Дети Бафомета

Зайчиха, запыхавшаяся, вытирала со лба пот и не сразу заметила Красноклыка, который, вместо того чтобы напасть, подошёл к ней и зачем-то спросил:

– Что делаешь?

Ушка выпрямилась, и Красноклык увидел устремлённый на него взгляд чёрных, бездонных глаз, из которых, подобно слёзам, стекали тонкие струйки ярко-алой крови. У самого подбородка струйки собирались в две огромные капли, дрожавшие при каждом движении зайчихи. Они дрожали, но не падали и не стекали дальше, и выглядело это необычно и страшно.

Низким, грудным голосом, Ушка прорычала:

– Кормлю их. От детей Слюрра не должно остаться ничего, кроме обглоданных дочиста костей.

Лис, которого при виде того, насколько изменилась Ушка, оставила прежняя уверенность, попятился. Он понял, что с зайчихой что-то произошло, хотя птица с ней не разговаривала.

Тогда, может, с ней разговаривал сам Безымянный Козёл? Может, он сам её избрал? Но ведь птица сказала ему…

Стоп! А не могла ли эта птица его обмануть?

А зачем тогда она им помогала?

– Ты что, боишься меня, лисёнок? – утробным голосом спросила Ушка, заметив его смущение.

Красноклык отступил ещё, крепко сжав тесак, и стараясь не выдавать волнения, ответил:

– Нет, с чего ты взяла?

Она ещё никогда не называла его лисёнком, даже в детстве зайчиха обращалась к нему по имени. Лисёнком его называли родители, кто-то, кого он уже и не помнил и птица.

– Твой голос дрожит, а сердечко бьётся, как у испуганной мыши. Неужели я и в самом деле настолько страшная?

Красноклык не знал и не понимал, что могло произойти с зайчихой за то время, что он разговаривал с птицей и жарил мясо, и он решил спросить об этом напрямую:

– Что с тобой случилось?

Ушка улыбнулась, показав длинные передние резцы и клыки, которых он раньше никогда у неё не замечал. Да и нет у зайцев таких клыков! Их попросту не бывает!

А чем тогда она прокусила ему губу?

– Он говорил со мной, – наклонив голову, подобно птице, ответила зайчиха. – Ну же, лисёнок, не бойся, подойди! Я ведь знаю, что ты пришёл убить меня, так что же ты не приступаешь?

Лис переступил с ноги на ногу, перехватил тесак, а Ушка, отбросив топор в сторону, развела лапы в сторону, согнула ноги в коленях и прорычала:

– Давай, лисёнок, трахни меня этим ножиком, как ты трахал меня до этого. Если, конечно, сможешь!

Красноклык взглянул в чёрные, сочащиеся кровью глаза, и испугался: в них не было ничего, кроме бесконечного мрака, холодного и пустого. Только что он говорил Острозубке, что мрак страшит лишь тех, кто его недостоин, а теперь сам боялся того, что увидел в глазах зайчихи. На него словно повеяло холодом.

– Не подходи, а то я тебя убью! – хотел сказать лис, но язык словно окоченел, и он не смог сказать ни слова, а Ушка, прыгнув вперёд, со всей силы ударила его по запястью, выбив тесак из лапы.

Лис почувствовал, как кожа на лапе взорвалась изнутри. Он поднёс лапу к лицу и увидел острый осколок сломанной кости, торчащий из рыжего меха и безжизненно болтающуюся кисть, залитую кровью.

– Маленький лисёнок, тебе, наверное, больно? – спросила Ушка.

Прижимая к груди сломанную лапу, лис отступал в сторону хижин, а зайчиха медленно шла на него, словно наслаждаясь его страхом, а Красноклыку действительно было страшно, как никогда в жизни.

Он никакой не избранник, птица попросту посмеялась над ним, а Ушка, верная подруга, всегда заступавшаяся за них в школе, выручавшая в драках, сейчас убьёт его и сделает это с наслаждением.

– Стойте!

Из-за хижин, неся над головой череп, вышла Острозубка. Она качалась от слабости, каждый шаг доставался с трудом, и было видно, что кричала она из последних сил.

– Стойте, – тихо повторила мышка, – вы обезумели. Это он, это он свёл вас с ума.

Ушка улыбнулась:

– Я не сошла с ума, моя мышка – мы с лисёнком просто немного разошлись в том, кто из нас должен сегодня умереть. Ведь так, лисёнок?

Красноклык ничего не ответил, а Острозубка, подойдя к краю плота, посмотрела вниз и, увидев там стаи пиявок, подняла Безымянного Козла и сказала:

– Я выкину его в воду, если вы не прекратите. Там пиявки и они сожрут любого, кто захочет его достать.

Красноклык испугался за Безымянного Козла больше, чем за самого себя. Он бросился к мышке, но Ушка толкнула его в спину и, наступив на сломанную лапу, прошептала, глядя на Острозубку:

– Попробуй.

Острозубка взглянула на умоляющие глаза лиса, насмешливо-злобную улыбку зайчихи и, закрыв глаза, кинула череп в болото и упала на краю плота без сознания.

– Нет!

Лис рванулся с такой силой, что вырвал лапу из-под ноги зайчихи, опрокинув её. Он бросился к краю плота и прыгнул в воду, где на него набросились сотни голодных пиявок. Они лезли под одежду, в глаза, в рот, а Красноклык пытался нащупать череп среди водорослей. Ему это удалось, он даже поднял его над поверхностью воды, но пиявки уже вгрызлись в тело, проникли внутрь и начали пожирать его изнутри.

Последним, что видел Красноклык, была Ушка: зайчиха стояла на краю плота и, улыбаясь, смотрела на него, а потом жирные твари впились в глаза и больше он уже ничего не видел и не чувствовал.

Мышка открыла глаза и увидела зайчиху, стоящую у воды.

– Где Красноклык? – чуть слышно спросила Острозубка.

Не оборачиваясь, Ушка ответила:

– А эти пиявки намного прожорливее тех, что напали на тебя.

– Откуда ты знаешь?

– Скоро от бедного лисёнка совсем ничего не останется.

Мышка подползла к зайчихе, взглянула в воду и увидела стаю пиявок, рвущих на части то, что ещё недавно было их лучшим другом. В мутной от крови воде кружились клочки рыжей шерсти и обрывки одежды.

– Зачем ты это сделала? – спросила Острозубка.

Ушка повернулась к ней, и мышка с ужасом увидела чёрные, бездонные глаза со струйками алой крови.

– Это сделал он сам, – оскалив клыки, ответила зайчиха, – и ты.