Актея

Актея
Александр Дюма

Роман Дюма «Актея» («Acte») хронологически продолжает «Исаака Лакедема», хотя написан задолго до него и представляет собой самостоятельное произведение.

Героиня романа – гречанка Актея – имеет мало общего со своим историческим прототипом. Реальная Актея (годы жизни неизв.) была вольноотпущенницей Нерона и, вероятно, первой его любовницей – скорее всего до его восшествия на престол. Император привязался к ней и даже собирался на ней жениться. Актея платила ему взаимностью, не забыв царственного возлюбленного и после его смерти. Сама она, насколько можно судить, надолго пережила его. О ее характере почти ничего не известно, она старалась держаться подальше от государственных дел, хотя и принимала участие, возможно косвенное, в некоторых придворных интригах. По существу, все события в романе, касающиеся Актеи (но не Нерона) вымышлены Дюма.

Александр Дюма

Актея

I

В седьмой день месяца мая, который греки называют таргелион, в году пятьдесят седьмом от Рождества Христова и восемьсот десятом от основания Рима юная девушка лет пятнадцати-шестнадцати, высокая, красивая и быстрая в движениях, словно Диана-охотница, вышла из западных ворот Коринфа[1 - Эти ворота Коринфа назывались Лехейскими и вели в одноименную гавань, откуда приплывали корабли из Италии.] и направилась на берег моря. Дойдя до лужайки, спускавшейся от опушки оливковой рощи к ручью, затененному померанцами и олеандрами, она остановилась и принялась собирать цветы. Вначале она колебалась, что ей рвать: фиалки и цветы шпажника, растущие под сенью деревьев Минервы, или же нарциссы и кувшинки, видневшиеся по берегам и на поверхности воды? Наконец она выбрала последние и, прыгнув, словно молодая лань, побежала к ручью.

На берегу она остановилась; от быстрого бега расплелись ее длинные волосы; она встала на колени, погляделась в воду и улыбнулась, увидев себя. И в самом деле, это была одна из прекраснейших дев Ахайи,[2 - Ахайя – историческая область на севере Пелопоннеса; после римского завоевания в середине II в до н. э. вся Южная и Средняя Греция была объединена в римскую провинцию под названием Ахайя; административным центром ее был Коринф.] с полными неги черными глазами, ионическим носом.[3 - Ионический (ионийский) нос – то же, что греческий: его линия идет ото лба прямо вниз.] и розовыми, будто коралл, губами; ее тело, крепкое, как мрамор, и гибкое, как тростник, напоминало статую Фидия, оживленную Прометеем[4 - Согласно мифам, именно Прометей вдохнул душу людям.] Лишь ступни ног, на вид слишком маленькие, чтобы выдержать вес девушки ее роста, казались несоразмерными; это можно было бы счесть недостатком, если бы кто-нибудь вздумал поставить в вину юному созданию подобное несовершенство. И даже нимфа Пирена, предоставившая ей зеркало своих слез, хоть и женщина, а не смогла лишить себя удовольствия воспроизвести этот образ во всей его прелести и чистоте. После минуты немого созерцания девушка разделила волосы на три пряди; те, что росли у висков, заплела в косы, соединила их на макушке и закрепила венком из олеандров и цветов померанца, который уже успела свить, и, оставив волосы сзади распущенными, словно грива на шлеме Паллады,[5 - Паллада – одно из прозваний богини Афины, произведенное от имени гиганта Палланта; во время гигантомахии Афина содрала с него кожу и прикрывалась ей в бою как щитом. Афина почиталась в Греции как покровительница и защитница городов, в т. ч. от военного нападения, поэтому ее обязательные атрибуты: щит, копье и шлем с высоким султаном из конского хвоста.] наклонилась, чтобы утолить жажду, ведь за этим и пришла она на край лужайки; и все же, сколь ни велика была жажда, девушка поддалась другому, еще более сильному желанию – стремлению убедиться, что она по-прежнему прекраснейшая из дочерей Коринфа. И вот живое лицо и отражение постепенно сблизились; можно было подумать, будто две сестры, нимфа и наяда, соединяются в нежном объятии: их губы соприкоснулись среди влаги, поверхность воды дрогнула, легкий бриз, пронесшись в воздухе, словно сладострастное дуновение, осыпал ручей розовым душистым дождем лепестков, и течение понесло их к морю.

Встав, девушка взглянула на залив и на мгновение замерла, захваченная открывшимся ей зрелищем: подгоняемая ветром с Делоса,[6 - Делос – маленький остров в центре архипелага Киклады, торговый центр в Эгейском море; лежит к востоку от Коринфа. Непонятно, как восточный ветер мог подгонять судно к западному побережью.] к берегу приближалась галера с двумя рядами весел, с позолоченной кормой и окрашенными в пурпур парусами. Хотя корабль был еще в четверти мили от берега, с него доносились голоса матросов, певших гимн Нептуну. Девушка узнала фригийский лад, на котором сочинялись священные гимны;[7 - Античная музыка резко отличалась от новоевропейской и была основана не на семи нотах, а на четырех нисходящих звуках – тетрахордах; соотношения этих тетрахордов образовывали лады. Всего было семь ладов, из них три основные (дорийский, фригийский и лидийский) и четыре смешанные. Дорийский лад считался самым спокойным, уравновешенным, усмиряющим чувства и употреблялся в гимнах Аполлону; фригийский (от области Фригия в Малой Азии) – возбуждающим, экстатическим и употреблялся в гимнах Дионису; лидийский был промежуточным между экстатическим и спокойным.] однако звуки, доносившиеся до нее, были непохожи на резкие голоса калидонских[8 - Калидон – город на северном берегу Коринфского залива (в Этолии).] или кефалленийских[9 - Кефалления (соврем. Кефалиния) – остров к западу от входа в Коринфский залив.] рыбаков: хотя ветер рассеивал и приглушал их, они казались столь же искусными и так же ласкали слух, как песни жриц Аполлона. Привлеченная этой мелодией, юная коринфянка встала, сорвала несколько цветущих веток померанца и олеандра, чтобы сплести еще один венок и на обратном пути возложить его в храме Флоры, которой был посвящен месяц май; затем неспешной походкой, выдававшей любопытство и в то же время робость, она пошла к берегу моря, на ходу свивая душистые ветви, сорванные у ручья.

Бирема,[10 - Бирема – гребное судно с двумя рядами весел.] между тем приближалась к берегу, и теперь девушка могла не только слышать голоса, но и видеть лица поющих; песнь представляла собой моление, обращенное к Нептуну: его вначале исполнял корифей[11 - Корифей – здесь: предводитель хора в древнегреческой трагедии, вступающий в непосредственный контакт с актерами.] а затем подхватывал хор, и ритм его был таким мягким и таким гармоничным, что оно вторило мерным движениям гребцов, налегавших на весла, и самих весел, ударявших о воду. Тот, кому отвечал хор, и кто, по-видимому, был хозяином судна, стоял на носу и аккомпанировал себе на трехструнной кифаре, вроде той, с которой ваятели изображают Эвтерпу, покровительницу гармонии;[12 - Неточность: во-первых, минимальное число струн на кифаре – четыре; во-вторых, музы – покровительницы гармонии не существовало. Муза лирической поэзии Эвтерпа изображалась с двойной флейтой, а кифара была атрибутом Эрато – музы любовной поэзии.] у ног его лежал раб в длинном азиатском одеянии, которое могло принадлежать как мужчине, так и женщине, поэтому девушка на берегу не могла понять, кто это. Поющие гребцы стояли возле своих скамей и хлопали в такт: они благодарили Нептуна за попутный ветер, давший им передышку.

Два столетия тому назад это зрелище привлекло бы внимание разве что ребенка, собирающего раковины на песчаном берегу, теперь же оно вызвало крайнее изумление у юной девушки. Теперешний Коринф уже не был, как во времена Суллы, братом и соперником Афин. В году шестьсот восьмом от основания Рима консул Муммий взял город штурмом, граждане его погибли от меча, женщины и дети были проданы в рабство, дома сожжены, стены разрушены, статуи отправлены в Рим, а картины, за одну из которых Аттал,[13 - Аттал – имя нескольких царей Пергама; здесь имеется в виду Аттал II (правил в 160–139 гг. до н. э.).] некогда предлагал миллион сестерциев, служили подстилками римским солдатам: однажды Полибий[14 - Полибий (ок. 200 – ок. 120 до н. э.) – греческий историк и государственный деятель, один из руководителей Ахейского союза; после Третьей Македонской войны, в которой Ахейский союз не принял участия, был все же отправлен заложником в Рим. Там он сблизился с образованными и влиятельными римлянами и начал писать «Всемирную историю» (частично дошла до нас), охватывавшую события в Малой Азии, Греции, Македонии, Риме и других странах с 280 по 146 гг. до н. э. (упомянутый эпизод в этой книге и изложен: XXXIX, 13, 3); стал сторонником проримской ориентации греческих полисов, но всячески старался смягчить положение побежденных (за это коринфяне поставили ему статую). Здесь имеется в виду художник Аристид Старший (IV в. до н. э.); до нас дошло описание только одной его картины: изображена умирающая на поле битвы мать, к груди которой припал младенец.] застал их играющими в кости на творении Аристида. Восемьдесят лет спустя Юлий Цезарь выстроил город заново[15 - Цезарь дал указание отстроить Коринф сто лет спустя после его разрушения, а не восемьдесят.] окружил его стенами, основал в нем римскую колонию, и Коринф снова начал возвращаться к жизни, но до прежнего великолепия было еще далеко. С целью как-то поднять значение города римский проконсул объявил о проведении с десятого мая в Коринфе Немейских,[16 - Немейские игры – общегреческие игры, проводившиеся с VI в. до н. э. в Немейской долине в Арголиде (северо-восточный Пелопоннес); включали спортивные и музыкальные состязания.] Истмийских и Флоралийских,[17 - Флоралии – римские празднества в честь богини Флоры; по преданию, учреждены в VIII в. до н. э., но известны лишь с 173 г. до н. э.; представляли собой веселый, даже разнузданный праздник, в котором состязания играли не главную роль.] игр[18 - После прихода к власти Август присвоил себе должность «постоянного проконсула» и разделил провинции на две группы: императорские – там находились войска, оттуда доходы шли в собственную казну императора (фиск), и он правил там через назначенных им на неопределенный срок наместников (легатов); и сенатские, где войск не было, доходы поступали в сенатскую казну (эрарий) и власть осуществляли по-прежнему проконсулы (консулы уже, впрочем, не избирались народом, а назначались формально сенатом, фактически же – императором). Ахайя была сенатской провинцией.] на которых он должен был увенчать победителей – самого могучего атлета, самого умелого возницу и самого искусного певца. По этой причине вот уже несколько дней разноплеменная толпа чужестранцев стекалась в столицу Ахайи, привлеченная либо простым любопытством, либо желанием завоевать награды; это обстоятельство на короткое время вернуло обескровленному, ограбленному городу былой блеск и оживление. Одни прибывали на колесницах, другие – верхом, третьи приплывали на нанятых или выстроенных ими судах; но никто из них не входил в гавань на столь богато украшенном судне, как то, что в эту минуту коснулось берега, который некогда оспаривали друг у друга влюбленные в него Аполлон и Нептун. Как только бирему вытащили на песок, матросы приставили к ее носовой части лесенку из лимонного дерева, выложенную серебром и бронзой, и певец, перекинув кифару за спину, сошел на берег, опираясь на раба, до этого лежавшего у его ног. Первый из них был красивый молодой человек лет двадцати семи – двадцати восьми, белокурый, голубоглазый, с золотистой бородой; одет он был в пурпурную тунику и синюю хламиду,[19 - Хламида – здесь: плащ из плотной шерстяной материи, надеваемый поверх хитона; одежда солдат и путешественников.] расшитую золотыми звездами; на шее у него был повязан шарф, концы которого свешивались до пояса. Другой казался лет на десять моложе: это был отрок на пороге юности; походка его была медленной, весь облик – болезненным и печальным, и все же свежесть его щек вызвала бы зависть у самой цветущей женщины; его розовая прозрачная кожа тонкостью могла бы поспорить с кожей самых сладострастных дев изнеженных Афин, а его белая пухлая рука по своим очертаниям и своей слабости, казалось, была предназначена скорее крутить веретено или держать иглу, чем носить меч или дротик, как подобает мужчине и воину. Как мы уже сказали, он был в белом одеянии, длиною до колен, расшитом золотыми пальмовыми ветвями; его длинные волосы ниспадали на обнаженные плечи, а на шее висело на золотой цепочке маленькое зеркало в оправе из жемчужин.

В то мгновение, когда он собирался ступить на землю, спутник резко остановил его. Юноша вздрогнул.

– Что случилось, господин? – спросил он тихо и боязливо.

– А то, что ты собирался ступить на берег левой ногой, и эта твоя неосторожность могла свести на нет все мои расчеты, благодаря которым мы прибыли сюда в девятый день нон,[20 - В римском календаре ноны – седьмой день марта, мая, июля и октября и пятый день остальных месяцев.] а это доброе предзнаменование.

– Ты прав, господин, – ответил юноша, ступив на берег правой ногой; его спутник сделал то же самое.

– Чужестранец, – сказала старшему из путешественников дева (она слышала их слова, произнесенные на ионийском наречии[21 - В Древней Элладе существовало несколько диалектов; основными из них были ионийский, распространенный в Малой Азии и в Аттике, эолийский – в Средней Греции, дорийский (спартанский) и ахейский. В основу литературного языка был положен аттический говор ионийского диалекта.]), – земля Греции, какой ногой на нее ни ступишь, благоприятствует всякому, кто прибывает на нее с дружескими намерениями: это земля любви, поэзии и сражений; у нее есть венки для влюбленных, для поэтов и для воинов. Кем бы ты ни был, чужестранец, прими этот венок в ожидании того, другого, за которым ты, как видно, сюда явился.

Молодой человек без колебаний принял и надел венок, что дала ему коринфянка.

– Боги благосклонны к нам! – воскликнул он. – Взгляни, Спор, вот померанец, яблоня Гесперид: его золотые плоды даровали победу Гиппомену, замедлив бег Аталанты,[22 - Весьма распространенный анахронизм. Померанцы – апельсины – не были известны в Европе в древности и появились лишь в эпоху крестовых походов (XI–XIII вв.). Передавая предание об Аталанте, Дюма смешивает два мифа. Дочь аркадского (Аркадия – область в центре Пелопоннеса) героя Иаса (называются и другие имена) Аталанта славилась быстротой ног. Не желая выходить замуж, она заявила, что отдаст руку тому, кто победит ее в беге. Это удалось Гиппомену (вариант: Меланиону), который на бегу разбрасывал золотые яблоки, подаренные ему Афродитой; Аталанта замедляла бег, подбирая их, и проиграла состязание. Однако в дошедших до нас текстах ничего не говорится о том, что это были именно те, дарующие вечную молодость золотые яблоки, которые росли на далеком западе в саду, охраняемом драконом и нимфами Гесперидами.] а вот олеандр, дерево, любимое Аполлоном. Как зовут тебя, славная пророчица?

– Меня зовут Актея, – покраснев, ответила девушка.

– Актея! – воскликнул старший из путешественников. – Слышишь, Спор? Вот новое предзнаменование: Актея означает «берег». Значит, земля Коринфа ждала меня, чтобы наградить венком.

– Что же тут удивительного, Луций? Разве это не назначено тебе судьбой? – ответил юноша.

– Насколько я понимаю, – робко вмешалась девушка, – ты прибыл сюда, чтобы оспаривать одну из наград, обещанных победителям римским проконсулом?

– Помимо красоты, боги наделили тебя даром ясновидения, – отозвался Луций.

– Должно быть, у тебя есть родственники в городе?

– Вся моя семья находится в Риме.

– Ну тогда, быть может, какие-нибудь друзья?

– Мой единственный друг стоит перед тобой, и он, как и я, чужой в Коринфе.

– Но есть ли у тебя здесь хотя бы знакомые?

– Никого.

– У нас большой дом, и мой отец любит гостей, – продолжала девушка. – Быть может, Луций удостоит нас своим посещением? Мы будем молить Кастора и Поллукса быть к нему благосклонными…[23 - Эти неразлучные братья были гордостью Спарты: Кастор был знаменит как воин и укротитель лошадей, а Полидевк был непревзойденным кулачным бойцом; оба завоевывали призы на Олимпийских играх.]

– А ты, девушка, не их ли сестра, не Елена?[24 - Имеется в виду дочь Зевса и спартанской царицы Леды, сестра Кастора и Поллукса, жена царя Спарты Менелая, виновница Троянской войны Елена Прекрасная.] – улыбаясь, перебил ее Луций. – Рассказывают, будто она любила купаться в источнике где-то неподалеку отсюда. Как видно, этот источник обладал чудесным свойством – продлевать жизнь и сохранять красоту. Наверно, Венера открыла эту тайну Парису,[25 - Парис – троянский царевич, похитивший Елену.] а Парис доверил ее тебе. Если это так, прекрасная Актея, отведи меня к этому источнику: повстречав тебя однажды, я теперь хочу жить вечно, чтобы видеть тебя всегда.

– Увы! Я не богиня, – отвечала Актея, – и ключ Елены не обладает такой чудесной силой, но, как ты правильно сказал, он недалеко отсюда: гляди, всего в нескольких шагах он низвергается со скалы в море.

– Значит, этот храм возле источника посвящен Нептуну?

– Да, и эта сосновая аллея ведет к стадиону. Говорят, прежде здесь перед каждым деревом стояла статуя. Но Муммий забрал их, и они навсегда покинули мою родину, чтобы отправиться на твою. Пойдем по этой аллее, Луций, – улыбаясь, продолжала девушка, – она ведет к дому моего отца.

– Что ты думаешь об этом предложении, Спор? – спросил молодой человек, перейдя с греческого языка на латинский.

– Что твоя счастливая судьба не давала тебе оснований сомневаться в ее постоянстве.

– Ну что ж, доверимся ей и на этот раз, ведь никогда еще она не являлась в таком влекущем и чарующем облике.

Затем, снова перейдя на ионийское наречие, на котором он говорил необычайно чисто и правильно, Луций сказал:

– Веди нас, девушка, ибо мы готовы следовать за тобой; а ты, Спор, прикажи Либику присматривать за Фебой.

Актея пошла впереди, в то время как юноша, выполняя приказ своего господина, поднимался на корабль. Дойдя до стадиона, она остановилась:

– Взгляни, – сказала она Луцию, – вот гимнасий.[26 - Гимнасий (от гр. gymnos – «обнаженный») – в античном мире помещение для физических упражнений; греки занимались спортом обнаженными (отсюда и название).] Он уже полностью подготовлен, даже пол посыпан песком, ведь игры начнутся послезавтра, и начнутся с состязания борцов. Справа, на том берегу ручья, в конце сосновой аллеи, – ипподром. Как ты знаешь, второй день игр будет посвящен гонкам колесниц. И наконец, вон там, на склоне холма, ближе к крепости, находится театр, где будут состязаться певцы. Какой из трех венков будет оспаривать Луций?

– Все три, Актея.

– Ты честолюбив, чужестранец.

– Число три любезно богам, – заметил Спор, успевший присоединиться к своему спутнику, и путешественники, ведомые прекрасной коринфянкой, продолжали свой путь.

Недалеко от города Луций остановился.

– Что это за источник? – спросил он. – И что это за разбитые барельефы? Мне кажется, они восходят к временам наивысшего расцвета Греции.

– Это источник Пирены, – ответила Актея. – Ее дочь была убита Дианой на этом самом месте, и богиня, видя горе матери, превратила Пирену в источник,[27 - Миф изложен здесь неточно.] когда та оплакивала дочь, упав на ее тело. А создателем этих барельефов был Лисипп,[28 - Лисипп (изв. во второй пол. VI в. до н. э.), придворный скульптор Александра Македонского, не мог быть учеником Фидия, жившего веком ранее.] ученик Фидия.

– Взгляни, Спор, – восторженно воскликнул молодой человек с лирой, – взгляни, какой великолепный замысел! Какая выразительность! Это сражение Улисса с искателями руки Пенелопы, не правда ли? Посмотри, как правдиво умирает этот раненый, как он корчится, как страдает. Стрела торчит у него прямо под сердцем; попади она чуть выше – и не было бы этих смертных мук. О, ваятель был большой искусник, он знал свое дело. Я прикажу перевезти этот мрамор в Рим или в Неаполь, пускай стоит в моем атрии. Таких предсмертных мук я не видел даже у живых людей.

– Это один из остатков нашего былого великолепия, – сказала Актея, – город высоко ценит его и гордится им; подобно матери, потерявшей прекраснейших детей, он дорожит теми, что остались. Вряд ли ты, Луций, достаточно богат, чтобы купить этот обломок.

– Купить! – ответил Луций с неизъяснимым пренебрежением. – Зачем мне его покупать, если я могу просто взять его? Если я хочу получить этот мрамор, он будет мой, хоть бы весь Коринф был против! (Спор сжал руку своего господина.) Другое дело, – продолжал он, – если прекрасная Актея скажет мне, что она желает, чтобы этот рельеф остался на ее родине.