Золотой запас Колобка – 2. Сборник

Махнёт хвостом не мышь, так рыбка,
И старики с кривой улыбкой
Abоvo?squeadmаla
Обломки уберут устало.

Разрушен быт их немудрёный,
А в это время кот учёный
И прочая братва с хвостами
Всё ходят по цепи кругами.

Весть о яйце

Весть разнеслась по всей земле,
По всем каналам:
Яйцо лежало на столе,
Яйцо лежало.
Дед с бабой били по яйцу
В изящном стиле,
По острому его концу
С размаху били.
Не поддавалось им яйцо —
Всё понапрасну.
Их крики слышало сельцо
И стук ужасный.
Вся жизнь их в беспросветной мгле
Из-за скандала:
Яйцо лежало на столе,
Яйцо лежало.

А дело было, налицо,
В их странной вере,
Что золотое то яйцо,
По крайней мере.
Мышь пробежала из угла,
Хвостом махнула.
Яйцо упало со стола,
Как ветром сдуло.

По миру весть разнёс гонец:
– Таки свершилось!
Яйцо разбилось, наконец,
Яйцо разбилось.

И повторится всё, как встарь

Дед, баба, курочка, яичко,
Бессмысленный и нудный стук.
Простая вроде бы вещичка,
Но ведь не колется так вдруг.

Бежала мышь, хвостом махнула…
Да это было всё уже:
Яйца осколки возле стула,
Дед, баба, Ряба Фаберже.

Нерест

Дед с бабой в трансе,
Мышь пришла в изнеможенье.
Курочку несло.

Мужик и щука

Жил-был красивый, умный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. Дети его выросли и разбрелись по белу свету, куда глаза глядят. Жена? А и жена тоже разбрелась. Так и жил, не зная горя, потому что почти всё остальное у него было. Почти. Ведь как ни бился, одну вещь он никак достать не мог.

И вот однажды ударился мужчина оземь и, обернувшись белым стерхом, улетел к самому синему морю. Закинул он в море невод и вытащил амфору. «Не иначе – джин. Вот и славно, самое время освежиться», – подумал он, достал из кармана перочинный нож и, изнывая от жажды, соскрёб печать с горлышка сосуда. Как только пробка выскочила из амфоры, земля задрожала, и перед мужчиной появилась огромного размера щука:

– Чего тебе надобно, Волька? – промолвила щука.

– Тут, понимаешь, какое дело… Достиг я высшей власти, уж третий срок рулю в ручном режиме. Но нет ни сна, ни отдыха измученной душе! Грызёт меня – твою ж, карась! – одна, но пламенная страсть: не в силах я, скрывать не стану…

– В граните не отлить цветок?

– Да чёрт с ней, с этой икебаной – я репку вытащить не смог!

– Нет, с репкой я не помогу, вот если только подковать блоху…

– Ну и пошла тогда в уху!

Так вот по сию пору и есть в Москве только Царь-пушка и Царь-колокол. А Царь-репку тянут-потянут, да всё хрен по деревне, два – по селу.

Роман Кулешов

Про девицу одну

Жил в королевстве одном фельшар. Не стар, не молод, деньгами не кидатся, но и лебеду на обед не ест. И была у него дочка. Уж и весела, и работяшша, и личиком бела, попой кругла, очи долу, косища до полу, красавица неописуема, вся в мамку свою. Да только мамка-то ейна заболела да померла в одночасье, ни один лекарь хворобу не вылечил.

Погоревал вдовый, поплакал за штофом горьким да женился на другой. А друга-то мало, что сварлива да высокомерна, так и падчерицу невзлюбила. Шпынят её кажну минуту, да дочки ея тож не отстают. Похаживают гоголицами, да сестрицу сводну то шпилькой кольнут, то золой с печки присыпят. К обеду не зовут, по имени не величают, гнобят девоньку, да тихонько, змеи подколодные, чтоб только папенька не прознал. Только она безответна, да злобу в сердце-то не таит.

Одним днём пришёл фельшар домой, да грит:

– Был я давеча во дворце, фрелину одну пользовал от болести иностранной, трипыром зовущейся, да слышал, что король наш бал учинят. Зовет всех девок, которы на выданье, прынцу-то женицца пора пришла!

Мачеха-то, слышь, козой заскакала, кличет дочек своих, мол, скорей лучши наряды одевайте, губы да брови-то подмазайте, будем прынца охмурять!

Забыл сказать-то: нова жена всю власть в дому забрала, бедный фельшар пикнуть не моги, тако ж и дочка евойная. Всю работу на девицу взвалила: дров поколи, коровку подои, исть приготовь, да платья нам погладь! А сама-то с дочками только и знат, что наряды да брульянты меняет, да на фельшара покрикиват, мол, пошевеливайся, старый!

Вот уж и бальный день настал, собрались мадамы, расфрантились, хвосты распушили, да укатили в город. А девоньке-то обидно как, сидит да плачет. Вдруг гляди-ко, крёстна ейная на пороге стоит, да грит:

– Могу, девонька, подсобить горюшку твому. Неси-кось тыкву каку, будем тебе карету делать. Негоже на бал пехтерём ходить-то.