КРУГИ ПО ВОДЕ

Вдоль старой городской стены можно было гулять от Кафедрального собора к воротам, через которые спускаешься в нижнюю часть города. Дорога проходит мимо галереи Академия Каррара, посвященной творчеству великого «малого итальянца» Лоренцо Лотто. В любой другой стране этот художник оказался бы национальным гением первой величины, а здесь он один из многих… Внизу, среди неожиданно простых улиц провинциальной Европы, другой гений – бронзовый Гаэтано Доницетти. Родившись в бедной семье, он стал одним из музыкальных столпов нашей цивилизации, давшим нам вдвойне прочувствовать драму и мощь людей, живших в далёкие времена, описанные Шекспиром, Шиллером и Сервантесом.

Этот город уникален своей связью с прошлым всей Италии. Когда та ещё была мозаикой из отдельных осколков Римской империи, здесь, в местной церкви Санта-Мария-Маджоре, упокоился великий воин, легендарный спаситель Венеции, кондотьер Бартоломео Коллеони, выбравший Бергамо в качестве последнего пристанища по окончании своей блестящей жизни. В Венеции, перед собором Сан-Джиованни-и-Паоло, стоит его знаменитая конная статуя. Постойте, да это же он, в Итальянском дворике Пушкинского Музея! Так же, как и стоящий по соседству падуанский Гаттамелата. Образы, до мельчайших деталей знакомые с юности!

Крутые улочки Бергамо, мощенные отполированным булыжником, могли бы показаться средневековыми, как во многих «туристских мекках» Европы. И все же архитектура домов выдает благородную связь с итальянским стилем жизни. Стены не плоские, как в городках остальной Европы, а сломанные под почти незаметным тупым углом!

То ли благодаря уникальному освещению, то ли постоянной дымке тумана дома и дворы выглядят не выросшими из земли, а скорее спустившимися с небес. Да что тут скажешь?..

Итак, Италия протянулась на север, до самого подножия Альп. Хотя остальная Европа и дает о себе знать в том числе и сменой диеты, которая, впрочем, не теряет итальянских особенностей стиля приготовления. И в Бергамо, и в Вероне, и на озере Гарда, упирающемся в стену Альпийских гор Швейцарии, присутствие итальянской сущности людей и архитектуры на фоне посуровевшего пейзажа всё ещё очевидно.

Малчессине – последний город до Швейцарской границы

В середине лета вода в озере Гарда ещё достаточно тёплая для купания, но ветер время от времени приносит дыхание ледников и снежных вершин, заслоняющих северный горизонт.

Над озером Гарда находится последнее пристанище итальянского националиста, искавшего путей восстановления древней итальянской доблести[26 - Макиавелли Н. «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» // Макиавелли Н. Избранные сочинения. М., 1982] , уроженца Абруццо Габриэле Д'Аннунцио. Ещё до первой мировой войны он увлекался самолётами, которые тогда еще были достоянием немногих смельчаков. Так что на войну пошёл летчиком и бросал бомбы на австрийские позиции. В какой-то момент он был ранен и потерял глаз. Но к этому времени, уже будучи знаменитым героем, он пользовался автономией в своих действиях. Так он организовал авиарейд на Вену (это было очень далеко для тогдашних самолётов и через горы от Италии) причем настоял, что его самолёт будет первым и он будет сидеть на переднем сиденье, хотя вести самолёт он не мог, и пилот должен был сидеть сзади и вести аппарат с места второго пилота. Самолеты несли не бомбы (скорее всего, из-за тяжести, но приятно думать, что поэт не хотел уродовать прекрасную Вену) а листовки, написанные самим Д’Аннунцио, с призывом к австрийцам немедленно сдаваться.

Вернувшись еще большим героем, он продолжил свою собственную войну, организовав аналогичный рейд, на этот раз на торпедных катерах в один из портов, занятых австрийцами. Опять же, они не несли торпед, а просто бросили в воду несколько бутылок с записками издевательского содержания. В каком-то смысле это все характеризует нашего героя как тайного пацифиста.

Был ли он таким уж фанатичным патриотом, что после окончания войны продолжал «махать руками», требуя аннексии дополнительных территорий от Австрии, или же ему просто хотелось продолжить состояние эйфории, кто поэта разберет. Однако, когда политическое руководство отказалось слушать его бредни, он собрал тысячу добровольцев и, возглавив эту толпу, доехал на открытом Форде до первого заграничного городишки с тем, чтобы провозгласить там новую Итальянскую Республику. Сам же он стал её президентом. Однако поэту должно было быть скучно заниматься гос-делами, так что его указы носили не практический, а скорее истерический характер. В результате он был изгнан из своей республики, а сама она отошла обратно к прежним владельцам.

Габриэле Д’Аннунцио писал, что он не преклоняется перед жизнью, но преклоняется перед искусством. В то время как первая половина была вполне понятна и фашистам, вторую они должны были воспринимать как нонсенс. Отсюда сочувственное и несколько рассеянное выражение на морде Муссолини, когда он слушает поэта на старой документальной пленке. В общем, поэт, даже когда он хочет быть частью общего дела (Маяковский, например), просто не вписывается в него, или он не поэт. Очевидно, что Д’Аннунцио поэтом был…

Вид на озеро Гарда с подножия саркофага Д’Аннунцио

Перемещаясь с запада на восток вдоль северной границы Италии, мы постоянно видим слева от себя гряду неприступных Альпийских гор или их авангарда – Доломитов (Dolomiti), которые, видимо, и хранили Италию от слишком интенсивного нашествия чужеродных влияний с Севера, по крайней мере, до изобретения массового авиа-туризма последних «до-ковидных» десятилетий. И только в конечной точке этого пути Альпы отступают за горизонт, открывая панораму бесконечных «синего моря и синего неба», о которых поет венецианский гость в опере Садко. Но прежде, чем закончить мой собственный «Magic Mystery Tour»[27 - «Волшебное турне» – название альбома Битлз] в безмятежной[28 - Serenissima – безмятежнейшая – прозвище Венеции!] Венеции, мне необходимо побывать в южной оконечности этой волшебной страны, где многое из того, что теперь составляет понятие об Италии в окружающем мире, существовало до появления самой страны Италия и до сих пор существует в законсервированном виде. И неаполитанская пицца как прототип универсально-стандартной северо-американской пиццы, и сицилийская мафия как образец допотопных социальных отношений по всему спектру моральных и правовых норм, построенных на безоговорочной преданности семье, и даже аляповатая безвкусица раскрашенных фарфоровых мадонн и глиняных святых в ореоле из лампочек и бумажных цветов в домах и магазинах итальянских эмигрантов на противоположном берегу Атлантического Океана. Последним они практически не отличаются от обывателей-католиков из других стран Европы, демонстрируя, что культуру невозможно унести на подошвах своих сапог a приходится создавать на месте.

Глава VI. Другая Италия

Хотя на самом юге полуострова и далее, в Сицилии живут люди, говорящие по-итальянски, помогая своей речи экспансивной жестикуляцией и исправно следующие детальным предписаниям католических обрядов, но и внешне (в среднем, конечно), и особенностями социального поведения они походят на других обитателей Средиземноморья.Они были покорены и на какое-то время объединены завоеваниями римлян, но не слились со своими повелителями и их наследниками – латино- сабино- этруско-лигуро-итальянцами ни духовно, ни, что особенно заметно, в культурном отношении.

Необходимо признать, что от римского владычества в Сицилии мало что сохранилось, разве что мозаичные полы в недавно раскопанной вилле Пьяцца Армерина. Таким образом, практически все памятники классического периода – греческого происхождения, а церкви и фонтаны Палермо, Чефалу и Сиракуз были построены приплывшими сюда завоевателями из Франции, Испании и Северной Африки.

Нормандский Собор XIII века в Чефалу

Впрочем, что я? По-моему, достаточно взглянуть на план Палермо, чтобы убедиться в квадратно-гнездовой застройке этого города. Но об этом мы уже говорили.

***

Самолет садился в Палермо поздним вечером и долго летел вдоль огромной горы, занимавшей полнеба и светившейся огоньками на разных уровнях. С земли наш самолетик с его прожектором должен был казаться светлячком, которых видишь в сельской местности горячими вечерами конца лета. Улицы были пусты, но, позвонив в парадную дверь многоэтажного дома, мы обрели ночлег с тем, чтобы со следующего утра начать наше погружение в сицилийскую реальность. Последняя оказалась живой смесью разных цивилизаций, где о современности, оставленной в Лондонском аэропорту Гатвик, нам напоминало только то, что перемещались мы на машине, и в некоторых гостиницах был кондиционер, впрочем, необязательный, так как открытые настежь окна охотно впускали ночью прохладный, напоённый запахом моря и мирта воздух. Сицилия, к сожалению, но может, и к счастью, не знала Ренессанса, давшего не только великое искусство, но и мощный толчок индустриальному и социальному прогрессу. Правда, и здесь родился великий художник Антонелло да Мессина, которому нашлось достойное место среди сонма небожителей на далеком Севере, в Венецианской Республике, где его, человека незнатного, приняли как равного за его талант.

А в Сицилии с незапамятных времен знатность ценилась превыше всего под властью нормандских королей-разбойников, затем французов из королевского рода Анжу и, наконец, Арагонских пришельцев из дряхлеющей и консервативной Испанской империи. Французские хозяева, кстати, кончили плохо из-за своего аристократического зазнайства и, вероятно, неумной налоговой политики. Этому эпизоду посвящена грандиозная опера в пяти актах непревзойдённого Джузеппе Верди «I Vespri Siciliani» (Сицилианская вечерня) о кровавом восстании разочарованных подданных, когда людей резали за неспособность произнести слово «cicerri» (горох по-нашему). Несчастные французы этого делать как следует не могли. Скорее всего, это событие и было самым ярким в новой истории Сицилии. После него остров со своими обитателями погрузился в продолжавшееся столетиями безвременье, оставаясь поставщиком твёрдой пшеницы и хорошего вина для Северной Италии и постепенно приобретавшей вкус к приличной еде Европы. Таким островком патриархальной старины и неиспорченной природы и застал её Гёте, считавший своё сорокадневное пребывание на Сицилии незабываемой вехой своей долгой и продуктивной жизни. Главным, что он искал и нашёл здесь, были выразительные остатки античности, сохранившиеся и до наших дней.

Ведь когда-то Сицилия была одним из центров Большой Эллады настолько, что её греческие театры существовали уже на заре классического периода, когда пьесы Эсхила ставились при жизни автора!

Вид с греческого амфитеатра на холме Седжесты

Её города: Седжеста, Таормина, Ното и Сиракузы были свидетелями переселений финикийцев и троянцев, персидских нашествий и борьбы между Афинами и Спартой в те незапамятные времена, когда Рим ещё был провинциальной колонией на берегу заселённого варварами полуострова в форме сапога. Здесь стоят античные храмы греческого периода, каких уже почти нет в материковой Греции, основательно разрушенной войнами второго тысячелетия нашей эры. Географические названия носят имена богов и героев Греции, а город Сиракузы сохранил материальную память и о гибели Архимеда, и о проповедях Св. Павла.

Сиракузы с видом на гавань, где Архимед сжёг римские галеры отраженными лучами солнца

Наконец и имперский Рим вступил в свои права на древней земле Большой Эллады и оставил свой отпечаток на этом бастионе древней культуры. И какой! Место под современным названием Пьяцца Армерина являет нам чудо искусства, откопанное аж в конце XX столетия из-под слоя земли, нанесённого природными катастрофами (может быть, землетрясением, благо Этна недалеко?) XII-го века. Оригинальные владельцы виллы и их потомки жили тут и пользовались этими садами и зданиями со времён императора Максимиана, защитившего Рим от предпоследнего нашествия варваров, а затем сдавшего свои права, да и всю Западную часть Империи на милость г?тов и своего родственника, будущего христианского владыки Константина. Их безмятежная жизнь продолжалась всего около 150 лет, а затем уступила царившему на европейском континенте хаосу.

Когда мы подъехали поглазеть на обещанные сокровища в 2007 году вовсю ещё продолжались работы по расчистке почти нетронутого временем мозаичного пола, на котором даже самый пытливый наблюдатель не обнаружит влияния христианской мифологии, а увидит буйную картину земного и подводного изобилия, где вперемежку с рыбами и зверьми обитали «русалки» обоих полов, рогатые сатиры и крылатые кони. А чего стоит утончённая и одновременно целомудренная эротика на мозаичном полу бывшей спальни, подобной которой не удавалось изобразить никому из гениев христианской эры искусства, кроме божественного Рафаэля!

И всё же для моих приученных к реализму глаз телам не хватало динамики и объёма, а пейзажам и сценам охоты – перспективы. Хочу сказать, что универсальное поклонение прогрессу навязывает нам представление о поступательном и постепенном улучшении виденья художников и в смысле освоения новых цветовых оттенков и открытия ракурса в изображении человеческих фигур, как у того же Антонелло.... Но что это? В одном из углов этого гигантского пространства, покрытого мозаикой, я увидел нечто, превратившее только что высказанное предположение в иллюзию, продиктованную тщеславным желанием выглядеть умнее и продвинутeй предков.

Группа, названная реставраторами «Гиганты» относится к греческому мифу о существах со змеиными хвостами как продолжением ног, порожденных Геей-землей назло узурпатору Зевсу, но в конце концов, побежденных Гераклом. Да вот и он, посередине, безо всяких змей на ногах. Но где я видел эти искаженные страданием тела и лица, фигуры в драматических ракурсах повернутые вглубь изображения? Ну конечно, это Страшный Суд Микеланджело в Сикстинской капелле, написанный через 1200 лет после создания этой мозаики.

Он не мог видеть эти занесенные селем картины, хотя рисунки могли быть сделаны перед катастрофой в 12м веке и сохраниться в недоступных нам архивах. Он, конечно, достаточно знал о человеческом теле, чтобы создать свои собственные образы, но духовное и эстетическое родство с теми, кто выложил эти мозаики на полу, не нуждается для меня в подтверждении. Делайте ваши выводы сами, а я останусь при своем мнении.

Итак, история Сицилии взяла пятисотлетнюю паузу с середины XIII века до середины XIX-го, когда Джузеппе Гарибальди высадился на берег со своими «краснорубашечниками» для того, чтобы начать объединение Италии раз и навсегда. А до этого, да и потом, Сицилия привлекала других визитеров –английскую аристократию, например, бежавшую от дискомфорта холодной и мокрой зимы в Таормину, украшенную летними дворцами и садом экзотических цветов над обрывом с видом на дымящуюся Этну.

Сад запомнился ярким цветением бугенвиллей – растений из Южной Америки, названных в честь графа Бугенвилля, французского адмирала, сперва воевавшего с англичанами, а затем прославившегося кругосветным путешествием и описанием новых земель, когда Европа ещё открывала мир, который ей предстояло цивилизовать, как это тогда понимали.

С окончательным исчезновением Западной Римской Империи и Сицилию, и материковую часть Италии вплоть до Неаполя, на полпути от Сицилии до Рима пытались контролировать всевозможные иноземцы – от Византии до арабов и нормандцев. Так что захваченные земли часто объединяли всю Южную Италию в одну колонию. Эта история, по-видимому, определила характер обитающего там народа на века вперед: и мафия, и крайняя консервативность в одежде и обычаях. Попав с женой в 1980 году на каменистый пляж Четары (недалеко от Сорренто) и загорая в купальниках, мы находились под неусыпным надзором женщин неизвестного возраста, одетых в черное с ног почти до самых глаз. А уж посыпать рыбное блюдо пармезаном здесь не придет в голову ни одному местному владельцу харчевни даже теперь!

Но волшебное Амальфи стоит особняком в истории этой части страны: освободившись от чужеземных владельцев, где войной, где дипломатией, в IX-м веке республика Амальфи образовала раннюю версию итальянского сочетания демократии и деспотии с Дожем во главе и даже стала на пару веков одной из повсеместно распространившихся торговых посредниц тогдашнего Средиземноморья с колонией в Константинополе. В конце концов Амальфи, этот южный форпост итальянской культуры и коммерции, уступил свое место северным морским державам – Генуе и Венеции – в немалой степени благодаря природному катаклизму цунами в середине 16-го века, смывшему значительную часть прибрежных построек. А Неаполь, являвшийся в течение всего Средневековья первостепенным торговым и промышленным центром, в 15-м веке потерял свою позицию в пользу Флоренции и с тех пор вплоть до наших дней остаётся культурной провинцией, сохраняющей самобытность в виде песен, одежды и образа жизни наподобие стиля североамериканских «иннерсити».

Глава VII. La Serenissima

Венецию, как, наверное, любую часть Италии, местные жители считают отдельной вселенной. «IoVeneziano» – так говорил нам пролетарского вида молодой человек, владелец квартирки в районе Каннареджо, которую мы снимали. В таком же духе о своей Флоренции говорил Франко Дзеффирелли в беседе с Владимиром Познером.

Венеция, конечно, по особости не имеет равных благодаря той концентрации творческих сил в областях коммерции, градостроительства, политики, музыки и живописи, которая сделала её уникальным центром развития всей нашей цивилизации. Вдобавок, она, в отличие от большинства городов Средиземноморья, и превзойдя в этом антипод по широте – Геную, долгое время была своеобразной мини-империей. Она оставила крепости, колонии и часто недобрую славу во всем Восточном Средиземноморье. Даже, непонятно как туда залетевшие церквушки на вершинах гигантских камней Метеоры в северной Греции, обязаны своим появлением православным монахам, бежавшим от венецианских притеснителей, а не от пришедших позже турок, тоже достаточно жестоко правивших теми местами (как монголы Русью триста лет). Венецию мы встретили и на морском берегу Словении в виде построек на центральной площади курортного городишки Пиран (по-итальянски Pirano) где стоит великолепный памятник-статуя одному из первых оперных композиторов Венеции – Мессеру Джузеппе Тартини. Скрипка подмышкой, а смычок как шпага. Вперед!

Пиран – словенский филиал Венеции

И в трехстах километрах от этого места, дальше на восток, снова живое напоминание о Венеции, в маленьком (буквально 2 улицы) черногорском городке Пераст, в середине Бока-Которской бухты, соединённой с Адриатическим морем узким проливом. Здесь, на площадке в сто квадратных метров – бронзовые бюсты прославленных капитанов-черногорцев, водивших Венецианские корабли против турок при Лепанто, подобно придуманному Шекспиром Мавру.

Пераст, Черногория – родина венецианских капитанов

***

Венеция – славная, богатая, победоносная, с яркими разноцветными знаменами и вымпелами на мачтах, сверкающими серебром и золотом куполами, оркестрами на покрытых коврами плотах, проплывающих в воскресенье мимо Сан-Марко и Палаццо Дожей, с музеями и галереями, шедеврами живописи, всемирно-известным Биеннале искусства, речными трамваями вапорето, заполненными горожанами и туристами до отказа, с потолками церквей, расписанных Тьеполо, с картинами Тинторетто во дворцах, больших и малых церквях. И толпы-толпы улыбающихся людей!