Роман без героя

– Пса этого… Черного…

– Акстись, Семен!.. – начал было Богданович, напряженно вслушиваясь в пугающую тишину: где-то прошуршала крылами летучая мышь, гоняясь за добычей; монотонно скрипели колеса телеги, дышали лошади, управление которыми я взял на себя.

– Скажите, доктор, а не заразны ли такие галлюцинации для других? – с опаской спросил секретарь райкома.

– Нет, Яков Сергеевич, – успокоил я районного начальника. – Эпилепсия не передается ни воздушно-капельным путем, ни через какой другой контакт… Это приобретенная вследствие органических или психических поражениях головного мозга болезнь. Аура болезни – безотчетные страхи, слуховые или зрительные галлюцинации.

– Ах ты, гадина! Вон он! Вон он! Стреляйте! – услышал я за спиной возглас Котова. И он трижды пальнул в ночь.

– Семен! – вцепился в начальника НКВД Богданович. – Что там было?..

– Да чёрная собака! Здоровущая! С телёнка, не меньше…

Лошади снова понесли, норовя второй раз перевернуть телегу.

– Господи!.. – взмолился Богданович. – Ну и командировка в эту проклятую Аномалию! Пронеси, Господи!…

Теперь уже я изо всех сил сдерживал лошадей. Слава Богу, лесная дорога кончалась. После молодого ельника начинался заливной луг.

– Тпру, стойте, родимые!.. – пытался остановить я конную тягу.

– Вон он, проклятый!.. – толкнул начальника райотдела НКВД под локоть Петр Ефимович. – Стреляй, Котов! Стреляй же!..

Тот наугад выстрелил в темноту.

И тут, как мне показалось, прямо перед соловой кобылой, мелькнула какая-то тень. Комбедовская лошадка всхрапнула и чуть не вывернулась из оглобли. Тень огромной собаки вроде стала уходить в сторону леса, пока не скрылась в густой тьме чащи.

К дому Карагодиных мы приехали без сил, будто кто-то, неведомый, опустошил не только жизненный запас, но и наши души. Разговаривать не хотелось. Мы молча спешились с телеги. Петр Ефимович, долго перелезал через грядку[16 - Грядка – здесь: продольная жердь на краю кузова телеги] телеги, зацепился за нее рубахой и с треском вырвал из одежды солидный клок. Он зачертыхался, но Богданович остановил поток матерного словоблудия:

– Не матерись только, Петр… Не гневи небо…

Карагодин вошел в хату, не пригибаясь. И больно ударился головой о матицу[17 - Матица – балка, поддерживающая потолок]. Но только стиснул зубы, глотая бранные слова.

– Ты бы лампу, что ли, зажег, Петруха!… – почесывая лоб, зло бросил он хозяину.

Главантидер, хорошо ориентируясь в темноте по памяти, снял с выступа на печи керосиновую лампу, чиркнул спичкой и снял закопченное разбитое стекло. Фитиль густо закоптил, завонял на весь дом, контрастно подсвечивая наши страшные изможденные лица.

– Вечерить ща соберу… – буркнул Карагодин, бросая не погасшую спичку на загнетку[18 - Загнетка – место перед топкой, куда сгребают угли].

– Гляди, пожар сделаешь… – назидательно сказал Богданович.

– Вот и сделаю! – засмеялся Петр Ефимович. – Я тако-о-ой пожар раздую, вся Слобода вздрогнет…

И он, как опытный заговорщик, подмигнул Котову:

– А сгорить эта халупа – не беда… Власть быстрее расстарается, чтобы её верному псу новые хоромины поставить…

– Власть сама в одних портах с восемнадцатого года ходит, – возразил Котов, засовывая руки в карман своих кожаных галифе.

– Зато какие штаны!.. – поцокал языком Главантидер. – Из чертовой кожи… Им же сносу, Семен, нету…

Хозяин вышел в сени, загремев пустым ведром.

– Ничего нетути… Хоть шаром покати! – отозвался он оттуда.

– Покрали, сволочи?.. – поинтересовался Котов.

– Да не, – возвращаясь, сказал Карагодин. – Дома-то меня не бывает… Всё воюю, воюю, дерусь за власть нашу народную! Можно сказать, не жалея живота своего… Вот и пусто в животе том.

– А мальчишка твой, Гриша, сейчас где? – зевая, поинтересовался Богданович.

– Мальчишка? – достав кожаный кисет с махоркой, переспросил Карагодин. – Мальчишка к суседям пристроен… Ты, Яков Сергеевич, давеча сказывал, шо знаешь их – Захаровы…

– Мастеровые люди… И плотники, и шорники, и коневоды, и земледельцы, – кивнул Богданович. – Я в Слободу с отрядом продразверстки приезжал… У Захаровых останавливался на постой.

– Хорошо тогда подгребли? – прищурился Петр Ефимович, пытаясь от лампы прикурить самокрутку с подмокшей махоркой.

– План взяли… – нехотя ответил Яков Сергеевич, не желая вспоминать те дни в подробностях.

– У ентих куркулей посадских, – крякнул Карагодин, зажмуриваясь от дыма, попавшего в глаз, – и два плана не грех взять… Двужильные они… На себя завсегда заработают. А вот на родное государство ни в жисть не расстараются. Куркули, словом.

– Не сознательные, – поправил Котов. – Ничего, воспитаем…

– Ты сына, главное, в революционном духе перевоспитай, – со своего места отозвался Яков Сергеевич. – Мелкобуржуазная идеология весьма заразна для простого народа…

Карагодин всхрапнул, но тут же проснулся:

– Не, у Гришаньки – моя закваска… Его уж ни кулакам, ни подкулачникам не переделать. Ему бы грамотенки – далеко пойдет малый… Чувствую нутром, шо далеко…

– Пока мы, чекисты, не остановим, – пошутил Котов и один расхохотался своей шутке.

– А вот коль завтра парень твой в антирелигиозной пропаганде себя проявит с положительной стороны, – снимая сапоги, сказал Богданович, – тогда и отправим его по направлению обкома учиться… В Красной Тыре учительский техникум открыли.

– Вот за это моя отцовская вам благодарность, – почему-то не слишком любезно поблагодарил партийного начальника Карагодин.

– Чтобы получить высшее, нужно сперва получить среднее… устраиваясь на лавке, чтобы поспать часок-другой до рассвета, зевая, протянул Семен. – Так ведь, доктор? У вас-то, надеюсь, даже не гимназия, а университет.

– Военно-медицинская академия в Петербурге, – ответил я, засыпая.

– Во как!.. Из бывших офицериков, значит…

– Я – врач, – сказал я.

– Хватит языки трепать, – проворчал Котов. – Меня от умных слов всегда сон смаривает… Давайте хоть часок подремлем. Такой кошмар пережи…

И он захрапел, не успев закончить фразу.

– Я лампу потушу… – потянулся к огню Карагодин. – Керосина на донышке…