Сорок пять. Часть первая

– Какое же с вами случилось несчастье?

– Я объезжал одну из них, самую лучшую, как вдруг в десяти шагах от меня раздался выстрел. Лошадь моя испугалась и понесла по направлению к реке.

– И бросилась в нее?

– Да.

– Вместе с вами?

– Нет, к счастью, я успел спрыгнуть на землю, а то утонул бы вместе с ней.

– Ах, бедное животное, значит, утонуло?

– Разумеется! Вы ведь знаете Дордонь – она шириной более полумили.

– И что же было дальше?

– Я решил не возвращаться домой, а уйти как можно дальше от родительского гнева.

– Ну а шляпа-то?

– Погодите же, черт возьми! Моя шляпа свалилась.

– Как и вы?

– Вовсе я не свалился, а спрыгнул на землю. В роду Пенкорне никто еще не падал с лошади: мы все хорошие наездники с пеленок.

– Да, это известно. Так что же шляпа-то?

– Шляпа-то?

– Ну да, шляпа.

– Шляпа моя свалилась, и я пошел ее разыскивать. Денег со мной вовсе не было, и она была моим единственным ресурсом.

– Каким же это образом? Не понимаю! – настаивал Сент-Малин, решив посмотреть, до чего дойдет Пенкорне в своих объяснениях.

– А вот каким. Надо вам сказать, что перо на этой шляпе было прикреплено бриллиантовым аграфом, пожалованным моему деду императором Карлом Пятым[24 - Карл V (1500–1558) – король Испании (с 1516 г.) и германский император (с 1519 г.). В течение всего своего правления вел многочисленные и довольно успешные войны с Францией, с переменным успехом воевал с турками. Поставил себе задачу объединить под своим скипетром весь христианский мир. Но после крупных успехов протестантов в 1552 г. оказался надломленным морально и в 1556 г., отказавшись от короны, поселился в монастыре.], когда он, проездом из Испании во Фландрию, останавливался в нашем замке.

– И вы продали аграф и с ним вместе шляпу? В таком случае, любезный друг, вы богаче всех нас, и вам следовало бы на эти деньги купить себе вторую перчатку, а то у вас одна рука белая, как у женщины, а другая – черная, как у негра.

– Подождите… В ту самую минуту, как я обернулся, разыскивая свою шляпу, на нее вихрем спустился огромный ворон.

– На шляпу?

– Вернее, на бриллиант. Вы знаете, что эта птица любит таскать разные блестящие предметы. Так вот, он схватил бриллиант и унес его!

– Ваш бриллиант?

– Да, милостивый государь, мой бриллиант. Сначала я следил за ним глазами, потом побежал и стал кричать: «Держите! Держите вора!» Как бы не так – через пять минут его и след простыл, только я его и видел.

– Так что, под гнетом этой двойной утраты…

– …Я не дерзнул вернуться в родительский дом и решил идти искать счастья в Париж.

– Вот как! – вступил новый собеседник. – Ветер обратился в ворону? Мне сдается, вы при мне рассказывали господину Луаньяку, как, пока вы читали письмо вашей любовницы, ветер унес и письмо и шляпу и вы, как истый Амадис[25 - Герой средневекового рыцарского романа; олицетворение рыцарской доблести.], бежали за письмом, бросив шляпу на произвол судьбы.

– Сударь, – заключил Сент-Малин, – я имею честь быть хорошо знакомым с господином д’Обинье[26 - Д’Обинье Теодор Агриппа (1551–1630) – французский поэт, воин, гуманист. Будучи протестантом, он с шестнадцати лет вступил в армию гугенотов и на протяжении двадцати пяти лет сражался на стороне Генриха IV, участвовав практически во всех битвах и походах. После принятия Генрихом IV католицизма в 1593 г. оставил военную службу. Воин, поэт, памфлетист, историк, богослов, ученый, дипломат, военный инженер, д’Обинье явился одним из последних титанов Возрождения.], храбрым офицером, который довольно сносно владеет и пером. Расскажите ему при встрече историю вашей шляпы, и он напишет преинтересный рассказец на эту тему.

В зале послышался сдержанный смех.

– Что это, господа?! Уж не надо мной ли здесь смеются? – воскликнул обидчивый гасконец.

Все отворачивались, чтобы не дать воли откровенному смеху. Пердукас бросил вокруг испытующий взор: молодой человек у камина закрыл лицо руками. Разумеется, он потешается над ним! Пердукас направился к наглецу.

– Сударь, если уж вы смеетесь – смейтесь открыто, не прячьте лицо! – Он сильно ударил молодого человека по плечу.

Тот поднял голову и сурово взглянул на Пердукаса. То был наш старый знакомый, Эрнотон де Карменж, чувствовавший себя все еще несколько ошеломленным после своего приключения на Гревской площади.

– Прошу вас оставить меня в покое, милостивый государь, – ответил он. – Если вам еще раз вздумается до меня дотронуться, то, по крайней мере, трогайте рукой в перчатке. Вы видите, я вами вовсе не занимаюсь.

– Вот и прекрасно, – проворчал Пенкорне. – Раз не занимаетесь, я ничего не имею сказать.

– Ах, милостивый государь, не очень-то вы любезны с нашим земляком, – попенял Карменжу Эсташ де Мираду, одушевленный самыми примирительными намерениями.

– А вы, черт возьми, вмешиваетесь не в свое дело, милостивый государь! – Эрнотон все более раздражался.

– Совершенно верно, – согласился Мираду с поклоном, – это вовсе меня не касается.

Он уже повернулся, собираясь присоединиться к Лардиль, сидевшей у большого камина, как вдруг кто-то заступил ему дорогу. То был Милитор, с язвительной улыбкой на устах и руками за поясом, по своему обыкновению.

– Послушайте-ка, милый отчим, – обратился к нему этот шалопай.

– Что такое?

– А что вы скажете? Ловко отделал вас этот господин!

– А ты и заметил? – Эсташ попытался обойти его, но Милитор помешал – подвинулся влево и снова очутился перед ним.

– Не только я, все заметили! – не унимался он. – Смотрите – все смеются.

Кое-кто и правда смеялся, но вовсе не по этой причине.

Эсташ покраснел, как рак.

– Ну же, не давайте этому делу заглохнуть! – подначивал Милитор.

Эсташ послушался и налетел, как разъяренный петух, на Карменжа: