Черный тюльпан

– Я возвращаюсь к тюльпану, господин ван Берле; как только он расцветет, вы будете предупреждены; как только я предупрежу вас, курьер уедет.

– Роза, Роза, я не знаю больше, с каким земным или небесным сокровищем сравнить вас!

– Сравнивайте меня с черным тюльпаном, господин Корнелиус, и я буду очень польщена, клянусь вам. Итак, простимся, господин Корнелиус.

– Нет, скажите: до свидания, мой друг.

– До свидания, мой друг, – сказала Роза, немного утешенная.

– Скажите: мой любимый друг.

– Мой друг…

– Любимый, Роза, я вас умоляю, любимый, любимый, не правда ли?

– Любимый, да, любимый, – повторяла Роза, трепеща от безумного счастья.

– Ну, Роза, раз вы сказали «любимый», скажите также и «очень счастливый», скажите «счастливый», потому что человек еще никогда не был так счастлив на земле, как я. Мне не хватает, Роза, только одного.

– Чего?

– Вашей щечки, вашей свежей щечки, вашей розовой щечки, вашей бархатной щечки. О Роза, по-вашему доброму желанию, не невзначай, не случайно, Роза!

Заключенный вздохом закончил свою просьбу. Он встретил губы девушки, но не случайно, не невзначай. Роза убежала.

Корнелиус задыхался от радости и счастья. Он открыл окно и с переполненным радостью сердцем созерцал безоблачное небо, луну, серебрившую обе сливающиеся реки, которые протекали за холмами.

Он наполнил свои легкие свежим, чистым воздухом, разум – приятными мыслями и душу – благодарным и восторженным чувством.

Бедный больной выздоровел, бедный заключенный чувствовал себя свободным.

Часть ночи Корнелиус оставался, насторожившись, у решетки своего окна, сконцентрировав все свои пять чувств в одно или, вернее, в два, в слух и в зрение.

Он созерцал небо, он слушал землю.

Затем, обращая время от времени свои взоры в сторону коридора, он говорил:

– Там Роза, Роза, которая так же, как и я, бодрствует, как и я, ждет с минуты на минуту. Там, перед взором Розы, таинственный цветок живет, приоткрывается, распускается. Быть может, сейчас Роза держит своими теплыми, нежными пальцами стебель тюльпана. Роза, осторожно держи этот стебель. Быть может, она прижимается своими устами к приоткрытой чашечке цветка. Прикасайся к ней осторожно, Роза, Роза, твои уста пылают.

В этот миг на юге загорелась звезда, пересекла все пространство от горизонта до крепости и упала на Левештейн. Корнелиус вздрогнул.

– Ах, – сказал он, – небо посылает душу моему цветку.

Он словно угадал; почти в тот же самый момент заключенный услышал в коридоре легкие шаги, как шаги сильфиды,[51 - Сильфиды — в средневековых поверьях добрые духи.] шорох платья, похожий на взмахи крыльев, и хорошо знакомый голос, который говорил:

– Корнелиус, мой друг, мой любимый друг, мой счастливый друг, скорее, скорее!

Корнелиус одним прыжком очутился у окошечка. На этот раз его уста опять встретились с устами Розы, которая, целуя, шептала ему:

– Он распустился! Он черный! Он здесь!

– Как здесь? – воскликнул Корнелиус, отнимая свои губы от губ девушки.

– Да, да, большая радость стоит того, чтобы ради нее пойти на небольшой риск. Вот он, смотрите.

И одной рукой она подняла на уровень окошечка зажженный потайной фонарь, другой – подняла на тот же уровень чудесный тюльпан.

Корнелиус вскрикнул, ему показалось, что он теряет сознание.

– О боже, о боже! – шептал он. – Эти два цветка, расцветшие у окошечка моей камеры, – награда за мою невиновность и мое заключение.

– Поцелуйте его, – сказала Роза, – я тоже только что поцеловала его.

Корнелиус притаил дыхание и осторожно губами дотронулся до цветка; и никогда поцелуй женщины, даже Розы, не проникал так глубоко в его душу.

Тюльпан был прекрасен, чудесен, великолепен; стебель его был восемнадцати дюймов вышины. Он стройно вытягивался кверху между четырьмя зелеными гладкими, ровными, как стрела, листками. Цветок его был сплошь черным и блестел, как янтарь.

– Роза, – сказал, задыхаясь, Корнелиус, – нельзя терять ни одной минуты, надо писать письмо.

– Оно уже написано, мой любимый Корнелиус, – сказала Роза.

– Правда?

– Пока тюльпан распускался, я писала, так как я не хотела упустить ни одной минуты. Просмотрите письмо и скажите, так ли оно написано.

Корнелиус взял письмо, написанное почерком, который значительно улучшился после первой записки, полученной им от Розы, и прочел:

«Господин председатель, черный тюльпан распустится, может быть, через десять минут. Сейчас же, как только он расцветет, я пошлю к вам нарочного, чтобы просить вас приехать за ним лично в крепость Левештейн. Я – дочь тюремщика Грифуса, почти такая же заключенная, как узники моего отца. Поэтому я не смогу сама привезти вам это чудо природы. Вот почему я и осмеливаюсь умолять вас приехать за ним лично.

Мое желание, чтобы его назвалиRosa Barlaensis.

Он распустился. Он совершенно черный… Приезжайте, господин председатель, приезжайте…

Имею честь быть вашей покорной слугой

    Роза Грифус».

– Так, так, дорогая Роза, это чудесное письмо. Я не мог бы написать его с такой простотой. На съезде вы дадите все сведения, которые у вас потребуют. Тогда узнают, как был выращен тюльпан, сколько бессонных ночей, опасений, хлопот он причинил. Ну а теперь, Роза, не теряйте ни секунды. Курьер, курьер!

– Как имя председателя?

– Давайте я напишу адрес. О, он очень известный человек! Это господин ван Систенс, бургомистр Гаарлема. Дайте, Роза, дайте! – И Корнелиус написал на письме дрожащей рукой:

«Мингеру Петерсу ван Систенс, бургомистру и председателю общества цветоводов города Гаарлема».

– А теперь, Роза, ступайте, ступайте, – сказал Корнелиус, – и отдадимся воле судьбы, которая до сих пор покровительствовала нам.

XXIII. Завистник