– Я в восторге, что это на вас произвело впечатление.
– О, сударыня, ведь это слово столько в себе заключает!
– Оно заключает в себе приказ о суперинтендантстве для вас, а для господина Фуке – приказ об изгнании или заключении в Бастилию.
– Простите меня, герцогиня: почти невозможно, чтоб господин Фуке был изгнан, а арест, опала – это уже слишком!
– О, я знаю, что говорю, – холодно продолжала госпожа де Шеврез. – Я живу не так далеко от Парижа, чтобы не знать, что в нем происходит. Король не любит господина Фуке и охотно погубит его, если ему предоставят случай это сделать.
– Но надо, чтобы случай был удобным.
– Случай достаточно удобный. Поэтому я и оцениваю этот случай в пятьсот тысяч ливров.
– Что вы хотите сказать? – спросил Кольбер.
– Я хочу сказать, сударь, что, имея в руках этот случай, я передам его в ваши руки только в обмен на пятьсот тысяч ливров.
– Очень хорошо, герцогиня, я понимаю. Но так как вы только что назначили цену за товар, ознакомьте меня с товаром.
– О, это очень легко: шесть писем от кардинала Мазарини, как я вам сказала; автографы эти, конечно, не были бы очень дороги, если б они не устанавливали с полной очевидностью, что господин Фуке присвоил себе крупные государственные суммы.
– С полной очевидностью? – спросил Кольбер, и его глаза радостно заблестели.
– С полной очевидностью. Хотите прочесть письма?
– Всей душой! Копии, разумеется?
– Разумеется, копии.
Герцогиня вытащила спрятанную на груди маленькую пачку, придавленную бархатным корсетом.
– Читайте, – сказала она, передавая их Кольберу.
Тот жадно набросился на бумаги.
– Чудесно! – сказал он, прочтя.
– Достаточно ясно, не правда ли?
– Да, герцогиня, да; значит, кардинал Мазарини передал деньги господину Фуке, а господин Фуке оставил их себе; но какие же это деньги?
– Вот в этом-то и дело: какие деньги? Если мы сговоримся, я присоединю к этим шести еще седьмое письмо, которое вам окончательно все прояснит.
Кольбер задумался.
– А оригиналы этих писем?
– Бесполезный вопрос. Все равно, как если бы я спросила вас, господин Кольбер, полны или пусты будут денежные мешочки, которые вы мне дадите.
– Прекрасно, герцогиня.
– Все решено?
– Нет еще.
– Как?
– Есть одна вещь, о которой ни вы, ни я не подумали.
– Что это за вещь?
– При всех этих обстоятельствах господина Фуке может погубить только процесс.
– Да.
– И публичный скандал.
– Да. Ну так что же?
– А то, что не может быть ни процесса, ни скандала.
– Почему же?
– Потому, что он генеральный прокурор парламента; потому что все во Франции: управление, армия, юстиция, торговля – взаимно связано цепью круговой поруки, которая называется духом корпоративности. Поэтому, сударыня, парламент никогда не потерпит, чтобы его глава был привлечен к суду. Даже если бы это случилось по королевскому приказу, никогда парламент не осудит его.
– По правде сказать, господин Кольбер, это меня не касается.
– Я это знаю, сударыня. Но меня это касается и уменьшает цену того, что вы принесли. К чему мне доказательства преступления без возможности наказания за него?
– Даже если Фуке будет только заподозрен, он потеряет свою должность суперинтенданта.
– Велика важность! – воскликнул Кольбер, и его темные черты как-то вдруг осветились выражением ненависти и мести.
– Ах, господин Кольбер, простите меня, – сказала герцогиня, – я не знала, что вы столь впечатлительны. Хорошо, очень хорошо. Ну, раз вам мало того, что у меня есть, прекратим разговор.
– Нет, сударыня, продолжим его. Только, раз ваш товар упал в цене, уменьшите и ваши притязания.
– Вы торгуетесь?
– Это необходимо всякому, кто хочет честно платить.
– Сколько вы мне предлагаете?
– Двести тысяч ливров.
Герцогиня засмеялась ему в лицо, потом вдруг сказала:
– Подождите.