Анестезиолог. Пока ты спал

Тетенька, лет так далеко за сорок, лежит на каталке в приемном отделении, смеется и издает странные звуки. Что-то вроде: «Ту-ту-ти-ту, ту-ту-ту-ту». Спрашиваю:

– Простите, уважаемая, а с кем это вы так, если не секрет, разговариваете?

– Со своим ежиком.

Рядом сидит супруг, мужчина рассудительный, хотя по лицу понятно, что пил не меньше. Сразу видно, что он мужчина серьезный, рассудительный, одет с запасом. Хотя еще тепло, ранняя осень, но на нем уже надета телогреечка, ватные штаны заправлены в валенки. Валенки с галошами. Все правильно, ночь может застать в самом неожиданном месте, и не известно, где ты проснешься, дома или на улице, может быть, совсем не там, где проснуться ожидал. Да будет ли возможность раздеться перед сном, чтобы лечь в постель.

Обращаюсь к нему:

– У вас что, дома ежик живет?

Тот даже как-то удивлен:

– А как же? Обязательно. Конечно, живет. Зовут Иосифом, ну для нас он Ёсик.

– И давно она с ним разговаривает?

– Месяца два. Сначала по-нашему с ним говорила, ну по-русски, но он плохо понимал, а теперь вот выучила его язык и разговаривает с ним по-ежиному. Тут же все понятно: ти-ти-ту – так ежик здоровается, ту-ту-ти-ту – это он говорит, что он нас любит.

Жаль разлучать даже на время такую гармоничную семью, но приходится. Тетенька едет разговаривать с ежиком в реанимацию, а у нас, как известно, даже стены лечат, и в реанимации мадам заговорила на простом понятном людям языке:

– Да вы меня за…! Идите вы все на х…! Чего вы мне в п… суете, пидоры вонючие. На, режь меня, паталогоанатом хуев!

Скорее всего, ежик у них дома действительно живет, но вот почему я паталогоанатом, не понятно.

* * *

Терапевт не лишен литературного дара. Задумался над его фразой: «Вздохнул с облегчением». Хорошо это или плохо? То есть по его описанию получается, что вздохнул и облегчился. А если не облегчился? Обычно последний вдох, вернее последний выдох сопровождается облегчением. Иногда поражаюсь его наблюдательности. Описывается неврологический статус: «Анизокория. Зрачки D>S, правый глаз искусственный». Порой получаешь невероятно ценную информацию. Речь о бабушке 88 лет: «В детстве росла и развивалась нормально». Это важно. Бабушка лежит в уголке, до сих пор продолжает развиваться. Открываешь новое в терминологии: «Жалобы на нарушение ходильного аппарата». Поражаешься жестокости врача: «Кома 2». Неврологический статус: «… В позе Ромберга не устойчива…» Странно, если бы была устойчива. Интересно, пытался ставить или нет? Завтра спрошу.

Простая история

Давно подозреваю, что иные истории болезни пишутся исключительно для меня. Я люблю читать художественную прозу. Читаю сопроводительный талончик «Скорой помощи». Графа: «Обстоятельства травмы». Со слов больной, во сне случайно ударил кулаком муж. Уже становится интересно, хочется в ситуации разобраться, в 60 лет уже можно спать с мужем на разных кроватях, особенно если он во сне такой тревожный, руками размахивает. Тем более что результатом случайного удара стал перелом теменной кости, субдуральная гематома. При трепанации черепа удалено около 150 мл крови. Жаль, после такого выжить у тетеньки шансов маловато, к своим неприятностям тетенька еще хворает лимфомой, пусть даже в состоянии ремиссии после химиотерапии. С иммунитетом проблемы. Насчет лимфомы рассказала дочь, принесла справки. Интересуюсь у дочери, чего это ваш папа во сне так руки распускает?

– Это не папа, – отвечает. – Папа ушел от нас три года, когда ей диагноз поставили, это ее новый муж.

– А сколько ему, если не секрет, лет? Новому-то мужу.

– 21.

– И чего, они с ним, извиняюсь, совместно живут?

– Ну да, ему интим нужен, а ей просто поговорить. Вот и терпит его, хотя сама еще очень даже этим делом интересуется.

Хотелось бы посмотреть на супруга, вдруг придет навестить, хотя и видел я всяких извращенцев. Но вместо него за выпиской приходят из полиции. Нам, говорят, возбудиться надо, а без справки никак. С сожалением выдаю им справку, жаль, муж теперь точно не навестит, наверняка задержат. Но вечером те же уже знакомые полицейские приехали с ним на «Скорой». Парень оказался слабоват. Черепно-мозговая травма после первого допроса. Это тебе не старушек трахать. В сопроводительном листочке тот же доктор «Скорой помощи» пишет:

– Со слов, три раза упал в камере, ударился головой об стол.

Ситуация вызвала особый интерес у незамужней женской части коллектива. Смотрите, девчонки, никогда не надо терять надежду. Не переживайте, может ваши мужья еще не родились.

* * *

Жалуется супруга пациента, спрашивает совета:

– Слушайте, ну просто не знаю, что с мужем делать. Дурак дураком. Ничего не помнит.

У ее мужа какое-то странное заболевание, нечто среднее между болезнью Альцгеймера и Паркинсона. А может, одновременно то и другое. Не знаю, что и посоветовать.

– Ловите позитив. Радуйтесь, что пока ходит без памперсов.

– Стараюсь, но мне-то что делать. Я ему говорю, отдыхай, Вова, вечером от тебя потребуется подвиг.

– Ну и как, справляется?

– Да куда там, утром спрашивает, а как я был вчера? Тебе понравилось? Отвечаю, ты был хорош, ты был орел! Счастливый такой, улыбается. А я-то помню, что вчера вечером ничего не было.

– Как это ничего не было? Футбол показывали.

Пастораль

Когда к Дню святого Валентина не находится ни одного примера верности и любви, порой вспоминаешь истории старые. Вот например.

В знакомой деревеньке, в которой моим родственникам достался по наследству домик, когда-то местные жители держали скотину. В те далекие времена, когда частное предпринимательство и любая инициатива душились на корню, когда держатель козы считался опасным для общества как классово чуждый элемент, как собственник, как пережиток капитализма, коров в деревне было целое стадо. И целое стадо скота мелкого, но тоже рогатого, коз и овец. Это сейчас, в эпоху свободного предпринимательства, когда поощряется любое занятие сельским хозяйством, в деревне не осталось ни одной козы, не говоря уже о коровах. Да и держать их некому, из всех жителей в деревеньке зимует от силы два-три человека, остальные приезжают на лето как дачники.

Жили тогда в деревне два персонаже: Сашка и Валька. Это были, пожалуй, единственные люди в деревне, которые не гнали самогон. Остальные гнали все гнали в основном, в своих банях, стоящих на берегу местного озера. Интересная картина: идешь по берегу в выходной, смотришь, все бани закрыты, на дверях замки, а из печных труб валит дым. А хозяева в это время уходили в лес, собирать грибы-ягоды. Зачем так? Все просто, приедут из райцентра милиционеры, с облавой на самогонщиков, а хозяин вроде как не при делах:

– А я тут при чем? Я в лесу был. А кто там, какой паразит, чего в моей бане делал, я без понятия. Вот уж я до него доберусь, он уж у меня узнает, как в чужой бане такое творить.

Обилие самогонщиков отчасти объяснялось близостью стекольного завода, где выпускалась лабораторная посуда. Мастера там работали замечательные, кроме пробирок и колбочек, запросто могли тебе выдуть сервиз такой, что не отличишь от богемского стекла. А создать змеевик для самогонного аппарата, для них было вообще не проблемой, раз плюнуть. Строились змеевики самых затейливых форм, в виде графинов с петушками внутри, маскировались под аквариумы, в общем, сразу не догадаешься, что перед тобой главный элемент самогонного аппарата. Стоило минут 10–20 постоять у магазина в поселке, где находился стекольный завод, к тебе обязательно подходил человек и предлагал купить самогонный аппарат. Признаюсь, однажды купил за трешку компактный аппаратик затейливой конструкции, решил подарить другу. Да и пожалел мужиков, явно трубы у них полыхали огнем. Мужики поблагодарили, купили за 2–70 бутылку портвейна в сельмаге. Я не понял зачем? С помощью проданной конструкции они бы часа за три, за те же деньги получили бы литра три чистейшего первача, а не бутылку портвейна «Кавказ», если б на эту трешку купили три кило сахара по 92 копейки и палочку дрожжей за шесть копеек. Еще бы осталось на папиросы, чтоб скрасить досуг в ожидании напитка. Странно…

Впрочем, не занималась самогоноварением еще одна жительница, старая одинокая финка по имени Хильда, но та хотя бы пыталась. Но не выдерживала и выпивала брагу. А Вальке с Сашкой такое не приходило даже в голову, чтоб потратить заработанное на сахар и дрожжи. Да никогда, только на готовый продукт.

Сашка зарабатывал тем, что пас деревенских коров, а Валька пасла коз. Идиллия, пастух и пастушка. Деревенские не могли нарадоваться, когда пастухом был Сашка. Выгнав коров за деревню, Сашка падал посередине дороги и спал до вечера. Коровы разбредались кто куда, в основном на совхозные поля, засеянные овсом с горохом, на силос, где наедались калорийной сочной еды. Росли надои. Претензии совхозников к местным жителям отметались:

– Все вопросы к пастуху. А к нему какие вопросы? Пастух вон там, спит. Попробуйте разбудить. К вечеру коровы были приучены собираться в стадо при звуке пионерского горна, который Сашка носил с собой. Проснется – погудит. Не проснется – кто-нибудь найдет спящего пастуха, возьмет горн, подует, и коровы приходили домой сами. Валька обычно спала в тени, в кустах у дороги. На шее она носила огромный будильник, заведенный на пять часов. Не проснется от будильника – ерунда. Козы тоже знали дорогу домой.

Зимой оба пропали. Сразу никто не заметил, коров зимой не пасут. Но весной, когда приближалась пора выгонять скотину на пастбище, забеспокоились. Стали искать, залезли в Сашкин дом. Оказалось, в морозную зиму 87 года Санек упал в очко своего сортира. Там он и встретил свою смерть. Скорее всего, просто замерз или утонул. А Валька как спала у него, так и замерзла в нетопленом доме. А потом и коров в деревне держать перестали, и хозяева потихоньку прибрались на погост, и пасти скотину стало некому.

* * *

Когда, не разобравшись в сути вопроса, вступишь в диалог, не всегда как-то получается хорошо, даже некрасиво.

С утра в оперблоке эмоциональный спор двух отделений, девчонки из оперблока беседуют с анестезистками.

– Петровна, блядь! Я тебе еще раз повторяю, закрой свой отсос. Все тут провоняла.

Петровна вяло возражает:

– Да сами вы пошли на х…! Залили ночью тут все дерьмом, кто аппарат отмывать будет?