– Я куплю пять килограммов! – выпалил Степа первое, что пришло в голову.
Мадо отпустил Карлоса и с холодным любопытством посмотрел на Степу:
– У тебя есть деньги?
– Сколько это стоит?
– Шестьдесят тысяч долларов. У тебя они с собой?
Степа осунулся, но не сдавался:
– Нет, таких денег у меня нет… Я с вашим человеком поеду в город, сниму с карты всё, что есть, там, там… ну… тысяч восемь. Остальное найду в течение трех дней, пока оставлю у вас паспорт, а товар вообще не буду забирать. Вы ничем не рискуете!
– Что значит – не будешь забирать?
– Мне не нужно столько, просто, пожалуйста, не убивайте Карлоса. Он не виноват. Если я куплю пять килограммов, вы его отпустите? Ну пожалуйста! Это моя ошибка, моя!
– А если ты не найдешь эти деньги, что тогда?
Степа начал ощущать какой-то животный страх, но справился даже с ним, хотя говорил всё менее и менее уверенно:
– Тогда я останусь и буду здесь, пока их не пришлют из России…
Мадо же сжал тиски на максимум и задал вопрос в лоб:
– А если их не пришлют?
Степа понимал, что их могут не прислать, просто не успеть, или не собрать, или черт знает что еще может случиться. Карлос попытался что-то сказать Мадо на испанском, но тот очень резко оборвал его. Карлос затих. Мадо превратился в каток, ползущий прямо на Степу:
– Гринго, что будет, если их не пришлют?
Степа молчал. Но вот что странно. С каждой секундой страха было всё меньше. Из глубины детских переживаний наконец проросли отвага и отчаянность:
– Когда не пришлют, тогда и решим, но я не уеду без Карлоса!
На этой фразе отвага закончилась, и Степа ужаснулся всему сказанному. Он даже подумывал сбежать. Но индеец вдруг подобрел, подошел ближе и сказал скорее Карлосу:
– Гринго, я долго жил, я знаю ответы на все вопросы, а вот на этот не знаю… Скажи мне… а почему… почему Карлоса все любят? Почему?! Мои родители, мои дети, моя сестра, она вышла за него замуж. Даже я его люблю. Но это можно объяснить. Семья. Но ты? Вот ты почему?! Ты рисковал жизнью ради этого неудачника?!
Степа как будто не понял и озадаченно спросил:
– Простите… Он ваш родственник?!
– К несчастью, да!
– И вы всё равно собирались его убить?!
Наконец Мадо вспылил. А последний раз с ним такое было до рождения Карлоса и Степы.
– С чего ты взял, что я хотел его убить?! Я редко убиваю людей, и только если они у меня воруют, но нельзя убивать человека, если духи украли у него разум.
Глаза Степы выражали высшую степень озадаченности.
– А почему бы я его больше не увидел?
Мадо взорвался.
– А зачем?! Он бы посидел здесь до твоего отъезда. Мало ли что еще вы, идиоты, придумаете. Убить Карлоса! Гринго, ты слишком много смотрел кино. Но ты меня удивил. По-настоящему. Скажи, почему ты решил спасти Карлоса? – Мадо вновь стал похож на удава, но теперь на доброго и озадаченного.
Степа ответил со слезами в голосе:
– Я не смог бы жить, если бы Карлоса убили из-за меня.
И вдруг Степа осмелился сам задать вопрос:
– А разве вы бы бросили друга?
Мадо не ответил. Он не любил сослагательное наклонение. Индеец долго изучал Степино лицо. Степе показалось, что на него смотрят тысячи глаз одновременно и видят его насквозь. И вдруг Мадо сказал то, что Степа мечтал услышать всю жизнь:
– А ты хороший человек, гринго. Постарайся не стать плохим.
Степино сердце сжалось и лопнуло. Он всегда сомневался именно в этом, самом важном для человека критерии. Поэтому он с какой-то болью и недоверием спросил:
– А откуда… откуда вы знаете, что я хороший человек? Я же трус… и дурак.
– Я не знаю, я вижу. – Мадо вернулся за стол и продолжил: – И ты не трус, а вот насчет дурака соглашусь. Гринго, а скажи, ты когда-нибудь пробовал кокаин?
– Нет, хотел вот…
– Зачем?
– Ну это же… ну это как в Россию приехать и не попробовать водку с икрой.
– Что такое икра?
Степа, как мог, объяснил. Мадо был всё так же тягуч.
– А-а-а-а, слышал. Это вкусно?
– Очень.
– А от нее можно умереть?
– Нет, конечно!
– А от кокаина ты умрешь. Все рано или поздно умирают. Сначала становятся плохими людьми, рушат жизни всех, кто им дорог, а потом умирают. Молчишь? Думаешь, почему я им торгую? Нечем больше. У нас было золото, но его украли испанцы. У нас нет ничего другого. Плохо, но что делать.
– Я вас не осуждаю…