, Романов захотел не только распространить этот опыт на весь Союз, но и сделать все школы страны «немножко ПТУ». Григорий Васильевич мечтал о том, чтобы аттестат о среднем образовании получали не великовозрастные балбесы, а уже готовые слесари, токари, механики, швеи и прочий рабочий класс. И, ладно бы только мечтал: и делал! Михаилу Сергеевичу так и чудился в Романове «албанский Сталин» Энвер Ходжа, который всех партчиновников два месяца в году отправлял – простыми рабочими! – на заводы и фабрики, а сам «токарил» на заводе имени Сталина в Тиране! В связи с этим Горбачёв имел законное право воскликнуть – правда, глубоко в душе: «Два диктатора – как два сапога – пара!».

Разумеется, Михаил Сергеевич, «все, как один», поднялся бы против этих злодейских покушений на права «митрофанушек» и «скалозубов» – если бы не одно «но». К сожалению для него, на этот раз «подкачал» Андропов. Ведь именно Юрий Владимирович в речи на июньском пленуме так неосторожно поднял… знамя Романова. Он поднял – а Романов тут, как тут: подхватил, развернул – и понёс дальше. И, что самое неприятное для Горбачёва: не стал притязать на авторские права. А как было бы славно: он сказал слово – ему сказали, глядишь, какой-никакой диалог и завязался бы! А там и до оргвыводов – из дверей Политбюро – недалеко!

И ещё один «грех внутреннего характера» значился за Андроповым: Романов коварно совпал с ним взглядами на приоритет темпов роста производительности труда по сравнению с темпами роста заработной платы! Это выбивало почву из-под ног «реформаторов социалистической экономики»: ведь, если реализуется романовско-андроповская задумка, то и реформировать будет нечего! При всеобщем довольстве: «сыт, пьян и нос в табаке»! – «нас не поймут»! И «не поймут» обязательно! И чем тогда заниматься?! Ведь каждодневной рутиной лавров и скрижалей «не снискнёшь»! Да и на «внешний рынок» – в западный «калачный ряд» – с таким «лицом» не выйдешь! Потому что неоригинально: подумаешь – рост производительности труда! Вот, если бы что-нибудь глобальное – типа всеобщего… или хотя бы одностороннего разоружения! Вот тогда сразу же вознесли бы на пьедестал с одновременным и занесением в скрижали! Ибо, что за жизнь – без скрижалей и пьедестала?!

Подобно любому другому выходцу «из отсталых сельскохозяйственных регионов», Горбачёв с чёрной завистью наблюдал за тем, как размашисто шагает – по карте Союза и государственным планам – «индустриализатор» Романов. Ещё в бытность секретарём на Ставропольщине, Михаил Сергеевич честно скрежетал зубами от невыгодных сравнений. Ведь, если у него в Ставрополье не было никаких заслуг, кроме хорошей погоды и хороших земель, то Романов в своём климатически неблагоприятном Ленинграде дерзко выдвинулся за счёт НПО (научно-производственных объединений). Ни у кого не было – а у него было! И не на бумаге, не для приветственного рапорта Леониду Ильичу – а для выпуска товарной продукции!

Нет, Михаил Сергеевич тоже проявил инициативу – и даже не одну. Тут тебе – и «ипатовский метод по комплексному использованию техники на уборке урожая», и МХП (межхозяйственное предприятие по механизации и электрификации) – аналог МТС. Но лавров ни один из них не принёс – спасибо ещё, что обошлось без «шишек». А, вот, у «проклятого» Романова получилось! По его инициативе и под его жёстким контролем в Ленинграде было создано девять производственных объединений в составе сорока трёх предприятий и четырнадцати НИИ, проектно-конструкторских и технологических организаций. Такое «единение» позволило всем прежним де-юре смежникам, де-факто конкурентам работать «в одной упряжке» на единый результат.

Особенно неблагоприятно – с точки зрения Михаила Сергеевича – это сказалось на положении дел в ВПК: «оборонка» стала благоприятствовать даже без режима благоприятствования. Как итог: в Питер зачастили не только «маршалы оборонного комплекса», но и Маршалы Советского Союза. Авторитет Романова у них не смогла подорвать даже убойная, казалось бы – куда тому Геббельсу! – байка насчёт Таврического дворца. Обладателей погон с большими звёздами не занимал этот вопрос, даже если бы он и был вопросом. Личность Романова интересовала их исключительно в контексте «личности ракет и ракетоносцев». А Романов «давал плану» – и, значит, перманентно был хорошим и даже своим. Таким, каким Горбачёв со своим «надувным» «ипатовским методом» не мог стать даже теоретически!

Хорошо ещё, что Запад вовремя сориентировался в вопросе Романова и его непозволительной «самодеятельности на благо Советов»! Сориентировался в вопросе Романова – и переориентировался на Горбачёва. Пока никаких «прямых» дивидендов персонально Михаилу Сергеевичу эта «корректировка курса» не принесла – зато она кое-что принесла Григорию Васильевичу. И это «кое-что» было совсем не песенным типа «и много-много радости детишкам…»! Запад решительно подхватил «знамя борьбы с Романовым и романовщиной», высунутое из окопов «московскими доброжелателями» «ленинградского воеводы» – и все прогнозы относительно скорого будущего Романова оказались сродни метеорологическим: «совсем даже наоборот»!

Это и было то самое «кое-что». Ведь теперь Романова и на пушечный выстрел не подпускали к высокой трибуне. А Горбачёву – всегда: «Пожалуйста!». И неважно, что Горбачёв с этой трибуны «лепил горбатого»: важно, что «лепил» Горбачёв – а Романову было отказано от микрофона, а заодно и в доверии.