Сальватор. Книга V

Когда старик прочел письмо, лицо его налилось кровью.

– Заберите, – сказал он с отвращением. – Теперь мне все ясно, и я понял, о чем именно вы пришли меня просить.

Повернувшись, он дернул за шнур звонка.

– Уходите, – сказал он. – И благодарите Господа Бога за то, что вас защищают ваши одежды и то место, где мы сейчас находимся.

– Ваше Превосходительство! – яростно воскликнул епископ.

– Молчите! – властно произнес маршал. – И послушайте хороший совет, который я вам дам, чтобы вы не теряли напрасно ваше время. Не приближайтесь больше к моей супруге. Другими словами, я не желаю вас больше видеть в особняке Ламот-Уданов. Потому что там вас ждет не несчастье, а позор.

Монсеньор Колетти собрался было что-то сказать в ответ. Глаза его сверкали, лицо покраснело. Он хотел было обрушить на маршала весь свой гнев, но тут появился слуга.

– Проводите монсеньора, – сказал маршал.

– Ты сам этого пожелал, – злобно прошептал монсеньор Колетти, выходя от маршала де Ламот-Удана. Точно так же, как шипел, уходя от графа Рапта.

Но улыбка его вечером была еще злобнее, чем утром.

– К мадам де Латурнель! – крикнул он кучеру.

Через четверть часа он уже сидел в будуаре маркизы, которая после двухчасового отсутствия дома должна была вернуться с минуты на минуту.

Этого времени епископу хватило для того, чтобы разработать план кампании.

Это был настоящий план боевых действий. Никогда еще ни один завоеватель не готовился с такой тщательностью и с таким коварством к захвату города. В исходе битвы он был уверен, но сам бой был труден. С какой стороны следовало напасть? Каким оружием воспользоваться? Рассказать маркизе о той сцене, которая произошла у него с графом Раптом, было нельзя: если бы пришлось выбирать между ним и графом, выбор маркизы был однозначен. Епископу это было прекрасно известно, поскольку ему были известны как ее честолюбие, так и ее набожность. И второе казалось ему более развитым, чем первое.

Не мог он и рассказать ей о своем разговоре с маршалом де Ламот-Уданом. Это значило бы восстановить против себя самого влиятельного члена ее семьи. И все-таки надо было действовать, и как можно скорее! Честолюбие может подождать, но мщений откладывать нельзя! А сердце епископа было полно жаждой мщения.

Так он и продолжал находиться в своих раздумьях, когда в комнату вошла маркиза.

– Вот уж не думала, монсеньор, – сказала маркиза, – что буду иметь честь видеть вас сегодня. Какой счастливый случай привел вас ко мне?

– Это мой почти что прощальный визит, маркиза, – ответил монсеньор Колетти, вставая и прикладываясь скорее с притворной нежностью, чем с уважением к руке набожной дамы.

– Что вы такое говорите? Прощальный визит? – воскликнула маркиза, на которую эти слова произвели почти такое же действие, как объявление о конце света.

– Увы! Это так, маркиза, – грустно произнес епископ. – Я уезжаю. По крайней мере в скором будущем.

– И надолго? – со страхом в голосе спросила госпожа де Латурнель.

– Как знать, дорогая маркиза! Может быть, и навсегда. Разве человек может сказать, когда вернется?

– Но вы никогда не говорили мне, что собираетесь куда-то ехать.

– Я знаю вас, дорогая маркиза. Мне известны ваши доброжелательность и нежность, которые вы ко мне питаете. И поэтому я подумал, что, скрывая от вас до последнего момента известие о моем отъезде, я смогу уменьшить горечь разлуки. Если я был неправ, прошу меня за это простить.

– Да какова же причина вашего отъезда? – спросила, покраснев, госпожа де Латурнель. – И какова его цель?

– Причина, – слащавым тоном произнес епископ, – это любовь к ближнему. А цель – триумф веры.

– Вы уезжаете миссионером?

– Да, маркиза.

– Далеко ли?

– В Китай.

Маркиза испустила крик ужаса.

– Вы правы, – грустно сказала она. – В таком случае вы, вероятно, уезжаете навсегда.

– Так надо, маркиза! – воскликнул епископ с той торжественной набожностью, с которой Петр Отшельник всегда произносил: «Этого хочет Господь».

– Увы! – вздохнула госпожа де Латурнель.

– Не расстраивайте меня, дорогая маркиза, – сказал епископ, изображая глубокое волнение. – Сердце мое и так уже разрывается, когда я думаю о том, что покидаю таких верных христиан, как вы.

– И когда же вы уезжаете, монсеньор? – спросила госпожа де Латурнель, придя в необычайное возбуждение.

– Вероятно, завтра. Крайний срок – послезавтра. Таким образом, как я уже имел честь вам сказать, этот мой визит является как бы прощальным. Я говорю как бы прощальным, потому что у меня есть к вам поручение и я не могу уехать с удовлетворением в сердце до тех пор, пока оно не будет выполнено.

– Что вы хотите этим сказать, монсеньор? Вы ведь знаете, что, кроме меня, у вас нет более покорной и преданной служанки.

– Я знаю это, маркиза, и именно поэтому хочу поручить вам дело очень большой важности.

– Говорите же, монсеньор.

– Собираясь уезжать, я беспокоюсь по поводу тех душ, которые Господу было угодно поручить мне для наставления на путь истинный.

– Увы! – прошептала маркиза.

– Дело вовсе не в том, что нет больше людей, достойных того, чтобы направлять моих агнцев, – продолжал епископ. – Есть некоторые души, которые, перед лицом того или иного предписанного мною правила поведения, являющегося источником блаженства в будущем, могут сбиться с пути истинного, разволноваться, обеспокоиться отсутствием их пастора. И, думая о судьбе верных своих послушниц, я, естественно, в первую очередь, подумал о самой верной из них. Я подумал о вас, маркиза.

– Иного я не ждала от вашей милости и от вашей доброты, монсеньор.

– Я долго и тщательно думал над тем, кого же оставить при вас своим заместителем. И выбрал человека, который достаточно известен. Если мой выбор вам не нравится, скажите мне немедленно, маркиза. Я рекомендую вам человека набожного и благодетельного: аббата Букемона.

– Лучшего выбора вы сделать не могли, монсеньор. Аббат Букемон самый добродетельный и благочестивый после вас человек, которого я знаю.

Этот комплимент, и это было видно, не очень порадовал монсеньора Колетти, который не терпел соперников в добродетели.

Он продолжил:

– Значит, маркиза, вы согласны, чтобы господин аббат Букемон стал вашим наставником?

– Полностью согласна, монсеньор. И горячо благодарю вас за такую нежную заботу о душе вашей покорной слуги.