Рядовой для Афганистана

Я так и не увижу зеленую траву под сапогами, мы будем прыгать зимой в глубокий и мокрый прибалтийский снег. Пока первая рота укладывает парашюты на плацу, мы бежим в учебный корпус. Семенов впереди, два курсанта несут сумки с парашютами. За два часа взводный хочет рассказать нам, что же за зверь такой «десантный людской парашют Д–5».

Мы столпились у столов, где командир разложил всю систему десантирования солдата ВДВ. У меня замерло сердце, все интересно и фантастично, словно перед нами амуниция космонавта-инопланетянина. Командир удивленно посмотрел на нас и спросил.

– Вы что первый раз видите купол, воины?

– Я уже видел и прыгал два раза! – ответил один курсант.

– Не понял? Остальные, почему молчат? – удивился взводный.

– Мы не прыгали, вот и молчим, – гаркнул взвод.

– А, жулики! В ваших анкетах я читал совсем другое. Ладно, все ясно, будем учиться с нуля. И прыгнем все. Не слышу, десантура, бодрого ответа!

– Так точно, товарищ командир, прыгнем все! – ответили мы хором.

После обеда наш взвод рванул на склад хранения людских парашютов. Здесь требуется уточнить, что склад именовался именно так, ведь в случае объявления боевой тревоги солдаты и офицеры должны непременно прибыть к складу людских парашютов, а не парашютов для десантирования автомобильной и гусеничной техники.

Нас встречает добродушный гвардии старший прапорщик Валерий Закидухин. Он вездесущий, когда речь идет о десантировании и отвечает за все шелковое и железное, что относится к нашей небесной подготовке, в том числе и за парашютную вышку и «крокодил»[47 - «Крокодил» – штурмовой вертолет Ми–24. Бронированный и стремительный вертолет, основной «летающий танк», прикрывающий Советские военные и гуманитарные колонны с воздуха. В Афганистане мог служить для доставки в тыл банд-формирований небольших (не более пяти человек) разведывательных групп из отряда КГБ, «Коммандос» или ГРУ.]. Он всегда улыбается в огромные черные усы и рассказывает разные небылицы и истории из своей службы. На его парадном кителе блистает знак парашютиста инструктора с цифрой «1000». Вот он – фанатик неба, влюбленный в него как в счастье и преданный ему, как своей матери. Он немного прихрамывает и ходит медленно. Мы не знаем, что у него с ногой, кто говорит, что это еще с Чехословакии, но, скорее всего, с Афгана, где он был инструктором по прыжкам у афганских спецов «Коммандос».

Наш «Семен» доложил Закидухину о прибытии взвода для получения парашютов. Так положено, ведь здесь вотчина и царство старого прапорщика. Мы вошли внутрь. Склад парашютов – не просто вещевой склад. Это дом, где живут хранители солдатских и офицерских жизней. На деревянных стеллажах в четыре этажа стоят большие сумки цвета хаки. Каждая сумка опечатана, тщательно закрыта. Усатый прапорщик ходит с большой амбарной книгой между стеллажами, прикидывая, откуда бы нам выдать парашюты. Взводный ходит за ним.

– Начнем, может быть, товарищ гвардии старший… – поторопил Семенов прапорщика.

– Сейчас, лейтенант, не гони коня, старый он уже. А, вот отсюда берите, здесь хорошие парашютики, всего-то восьмилеточки, новье, можно сказать, – улыбаясь, сказал прапорщик.

– Ничего себе, новье, – потер нос Семенов.

– Конечно, новые. Вон там, в угловых стеллажах старички лежат, по тринадцать годков отпрыгали. Ничо, нормальные, еще не подводили, – уверенно ответил Закидухин и поставил отметки в своем журнале.

Цибулевский командует и двое курсантов по лесенке забираются на верхние стеллажи и аккуратно спускают сумки с парашютами. Мы строимся на тропинке перед складом, у каждого из нас за плечами сумки со спящими в них куполами. Усатый прапор важно закрывает склад и вешает на него огромный амбарный замок – символ нашей свободной и гордой страны. Граница на замке, склад парашютов на замке, враг не пройдет. Потом он с важным видом разминает старый кусок пластилина в больших ладонях, шлепком прибивает его к деревянной табличке и, пропустив в нем две веревочки, ставит свою алюминиевую печать.

– Ну, вот и ладушки, ребятишки, – обратился к нам «Дед Мороз» десантного батальона, – сейчас каждый распишется за полученные парашюты в моей волшебной книге. Теперь вы в ответе за свои два парашюта: основной и запасной. И как вы их будете беречь, и укладывать перед прыжком, так и они будут оберегать вашу жизнь и-и плавненько опускать на землю ваши тела.

– Разрешите спросить! А что если обнаружится какая-нибудь неисправность или отрыв стропы? – спросил один из нас.

– Ничего страшного, после приземления доложите командиру, заменим парашют на исправный, а этот заштопаем, как носки или спишем в запас. Еще вопросы есть? – засмеялся старший прапорщик.

– А вы честно прыгали тысячу раз? – полюбопытствовал кто-то из курсантов.

– Конечно, честно! Честнее не бывает, уже тысяча двадцать семь! У нас в батальоне есть один капитан, у него больше тысячи трехсот!

– Страшно прыгать в первый раз?

– Нет, братцы, для настоящего мужчины не страшно, а слабаку и трусу само собой, очень страшно. Такому везде страшно, даже в сортире! На красавице-девчушке лежа – страшно, – заржал прапорщик.

Мы дружно рассмеялись. Хороший все-таки мужик, гвардейский старший прапорщик Закидухин. Настоящий десантурский «прадед» с ним я бы стал прыгать и в Афган бы пошел, не раздумывая.

Наш взвод торопится на плац, я обернулся, чтобы еще раз посмотреть на усатого прапорщика. Он, прихрамывая, шагал от своего склада, потом остановился, поднял голову и стал смотреть в холодное серое небо.

Глава V. Афган. Конец апреля, 1985 год

В шесть тридцать утра дневальный закричал подъем. Мы выспались прекрасно, быстро встали и, не надевая зимние тельняшки, которыми нас снабдили при отлете из Каунаса, в парадных брюках пошли на улицу вслед за «черпаками», на зарядку. За полгода нахождения в учебке, я научился определять по внешнему виду и по поведению, кто передо мной. На этот раз тоже не ошибся. Впереди шли солдаты, отслужившие год в армии. Они «черпаки». Загорелые, сильные, но молчаливые; сутулые, еще не отвыкшие от подзатыльников и пинков своих «дедов», но взрослеющие и борзеющие на глазах – «молодые львы». Они изредка поглядывают на нас. «Койоты», изголодавшиеся по теплой крови, но пока не знающие как одолеть и сожрать свою первую жертву. Вернее, подчинить и унизить. Мы смотрим на них в упор, давая понять, что мы не из робких и сможем врезать кулаком или ногой, если будет необходимо. Мы с Витьком стоим в строю белые или почти «зеленые», выдавая тем самым, что мы – вновь прибывшие салаги, приехавшие из Литвы. «Черпаки» зубоскалят и хохмят в наш адрес, но заговорить не решаются, держимся мы строго.

Приходит старшина Гаврюшов и отправляет «черпаков» на зарядку самостоятельно или в составе «полтинника», а нам приказывает следовать за ним обратно в расположение роты. Я смотрю на пружинящую походку прапорщика, его загорелый затылок и шею, и ставлю его в разряд «рейнджеров ВДВ». Если мысленно разделить всех солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров десантуры на разные типы или сорта по принципу готовности к бою, наглости и отваги, что в принципе одно и то же, вырисовываются четыре основных вида десантников.

Первый – самый спокойный и уравновешенный вид десантников те, которые предпочитают служить спокойно и ровно, строя свои дни строго по уставам и наставлениям. Такие люди все взвешивают и анализируют, много читают. Выполняют лишь те обязанности, которые на них возложены. Не рвут задницу перед начальством и не стремятся на войну, в назначенный срок капитанами или майорами уходят в запас. К таким относятся примерно половина всех десантников нашего батальона в Каунасе и, наверное, в любой части ВДВ. Я называю их уставник – правильный или просто, хороший десантник, такие становятся командирами рот или комбатами, но дальше карьерная лестница для них закрыта.

Второй вид – парашютист-отличник или романтик и гуманист. К таким относится мой командир взвода, гвардии старший лейтенант Семенов. После школы он мечтал стать офицером десантником, но понимая, что физическая подготовка в Рязанском Командном Десантном училище может его просто сломать раньше времени, как сломала немало юношей, он решил добиться своей цели другим способом. Он поступил в Рязанское высшее командное училище связи, где на базе одной из рот был десантный взвод. Его он закончил отлично и попал в элитные части засекреченной связи ВДВ. Взводный спокойный, взвешенный командир, но ему всегда хотелось, чтобы его курсанты были чуть лучше других. Чтобы и он сам был на виду начальства как перспективный офицер. Но при этом он никогда не хотел рисковать ни своей жизнью, ни жизнями своих солдат, для достижения каких-то призрачных побед или карьеры. Отличный офицер будущего, в голове которого были и есть тысячи идей как воевать с помощью машин и роботов, не теряя ни одного солдата. Хотя о какой войне я думаю, мой командир к войне не имеет никакого отношения. Он – мальчик с гитарой и карандашом в руках, Советский пионер Сашка Семенов из кружка радиолюбителей и парашютист из ДОСААФ. Романтика и юношеский максимализм закинули его, в конце концов, на реальную войну.

Мы на войне – это факт, а не мираж. Но это война только для тех, кто сейчас на ней или, кто уже не на ней, другим же далеко плюнуть на нас и на эту страну, где мы сейчас рискуем всем и своей жизнью. В Союзе все по-старому, дискотеки в парках, водка после смены на заводах, счастливое пионерское детство и никакой войны. Так зачем мы здесь, по чьей воле? Если сейчас наша служба под секретом, значит, наша жизнь в принципе ничего не стоит? Войны-то нет?

Третий вид десантников – авантюристы, они же «рэксы» ВДВ. В эту группу входят самые смелые и безбашенные десантники, почувствовавшие свою неуязвимость после первых боевых выходов, уцелевшие в рукопашной с «духами». «Рэксы» это только солдаты и сержанты срочной службы, они на пути к профессионализму, но слишком гонят лошадей, чтобы выдержать долго этот бешеный темп. «Рэксы» живут и служат в разведке и ротах «курков»[48 - «Курки?» – Советские солдаты автоматчики и пулеметчики. Самые воюющие и гибнущие в боях с душманами.]. Они идут в бой с АКС на шее и им уже на все наплевать. Многие из них гибнут в жестоких столкновениях с басмачами. Все они герои, ставшие «человеками войны». Кто из них выживет, пополнит криминальные группировки на гражданке или продолжит воевать до конца в спецназе ГРУ.

Четвертый и последний вид десантников – «рейнджеры ВДВ». Это самый малочисленный и, можно сказать, красно-книжный вид Советских десантников, в их рядах только прапорщики и офицеры. Я бы их назвал еще «последние из Могикан» – воины, которые вышли из «рэксов» и поставили на алтарь войны все: свою жизнь, судьбу родных и близких. В общем, эти люди – настоящие профессионалы, командиры батальонов, полков и реже – дивизий. Постепенно они начинают привыкать к убитым и раненым товарищам, им светит их звезда, путеводная звезда полководца и маршала. Вернувшись с войны и навоевавшись за два года досыта, как им кажется, не могут отыскать себя. Их просто нет! Все их нутро и мозги остались там, в страшных и прекрасных горах среди погибших друзей и врагов. Они понимают, что жить больше не могут без всей этой обстановки на лезвии мусульманского клинка. Через полгода они вновь летят сюда, в самое пекло, в пасть «Панджшерскому льву»[49 - «Панджшерский лев» – прозвище афганского полевого командира, Ахма?д Шах Масу?да.] и снова горят в вертушке, получая невиданное удовольствие от безжалостного боя и жареного мяса. «Рейнджеры», являясь абсолютными героями войны, с другой стороны, опасны для своих солдат. Что на войне страшнее всего солдату: пуля снайпера, мина, шальной осколок, засада? Нет, страшнее всего простому солдату услышать от своих товарищей и командира – трус! Именно «рейнджеры» и «рэксы» кричат молодым солдатам это страшное слово и гонят их на верную гибель. Они хотят, чтобы все были как они и смеются над слабостью простых солдат, которые просто по своей природе не предназначены для войны. Типичные слова «рейнджера»: «Дураки и трусы погибнут первыми!» – произнесены из уст прапора, красноречивое подтверждение моей версии. Часто они кончают плохо. После того как их генетическая программа выполнена и все победы, и ордена в кармане, «рейнджеру» не остается ничего другого, как пустить себе пулю в голову из наградного «ТТ» или, выпив лишнего, умереть от разрыва печени. Бог давно покинул их душу с тех пор как «рейнджер» перерезал глотку своему врагу, поднявшему руки вверх с мольбой о пощаде. Он не поверил этому человеку, а без веры стал сам медленно разлагаться. Конечно, эта градация приблизительна и спорна, но она не раз поможет мне в принятии решения, кто передо мной…

Командующий ВДВ Василий Филиппович Маргелов, вопреки предположениям многих, не являлся «рейнджером», он – «батя», комдив, настоящий романтик и гуманист, «Отец десантной гвардии».

– Ходите как институтки, – оборвал мои размышления уже знакомым рычанием старшина Гаврюшов, – в парадных туфельках! Смотреть противно! За мной, получать ХБ[50 - ХБ – солдатское хлопчатобумажное летнее обмундирование.] туркестанку.

Видно было, что голос он менял специально, чтобы казаться страшнее своим солдатам. Я смотрю на его ромбовидную спину, красно-бурую от загара шею и думаю, куда бы ему стукнуть саперной лопаткой, чтобы вырубить с одного удара. Лучше всего по основанию черепа, как учил «Цибуля». Сержант бы справился с этим прапором? Едва ли, ведь он молодой «кабанчик», а этому горному козлу не меньше двадцати шести, он старше Семенова. Вот если представить, что старший сержант Кондратьев и сержант Цибулевский против старшины. Нет, все равно не справятся, он очень быстрый и злой, по-настоящему опытный вояка. Сколько ему осталось трубить здесь? А, полгода, он ведь хвастал, что рулит в роте уже полтора! Вообще прапор не простак, хитрый лис! Он же со своими физическими данными может спокойно идти в разведроту или «полтинник» командиром взвода «курков-автоматчиков», горы штурмовать. Не хочет, значит, в глубине своей задницы он боится, понимает, что могут пристрелить душманы или даже скорее свои, за борзость. Хитрый, смелый, но очень осторожный старшина Гаврюшов. «Красный койот» – вот какая кличка ему подходит как нельзя лучше. А ударить сзади я бы не смог, я не до такой степени обмороженный подлец. Может еще все переменится, и он к нам размякнет?

Вслед за старшиной мы зашли в наш кубрик. Он осмотрел пустующую казарму, по-хозяйски шмыгнул носом и сказал, обращаясь к нам.

– Быстро воины собрали все свои шмотки и ко мне в каптерку, буду вас переодевать в новую форму! Продовольственные и вещевые аттестаты, при вас?

– Так, точно, есть две бумажки, – ответил я уверенно.

– Все принимаю по списку, живо за мной!

Мы зашли в каптерку – небольшую темную комнатку с обилием стеллажей, ящиков и всяких сумок, и коробок. В центре комнаты висит черная кожаная боксерская груша, гордость и «подруга» хозяина солдатской каптерки – старшины и прапорщика второй роты.

Витек вывалил свои пожитки на пол и отдал прапорщику аттестаты. Продуктовый аттестат тот сразу убрал в какую-то тетрадку, а вещевой стал тщательно изучать и громко читать.

– Так, боец Кинжибалов! Снимай штаны, все в кучу бросай! Ремень кожаный десантный, есть. Парадка одна, есть. Тельняшка десантная – зимняя фуфайка солдатская, две есть. Фуражка солдатская с голубым околышем, есть. Ботинки парадные, рубашка, галстук, вещевой мешок, все есть. Тэкс, берет ВДВ, новый, один? Где бэ-бе-рет? — прапорщик вопросительно уставился на солдата.

– Так вот же, товарищ гвардии прапорщик, – наивно ответил Витек.

– Бляха, это не новый бэрэт, это какой-то ношеный кондом! – выругался папорщик.

– Берет нормальный, зачем же оскорблять его, – осторожно возразил Виктор.

– Молчать! Все понятно, просрали свои береты! «Старикам» отдали, чмошники? В первый же вечер отсосали у «стариков», трусливые недоноски! – прапорщик поднял огромные лапы к потолку и обхватил ими свою стриженую голову.

– Никому мы не отдали, не у кого не сосали, в таких беретах приехали и у меня такой же! Какая разница, есть берет и есть, – грубо буркнул я.

– Ну, вы борзые, «слоны»! А ты рот закрой, контрабандист хренов, и до тебя очередь дойдет! – прорычал сквозь зубы старшина и стал багровым, как индеец племени «Гуронов» из книги Фенимора Купера.

– Вы почему матом, я что, много вам должен? – возмутился я.