Сальватор. Книга V

Он быстро опустил стекло и, высунув голову из кареты, стал издали всматриваться в карету архиепископа, желая убедиться, не показалось ли ему все это.

Со своей стороны, и монсеньор де Келен, узнав карету монсеньора Колетти, сделал то же самое. И, высунув голову из окошка, он узнал епископа в тот же самый момент, когда епископ узнал его.

Выражение лица монсеньора Колетти вовсе не огорчило монсеньора де Келена. Но здоровый цвет лица монсеньора де Келена глубоко огорчил монсеньора Колетти.

Так пожелала судьба: sic fata voluerunt[1 - Sic fata voluerunt (лат.) – так было угодно судьбе. (Прим. изд.)]. Приезд в Тюильри архиепископа означал конец всем честолюбивым планам: возведение монсеньора Колетти в сан архиепископа утонуло в реке или же откладывалось на неопределенное время.

Прелаты сошлись и после взаимных приветствий поднялись по лестнице, которая вела в королевские покои.

Аудиенция у короля была непродолжительной. По крайней мере для монсеньора Колетти, который видел, что на щеках и в глазах архиепископа играли лучи здоровья.

Монсеньор Колетти почтительно поклонился королю и, под предлогом того, что тому надо было переговорить с глазу на глаз с монсеньором де Келеном, покинул дворец и помчался во весь опор к графу Рапту.

Хотя новоиспеченный пэр Франции и был великолепным артистом, он с большим трудом смог скрыть то огромное неудовольствие, которое причинял ему визит монсеньора Колетти. Тот заметил нахмуренные брови графа, но, казалось, не придал этому значения и ничуть не удивился. И почтительно поприветствовал графа, который заставил себя ответить таким же поклоном.

Усевшись, епископ некоторое время молчал. Казалось, он собирался с мыслями, размышлял и взвешивал слова, которые собирался произнести. Господин Рапт тоже хранил молчание. И так умело, что они не успели обмолвиться ни единым словом, когда Бордье, секретарь господина Рапта, вошел в комнату и вручил графу письмо. После чего он вышел из комнаты.

– Вот письмо, которое пришло очень кстати, – произнес пэр Франции, показывая епископу штемпель и конверт.

– Оно пришло из Рима, – сказал, покраснев от удовольствия, монсеньор Колетти, в буквальном смысле пожирая письмо глазами.

– Так оно и есть, монсеньор, оно пришло из Рима, – сказал граф. – И если судить по штемпелю, – добавил он, поворачивая конверт, – то от самого папы римского.

Епископ осенил себя крестом, а господин Рапт незаметно усмехнулся.

– Позвольте, я прочту письмо от нашего святого отца? – спросил он.

– Пожалуйста, пожалуйста, господин граф, – торопливо сказал епископ.

Господин Рапт распечатал письмо и быстро пробежал его глазами. В это время монсеньор Колетти, глядя на святейшее послание горящими глазами, находился во власти лихорадочного ожидания, испытывая те же чувства, которые овладевают подсудимыми во время оглашения приговора.

Или оттого, что письмо было очень длинным или труднопонятным, или же оттого, что пэр Франции решил доставить себе удовольствие в продлении волнения епископа, но господин Рапт так долго оставался погруженным в чтение, что монсеньор Колетти не удержался от замечания.

– Почерк Его Святейшества очень неразборчив? – спросил он, чтобы начать разговор.

– Да нет, уверяю вас, – ответил граф Рапт, протягивая ему письмо. – Прочтите сами.

Епископ жадно схватил письмо и прочел его единым махом. Оно было коротким, но очень выразительным. Это был отказ. Отказ категорический, явный и прямой человеку, чей образ жизни вызвал суровые нарекания Римского двора.

Монсеньор Колетти побледнел и пробормотал, возвращая письмо графу:

– Господин граф, не будет ли с моей стороны непомерной просьба помочь мне в этой неудачно сложившейся обстановке?

– Не понимаю вас, монсеньор.

– Меня явно оговорили.

– Возможно.

– Меня оболгали.

– Может быть.

– Кто-то злоупотребил доверием Его Святейшества для того, чтобы опорочить меня в его глазах.

– Я тоже так думаю.

– Так вот, господин граф, я имею честь просить вас использовать все ваше влияние, а оно безмерно, для того, чтобы вернуть мне расположение Рима.

– Это невозможно, – сухо ответил пэр Франции.

– Для такого гениального человека, как вы, нет ничего невозможного, господин граф, – возразил епископ.

– Такой гениальный человек, как я, монсеньор, что бы ни случилось, никогда не станет связываться с Римским двором.

– Даже когда речь идет о друге?

– Даже когда речь идет о друге.

– Даже для того, чтобы спасти невиновного?

– Невиновность уже сама по себе спасение, монсеньор!

– Значит, – сказал епископ, вставая и с ненавистью глядя на графа, – вы полагаете, что ничем не можете мне помочь?

– Я не полагаю, монсеньор, я это утверждаю.

– Одним словом, вы категорически отказываетесь вступиться за меня?

– Категорически, монсеньор.

– Так вы хотите ссоры со мной?

– Я не хочу ее, но и не боюсь, монсеньор. Я согласен на все и жду.

– До скорого свидания, господин граф! – сказал епископ и выскочил из комнаты.

– Как вам будет угодно, монсеньор, – с улыбкой сказал граф.

– Что ж, ты сам этого захотел, – глухо прошипел епископ, угрожающе посмотрев на павильон графа.

И вышел на улицу, полный желчи и ненависти. В голове его уже роились тысячи планов отмщения своему врагу.

Прибыв к себе, он уже имел готовый план действий: он придумал, как отомстить графу. Войдя в свой рабочий кабинет, он достал из ящика стола какой-то документ и быстро развернул его.

Это было письменное обещание графа Рапта, данное им накануне выборов, сделать монсеньора Колетти архиепископом в том случае, если граф станет министром.

Перечитав этот документ, монсеньор Колетти улыбнулся дьявольской улыбкой. Если бы Гёте увидел эту улыбку, он решил бы, что в этого человека переселилась душа его Мефистофеля. Епископ сложил письмо, сунул его в карман, быстро спустился по лестнице, сел в карету и велел кучеру отвезти его в военное министерство, где он попросил аудиенции у маршала де Ламот-Удана.