– Право, – сказал д’Артаньян, – вы приехали как нельзя больше кстати, и обед не успел еще простыть, не правда ли? – прибавил он, обращаясь к гвардейцам, которых представил друзьям своим.
– А! Вы, кажется, пировали, – сказал Портос.
– Надеюсь, – сказал Арамис, – что за вашим обедом нет женщин.
– Есть ли в вашем местечке вино, которое можно бы было пить? – спросил Атос.
– Черт возьми! Разумеется, есть, ваше вино, любезный друг, – сказал д’Артаньян.
– Наше вино? – спросил удивленный Атос.
– Да, то, которое вы мне прислали.
– Мы прислали вам вино?
– Вы ведь знаете, вино с анжуйских гор.
– Я не понимаю, о каком вине вы говорите.
– О вине, которое вы любите больше всякого другого.
– Разумеется, когда нет ни шампанского, ни шамбертенского.
– Ну так, за неимением шампанского и шамбертенского, вы будете пить это вино.
– Так вы выписали анжуйского вина, какой же вы лакомка! – сказал Портос.
– Нет. Это вино, которое мне прислали от вашего имени.
– От нашего имени? – спросили мушкетеры.
– Это вы прислали вино, Арамис? – сказал Атос.
– Нет.
– Это вы, Портос?
– Нет.
– Это вы, Атос?
– Нет.
– Если не вы, так ваш содержатель гостиницы, – сказал д’Артаньян.
– Наш содержатель гостиницы?
– Ну да; Годо, содержатель гостиницы мушкетеров.
– Нет, не будем пить вина, неизвестно откуда присланного, – сказал Атос.
– Вы правы, Атос. – сказал д’Артаньян. – Никто из вас не приказывал Годо прислать мне вина?
– Нет, а между тем оно прислано вам от нашего имени.
– Вот письмо! – сказал д’Артаньян, подавая письмо товарищам.
– Это не его почерк, – сказал Атос. – Я его знаю; я перед отъездом сводил общий счет.
– Подложное письмо, – сказал Портос; – нас вовсе не арестовали.
– Д’Артаньян, – сказал Арамис с упреком, – как вы поверили, чтобы мы могли наделать шуму?..
Д’Артаньян побледнел, и судорожная дрожь потрясла его члены.
– Ты пугаешь меня, – сказал Атос, употреблявший с ним слово «ты» только в важных случаях. – Что с тобой?
– Поспешим, друзья, – сказал д’Артаньян. – Ужасное подозрение пришло мне на мысль! Неужели это опять мщение той женщины?
Атос тоже побледнел.
Д’Артаньян бросился в комнату; три мушкетера и два гвардейца пошли за ним.
Первый предмет, поразивший д’Артаньяна при входе в столовую, был Бриземон, катавшийся по полу в ужасных конвульсиях.
Планше и Фурро, бледные, как мертвецы, старались подать ему помощь; но видно было, что всякая помощь была бесполезна: все черты лица умирающего исказились в предсмертной агонии.
– Это ужасно, – сказал он, увидя д’Артаньяна. – Вы обещали простить меня, а сами отравили!
– Я? – сказал д’Артаньян, – что ты говоришь, несчастный!
– Я говорю, что вы дали мне вина и велели выпить его; что вы хотели отомстить мне; это ужасно!
– Не думай этого, Бриземон, – сказал д’Артаньян, – не думай этого, клянусь тебе.
– Бог видит все! Он накажет вас когда-нибудь так, как я страдаю!
– Клянусь Евангелием, – сказал д’Артаньян, бросаясь к умирающему, – что я не знал, что вино отравлено, и хотел сам пить его.
– Я вам не верю, – сказал солдат и умер в ужасных мучениях.
– Это ужасно! – говорил Атос, между тем как Портос разбивал бутылки, а Арамис приказывал сходить за священником, но приказание это дано было уже слишком поздно.
– Друзья мои! – сказал д’Артаньян, – вы спасли жизнь не только мне, но и этим господам.
– Господа! – продолжал он, обращаясь к гвардейцам, – я попрошу вас хранить в тайне это происшествие; в нем, может быть, участвовали важные особы, и ответственность за открытие этой тайны пала бы на нас.
– Удивительно, – сказал полуживой Планше, – каким чудом я ускользнул?