Королева Марго

– Идемте, сир, идемте, – говорил Ла Моль, хватая короля за руку и увлекая его к лестнице.

– Де Муи! Мой храбрый де Муи, – сказал король Наваррский, протягивая руку молодому человеку.

Де Муи поцеловал руку Генриха, вытолкнул его из комнаты и запер за ним дверь на задвижку.

– Да, да, понимаю, – говорил Генрих, – он отдаст себя им в руки, а мы спасемся… Но какой черт нас выдал?

– Идемте, сир, идемте! Они уже на лестнице!

Действительно, свет факелов пополз вверх по узкой лестнице, и снизу донеслось бряцание шпаг.

– Быстрей, сир, быстрей! – сказал Ла Моль.

Он вел короля в полной темноте, поднялся с ним на два этажа выше, распахнул дверь в какую-то комнату, запер дверь на задвижку и отворил окно.

– Ваше величество не очень боится путешествия по крышам? – спросил он.

– Я-то? Охотник за сернами? Да что вы! – ответил Генрих.

– Тогда идите за мной; дорогу я знаю и буду вам проводником.

– Ступайте, – сказал Генрих, – я за вами.

Ла Моль первым перелез через подоконник и пошел вдоль широкого закрая крыши, служившего водосточным желобом, в конце которого две сходящиеся крыши образовали как бы ущелье; в это ущелье выходил какой-то чулан в чужом необитаемом чердаке.

– Сир, здесь вы у пристани, – сказал Ла Моль.

– Ага! Тем лучше, – ответил Генрих и вытер бледный, покрытый капельками пота лоб.

– Теперь все пойдет как по маслу, – сказал Ла Моль. – К чердаку ведет лестница, внизу она выходит в сени, а из сеней ход на улицу. Я проделал, сир, весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.

– Тогда вперед! – сказал Генрих.

Ла Моль первым проник в настежь раскрытое чердачное окно, дошел до двери, только притворенной, открыл ее, очутился на верхней ступеньке витой лестницы и, сунув в руку королю Наваррскому веревку, служившую поручнями, сказал:

– Спускайтесь, сир.

На середине Генрих остановился у окошка, выходившего во двор гостиницы «Путеводная звезда». Видно было, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты – одни со шпагами в руках, другие – с факелами. Вдруг в одной их кучке король Наваррский увидел де Муи. Он отдал свою шпагу и мирно сходил с лестницы.

– Бедный юноша, – сказал Генрих, – преданная и честная душа.

– Заметьте, ваше величество, – сказал Ла Моль, – он совершенно спокоен, честное слово; смотрите, он даже смеется. А де Муи, как вам известно, смеется редко: наверняка он придумал какой-то выход.

– А этот молодой человек, который был с вами?

– Месье Коконнас? – спросил Ла Моль.

– Да, месье Коконнас, что с ним?

– О, за него, сир, я не беспокоюсь. Увидав солдат, он мне сказал только одну фразу: «Давай рискнем!» – «Головой?» – спросил я. «А ты сумеешь спастись?» – «Надеюсь». – «И я тоже!» – ответил он. Клянусь вам, сир, что он спасется. Если Коконнаса когда-нибудь и схватят, то только потому, что это будет нужно ему самому – ручаюсь вам!

– В таком случае все хорошо; постараемся добраться до Лувра.

– Боже мой, да это совсем просто, сир: закутаемся в плащи и выйдем на улицу; она полна народу, сбежавшегося на шум, и нас примут за любопытных горожан.

В самом деле, дверь оказалась отпертой, и единственное, что мешало Генриху и Ла Молю выйти, – это толпа народа, загромоздившего всю улицу.

Тем не менее им удалось протиснуться в переулок Д’Аверон; но, попав оттуда на улицу Де-Пули, они увидели, что через площадь Сен-Жермен-Л’Озеруа шел де Муи, окруженный конвоем под предводительством командира охраны де Нансе.

– Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, – сказал король Наваррский. – Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты… У всех входящих будут спрашивать имена; а если я войду после де Муи, то будет очень вероятно, что я был с ним.

– Так что же, сир, – сказал Ла Моль, – проникните в Лувр другим путем.

– Каким же чертом я туда проникну?

– А разве для вашего величества не существует окна королевы Наваррской?

– Святая пятница! – воскликнул Генрих. – Ваша правда, месье де Ла Моль. А я и позабыл об этом!.. Да, но как дать знать королеве?

– О-о! Ваше величество, – сказал Ла Моль, почтительно кланяясь, – вы бросаете камешки так метко…

VII. Де Муи де Сен-Фаль

Екатерина на этот раз предусмотрела все так хорошо, что была уверена в успехе.

Ввиду этого около десяти часов вечера, убедившись, что королева Наваррская ничего не подозревает (так оно и было) об умыслах против ее мужа, королева-мать отпустила Маргариту, а сама прошла к королю с просьбой, чтобы он не ложился спать. Заинтригованный тем, что лицо матери, вопреки ее обычной скрытности, сияло торжеством, Карл стал расспрашивать Екатерину, на что она ответила лишь следующее:

– Могу сказать вашему величеству одно: сегодня вечером вы избавитесь от двух злейших своих врагов.

Король повел бровью, как бы говоря самому себе: «Хорошо, посмотрим», и, посвистав крупной борзой собаке, которая подползла к нему на брюхе, как змея, и положила свою тонкую умную морду ему на колени, Карл стал ждать.

Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.

– Что за шум? – спросил Карл, сдвинув брови, в то время как борзая вскочила и насторожила уши.

– Пустяки, просто сигнал, – ответила Екатерина.

– А что значит этот сигнал?

– Он значит, что с этой минуты, сир, единственный ваш настоящий враг уже не может вам вредить.

– Там убили человека? – спросил Карл, глядя на свою мать взором властелина, говорившим: «Смертная казнь и помилование – два неотъемлемых атрибута королевской власти».

– Нет, сир; только арестовали двух человек.

– Ох! – пробормотал Карл. – Эти вечные тайные козни, вечные каверзы, и все без ведома короля. Смерть дьяволу! Матушка, я уже взрослый, настолько взрослый, что могу сам охранить себя и не нуждаюсь ни в няньках, ни в детских помочах. Ехали бы в Польшу с вашим сыном Генрихом, коли хотите царствовать, а здесь, говорю вам, напрасно вы играете в эту игру!

– Сын мой, – сказала Екатерина, – это в последний раз я вмешиваюсь в ваши дела. Но дело было начато давно, и вы все время обвиняли меня в напраслине, поэтому я всей душой стремилась доказать вашему величеству, что я была права.