Три мушкетера

В полку королевских мушкетеров все знали д’Артаньяна; известно было, что он со временем получит в нем место, и потому на него заранее смотрели как на товарища. Мушкетеры с охотою приняли на себя поручение, для которого были призваны; притом же тут по всей вероятности пришлось бы сделать неприятность кардиналу и его людям, а на подобные похождения эти достойные дворяне всегда были готовы.

Атос разделил их на три группы, принял на себя начальство над одною из них, другую поручил Арамису, третью Портосу, и каждая группа засела в засаду против одного из выходов дворца.

Д’Артаньян храбро въехал в главные ворота. Хотя он знал, что за ним была сильная помощь, но все-таки не без волнения поднимался шаг за шагом по большой лестнице. Поступок его с миледи немного походил на измену, а он подозревал, что между этою женщиной и кардиналом были какие-то политические отношения. Притом де Вард, с которым он так худо обошелся, был из числа людей, преданных кардиналу, а д’Артаньян знал, что сколько кардинал был страшен для своих врагов, столько же привязан к друзьям своим.

Д’Артаньян рассуждал так:

– Если де Вард рассказал все дело наше кардиналу, в чем нельзя сомневаться, и если он узнал меня, что вероятно, то я должен считать себя приговоренным к смерти. Но чего же он ждал до сих пор? Это очень просто: миледи нажаловалась на меня с лицемерным огорчением, делающим ее весьма интересною, и это последнее преступление не переполнило чашу их. К счастью, мои добрые друзья внизу, и не позволят увезти меня; они меня защитят. Однако рота мушкетеров де Тревиля не может одна воевать против кардинала, который располагает силами целой Франции и перед которым королева бессильна и король не имеет власти. Д’Артаньян, друг мой, ты храбр, ты рассудителен, у тебя прекрасная душа, но женщины погубят тебя!

С этими печальными мыслями он вошел в переднюю, отдал письмо дежурному швейцару, который ввел его в приемную залу и ушел во внутренние комнаты дворца.

В этой зале было пять или шесть гвардейцев кардинала, которые узнали д’Артаньяна, и, вспомнив, что он ранил Жюссака, смотрели на него с какой-то странною улыбкой.

Эта улыбка показалась д’Артаньяну дурным предзнаменованием; но так как нашего гасконца нелегко было напугать, или, лучше сказать, так как он, благодаря гасконской гордости, нелегко обнаруживал свои чувства, особенно если это чувство было страх, то он гордо прошел перед гвардейцами и ждал, подбоченясь, в величественном положении.

Швейцар вернулся и сделал д’Артаньяну знак, чтобы шел за ним. Ему показалось, что когда он уходил, гвардейцы стали перешептываться между собой.

Он прошел по коридору в большую залу и вошел в библиотеку; там кто-то сидел у стола и писал.

Швейцар ввел его и ушел, не говоря ни слова. Д’Артаньян стоя рассматривал сидевшего у стола человека.

Сначала он подумал, что это был какой-нибудь судья, рассматривавший свои деловые бумаги, но скоро заметил, что этот человек писал, или, лучше сказать, исправлял строки неровной длины, рассчитывая стопы по пальцам; из этого д’Артаньян заключил, что перед ним был поэт. Минуту спустя поэт закрыл свою рукопись, на обертке которой было написано: «Мирам, трагедия в пяти действиях», и поднял голову.

Д’Артаньян узнал в нем кардинала.

X. Ужасное видение

Кардинал оперся локтем на рукопись, подпирая рукою щеку, и взглянул на д’Артаньяна.

Никто не обладал в такой степени глубокоиспытующим взглядом как кардинал Ришелье, и д’Артаньян почувствовал, что этот взгляд проник во все жилы его как лихорадка.

Несмотря на то, он держал себя прилично, без излишней гордости, но и без унижения, и ожидал, пока кардиналу угодно будет заговорить.

– Милостивый государь, – сказал кардинал, – вы д’Артаньян из Беарна?

– Да, – отвечал он.

– В Тарбе и его окрестностях есть много отраслей д’Артаньянов, – сказал кардинал. – К которой из них вы принадлежите?

– Я сын того д’Артаньяна, который участвовал в войнах за веру вместе с великим королем Генрихом, отцом его величества.

– Хорошо. Кажется, вы приехали назад тому семь или восемь месяцев с родины искать счастья в столице?

– Да.

– Вы ехали через Менг, где с вами что-то случилось; я не знаю хорошенько, что именно, но это все равно.

– Вот что со мной случилось, – начал д’Артаньян…

– Не нужно, не нужно, – сказал кардинал с улыбкой, доказывавшей, что приключение было ему очень хорошо известно. – Вас отрекомендовали де Тревилю, не так ли?

– Да, но именно во время этого несчастного происшествия в Менге…

– Рекомендательное письмо затерялось, – сказал кардинал. – Да, я знаю это, но де Тревиль – искусный физиономист и узнает людей с первого взгляда; он поместил вас в роту зятя своего, Дезессара, обнадежив вас, что со временем вы поступите в мушкетеры.

– Вам известны все подробности, – сказал д’Артаньян.

– С тех пор с вами случилось многое: однажды вы прогуливались за Картезианским монастырем, тогда как лучше бы вам не ходить туда; потом вы с друзьями ездили к Форжесским водам; они остались на дороге, а вы поехали дальше. Это очень просто, у вас были дела в Англии.

– Я ехал… – сказал смущенный д’Артаньян.

– На охоту в Виндзор, или в другое место, это все равно. Я это знаю, потому что моя обязанность все знать. По возвращении вашем вы были приняты одною августейшею особой, и я с удовольствием вижу, что вы сохранили вещь, которую она дала вам на память.

Д’Артаньян с живостью повернул перстень бриллиантом вниз, но уже было поздно.

– На другой день после этого у вас был Кавуа, – сказал кардинал. – Он приглашал вас во дворец. Вы не пошли по его приглашению и очень худо сделали.

– Я боялся немилости вашей эминенции.

– За что? За то, что вы исполнили приказание начальства с такою ловкостью и храбростью, с какой не всякий мог бы это сделать? Вы боялись заслужить мою немилость, когда вы заслужили похвалу? Я наказываю тех, которые не повинуются, но не тех, которые так послушны как вы. И в доказательство вспомните тот день, когда я приглашал вас к себе. Не случилось ли чего с вами в тот же самый вечер?

В этот самый вечер случилось похищение госпожи Бонасьё. Д’Артаньян содрогнулся; он вспомнил, что за полчаса она проехала мимо него, увлекаемая, без сомнения, тою же силой, которая похитила ее.

– Наконец, продолжал кардинал, – так как с некоторого времени я ничего не слыхал о вас, то хотел узнать, чем вы занимаетесь? Притом же вы должны быть мне немного благодарны; вы сами, вероятно заметили, что во всех этих случаях вас очень щадили.

Д’Артаньян поклонился с уважением.

– Это делалось, – сказал кардинал, – не только по чувству естественной справедливости, но и из видов, которые я на вас имею.

Удивление д’Артаньяна возрастало.

– Я хотел изложить вам свои планы тогда, когда вы получили мое первое приглашение, но вы не явились. К счастью, ничто не потеряно от этого замедления, и я сообщу вам свой план сегодня. Садитесь против меня, господин д’Артаньян, вы знатный дворянин и потому можете слушать меня сидя.

И кардинал указал ему стул.

Д’Артаньян был так удивлен всем происходившим, что сел только по второму знаку своего собеседника.

– Вы храбры, господин д’Артаньян, – продолжал кардинал; – вы рассудительны, это еще лучше. Я люблю людей с умом и сердцем. Не бойтесь, – сказал он с улыбкой, – людьми с сердцем я называю храбрых; хотя вы очень молоды, и едва вступаете в свет, но у вас есть уже сильные враги; если вы не остережетесь их, они вас погубят.

– Без сомнения, им легко будет это сделать, – отвечал д’Артаньян, – потому что они сильны и имеют помощников, между тем я совершенно один.

– Да, это правда; но, несмотря на то, что вы одни, вы уже много сделали и, без сомнения, сделаете еще больше. При всем том я полагаю, что вам нужно иметь руководителя на избранной вами дороге; если не ошибаюсь, вы приехали в Париж с надеждой разбогатеть.

– В мои годы люди имеют иногда безумные надежды, – сказал д’Артаньян.

– Безумные надежды бывают только у глупцов, а вы человек умный. Что вы скажете, если я предложу вам место прапорщика в моей гвардии и роту после войны. Не правда ли, вы примете это предложение?

– Но,… – сказал смущенный д’Артаньян.