– Говорите, месье.
– Меня не выносят герцог Алансонский и королева-мать.
– Относительно Алансона я не отрицаю, – сказал Карл, – но королева-мать проявляет к вам всячески свое внимание.
– Вот поэтому-то я и боюсь ее, сир. И слава богу, что я ее боялся!
– Ее?
– Ее или окружающих ее. Вам, сир, известно, что иногда несчастьем королей является не то, что им чересчур плохо угождают, а то, что угождают слишком рьяно.
– Говорите яснее: вы сами обязались говорить все.
– Как видите, ваше величество, я так и поступаю.
– Продолжайте.
– Ваше величество сказали, что любите меня?
– То есть я любил вас, Анрио, до вашей измены.
– Предположите, сир, что вы продолжаете меня любить.
– Пусть так.
– Раз вы меня любите, то вы, наверно, желаете, чтобы я был жив, да?
– Я был бы в отчаянии, если бы с тобой случилось какое-нибудь несчастье.
– Так вот, ваше величество, вы уже два раза могли прийти в отчаяние.
– Как так?
– Да, сир, два раза только провидение спасло мне жизнь. Правда, во второй раз провидение приняло облик вашего величества.
– А в первый раз чей облик?
– Облик человека, который был бы очень изумлен тем, что его приняли за провидение, – облик Рене. Да, сир, вы спасли меня от стали…
Карл нахмурился, вспомнив, как он увел Генриха на улицу Бар.
– А Рене? – спросил он.
– Рене спас меня от яда.
– Фу! Тебе везет, Анрио: спасать – это не его специальность, – сказал король, пытаясь улыбнуться, но от сильной боли не улыбка, а судорога пробежала по его губам.
– Итак, сир, меня спасли два чуда: одно – раскаяние Рене, другое – доброта вашего величества. Должен сознаться, я боюсь, как бы бог не устал делать чудеса, поэтому я и решил бежать, руководясь истиной: на бога надейся, а сам не плошай.
– Отчего же ты не сказал мне об этом раньше, Генрих?
– Если бы я сказал об этом вам даже вчера, я был бы доносчиком.
– А сегодня?
– Сегодня – другое дело; меня обвиняют – я защищаюсь.
– А ты, Анрио, уверен в первом покушении?
– Так же, как во втором.
– И тебя хотели отравить?
– Пытались.
– Чем?
– Опиатом.
– А как отравляют опиатом?
– Спросите, сир, у Рене: раз отравляют и перчатками…
Карл насупился, но понемногу лицо его разгладилось.
– Да, да, – говорил он, как будто разговаривая с самим собой, – всем тварям, по самой их природе, свойственно бежать от смерти. Так почему же не делать сознательно того, что делается по инстинкту?
– Итак, довольны ли вы, ваше величество, моею откровенностью и верите ли, что я сказал вам все?
– Да, Анрио, да, ты хороший малый. И ты думаешь, что те, кто желает тебе зла, еще не угомонились и будут покушаться впредь на твою жизнь?
– Сир, каждый вечер я удивляюсь, что еще живу.
– Они знают, как я тебя люблю, Анрио, поэтому-то они и хотят тебя убить. Но будь спокоен – они понесут наказание за свою злую волю. А теперь ты свободен.
– То есть я могу уехать из Парижа, сир? – спросил Генрих.
– Нет, нет, ты знаешь, я не могу обойтись без тебя. А! Тысяча чертей! Надо же, чтобы при мне был хоть один человек, который меня любит.
– В таком случае, сир, если ваше величество хотите меня оставить при себе, то окажите мне одну милость…
– Какую?
– Оставьте меня здесь не под видом друга, а под видом узника.
– Как узника?
– Да так. Разве вы, ваше величество, не видите, что ваша дружба меня губит?