Две Дианы

– А ты тоже выиграл, Сансэр, я ручаюсь, – объявил, в свою очередь, господин де Ланже, – потому что, в сущности, все три пари сводятся к одному, и мы бы проиграли или выиграли их вместе. Сансэр выиграл сто пистолей у д’Оссэна, – объяснил он графу Монтгомери, – так как утверждал, что госпожа де Пуатье будет сегодня вечером нездорова.

Отец ваш страшно побледнел, Габриэль.

– Вы действительно выиграли, господин де Сансэр, – взволнованно проговорил он. – Вдова великого сенешаля только что дала мне знать, что сегодня никого не принимает из-за внезапного недомогания.

– Ну вот! – воскликнул граф де Сансэр. – Говорил же я вам! Господа, вы подтвердите д’Оссэну, что он мне должен сто пистолей.

И все они расхохотались как полоумные. Но граф Монтгомери остался хмур.

– А теперь, добрые мои друзья, – горестно усмехнулся он, – не согласитесь ли вы объяснить мне эту загадку?

– С превеликим удовольствием, – ответил господин де Бутьер, – но удалите этих слуг.

Мы, Перро и я, были уже у двери, когда монсеньор сделал нам знак остаться.

– Это преданные друзья, – сказал он молодым господам, – и мне нечего стыдиться и нечего скрывать от них.

– Пусть будет так, – согласился господин де Ланже. – Это несколько отдает провинцией, но дело, граф, касается в большей мере вас, чем нас. Ибо я уверен, что им уже известен этот секрет – ведь в городе только о нем и толкуют, – а вы, как водится, узнаете о нем последний.

– Да говорите же! – крикнул господин де Монтгомери.

– Мой милый граф, – продолжал господин де Ланже, – мы все расскажем вам, ибо больно видеть вас обманутым. Но расскажем мы при условии, что вы примете весть по-философски, то есть весело. Ведь все это не стоит вашего гнева, уверяю вас, тем более что гнев этот в данном случае совершенно бессилен.

– Посмотрим, говорите, – ответил сухо монсеньор.

– Дорогой граф, – сказал тогда господин де Бутьер, самый молодой и самый безрассудный из трех, – вы знаете мифологию. Вам известна, конечно, история Эндимиона. Но сколько лет, по-вашему, было Эндимиону ко времени его романа с Дианой Фебеей? Если вы полагаете, что ему было около сорока, то вы ошибаетесь: ему не было и двадцати, борода у него еще только пробивалась. Вот почему сегодня вечером Эндимиона нет в Лувре, богиня Луны закатилась и стала незримой, вероятно из-за дождя, а вы находитесь дома, монсеньор де Монтгомери, из чего следует, что мы выиграли все три пари. Да здравствует веселье!

– Доказательства? – холодно спросил граф.

– Доказательства? – повторил господин де Ланже. – Но вы можете пойти за ними сами. Ведь вы живете в двух шагах от богини Луны.

– Это верно. Спасибо, – сказал граф и встал.

Троим гостям пришлось тоже встать. Строгий и мрачный вид господина Монтгомери напугал их.

– Вот что, граф, – сказал господин де Сансэр. – Не вздумайте делать глупости, не будьте опрометчивы и помните, что связываться со львенком так же опасно, как и со львом.

– Будьте спокойны, – ответил граф.

– Но вы ничего не замышляете?

– Будет видно.

И с этими словами он проводил их до двери, или, вернее, выпроводил за дверь. Вернувшись, он приказал Перро:

– Плащ и шпагу!

Тот подал их ему.

– Вы действительно знали об этом? – спросил граф, пристегивая шпагу.

– Да, монсеньор, – потупился Перро.

– Отчего же вы молчали?

– Монсеньор… – пролепетал Перро.

– Понимаю. Вы не друзья, вы только добрые слуги, – дружески похлопал по плечу Перро граф.

Был он очень бледен, но говорил с каким-то торжественным спокойствием. Он еще спросил Перро:

– Давно ли ходят эти слухи?

– Монсеньор, – ответил Перро, – вы обручились с госпожой Дианой де Пуатье пять месяцев назад, свадьба была назначена на ноябрь. И вот говорят, будто господин дофин полюбил госпожу Диану через месяц после того, как она приняла ваше предложение. Однако слухи об этом ходят не дольше двух последних месяцев, а до меня дошли только две недели назад. Вчера я избил одного из слуг господина Делагарда, посмевшего в моем присутствии шутить на этот счет, и барон Делагард не осмелился меня отчитать!

– Шутки прекратятся!

Граф произнес это так, что я невольно вздрогнула. Он провел рукой по лбу и сказал мне:

– Алоиза, пойди за Габриэлем, я хочу его обнять.

Вы спали, монсеньор, крепким детским сном и, когда я разбудила вас, заплакали. Я завернула вас в одеяло и понесла к отцу. Он взял вас на руки, долго смотрел на вас, затем поцеловал ваши полусонные глазки. И в это время его слеза покатилась по румяному вашему личику, первая слеза, которую пролил в моем присутствии этот сильный и мужественный человек. Передав мне вас, он сказал:

– Я вверяю тебе мое дитя, Алоиза.

Это были его последние слова, обращенные ко мне. Перро сказал ему:

– Я провожу вас, монсеньор.

– Нет, Перро, – ответил господин де Монтгомери, – я должен быть один. Останься.

– Но, монсеньор, позвольте…

– Я так хочу.

Противоречить ему было невозможно, и Перро умолк. Граф пожал нам руки:

– Прощайте, мои дорогие друзья… Нет, не прощайте, а до свидания.

И он ушел спокойным, твердым шагом, точно собирался вернуться через четверть часа.

Перро не сказал ничего, но, едва граф вышел, он взял свою шпагу и плащ. Мы не обмолвились ни единым словом, и я не пыталась его удержать: он исполнял свой долг. Он раскрыл мне объятия. Я, рыдая, бросилась к нему. Нежно поцеловав меня, он выбежал вслед за графом. Все это длилось не больше минуты.

Оставшись одна, я без сил повалилась на стул и принялась неистово молиться. За окнами шумел дождь, ревел ветер. Но вы, монсеньор Габриэль, снова безмятежно погрузились в прерванный сон. И никто не знал, что проснетесь вы уже сиротой.

XXI. Как ревность иной раз уравнивала сословия еще до французской революции

Особняк де Брезе, где жила в ту пору госпожа Диана, находился действительно в двух шагах от нашего дома.