Счастье быть русским

Это рядом, за огородом, в растущей конопле. У них там был сделан шалаш. Это не просто какой-то туристический шалаш, а «партизанский штаб». В нем находилась вся атрибутика военного командного пункта. По бокам его стояли скамейки, сделанные из досок, под которые были подставлены пеньки. В углу – старая керосиновая лампа, несколько гранат, изготовленных из дерева и лежащих у входа, посередине – стол из ящика для бутылок. Все, что требовалось для ведения боевых действий, имелось.

Особенно мне нравились гранаты. Ими можно подавить огневые точки, то есть «доты», стоящие недалеко от шалаша, сделанные из разных веток и покрытые травой. Играя «в партизаны», все ребятишки, в том числе и я, хотели первыми подползти к этому «доту» и накрыть пулемет своей грудью. «Пулемет» беспрестанно строчил и не давал подняться. Нужно было встать во весь рост, успеть добежать до него и накрыть его своей широкой морской грудью, да так, чтобы тебя не настигла пуля, и он после этого замолкал. Замолкал он от «крови», она сочилась из «множественных ран», которые все-таки ты успел получить, добежав до него. По крайней мере, так каждый из нас представлял.

Это была кульминация боя. Подавление огневой стратегической точки означало победу. Все хотели быть похожими на Александра Матросова. Этот герой войны закрыл своим телом фашистский дот. Его знали все, от мала до велика в нашей деревне. Матросов был для нас, как для нынешних детей – Бэтман.

Васька в шалаше не было, значит, его нужно искать где-нибудь в лесу, который находился за речкой. Я добежал до пруда, остановился, посмотрел на воду, которая вытекала из трубы, подошел к ней, сунул руку в поток воды, набрал ее в ладонь и выпил.

Вода из нашей реки, наверное, самая вкусная, так как кругом бьют ключи. Поэтому не зря животным, особенно коровам, нравится пить ее чаще, чем колодезную. Ну, а мы, ребятишки, играя в индейцев, тем более, должны жить в гармонии с природой. Что мы и делали, поэтому никто и ничем из нас не болел.

Под трубой от потока воды образовался небольшой омут, и на его мелководье плавали маленькие рыбешки, пескари, гальяны, карасики. А в речке были еще и окуни, но они жили в определенных местах. Окуни любят места, где глубоко и чтобы рядом находился крутой берег, над которым нависали ветви ивы или коряги, торчащие из воды.

Решил: как найду Васька, уговорю его, чтобы прийти к пруду и решетом наловить рыбы, а бабушка из нее сварит уху. Повернул в переулок и продолжил свой путь. Переулок был так узок, что весь зарос лопухами, крапивой и коноплей, только тропинка показывала направление к лесу. Идя по ней, с веток яблонь нарвал ранеток и положил их в карман. Зашел в лес, по размеру он небольшой, так что мне не составит труда в нем отыскать Васька. Поднялся на гору, на которой находился заброшенный песчаный карьер…

Я Саша Бабин, Валя и Нина Курьяновы, сродный брат Сергей Викулин, Толян Росляков-ребята нашего порядка.

Это еще одно секретное место ребятишек. Тут никто из взрослых за тобой не наблюдает, контроля нет, можно делать все, что захочешь. Не только стрелять из лука, рогаток, самострелов, но и положить на дно бутылки карбид, это такое химическое вещество, закупорить ее, встряхнуть и бросить подальше. Бутылка с горючей смесью через некоторое время взорвется, как настоящая боевая граната. Страх, конечно, есть.

Изготовляя такое взрывное устройство, можно и глаза повредить. Но адреналин брал над нами верх. Особенно, когда бутылку зароешь в песок, отбежишь, спрячешься за укрытие и ждешь момента взрыва. Такие кадры можно увидеть на экране, а тут наяву, притом, что сам причастен к этому процессу. Подавление страха пригодится в армии, когда призовут в ее ряды.

Служить в то время было почетно, не каждый молодой парень удостаивался этой чести. Сейчас все наоборот: если не служил в армии, не отдал свой долг Родине, не защищал ее, как твой дед, отец, то ты самый «крутой парень» и не лох. Есть такое модное слово в лексиконе молодежи. Я еще вернусь к теме патриотизма, но сейчас у меня главная задача: найти Васька и поиграть с ним и с его компанией, а то время уже близится к полудню.

Я дошел до оврага, который тянулся с вершины горы по склону до огорода тети Нюры Рыжковой. Но и там брата не было. Придется возвращаться домой. По пути зашел в наш капустный огород, сорвал турнепс, который еще остался неубранным, помыл его в реке и стал, есть, идя по пути к дому. Подходя, увидел, что у нас открыты большие ворота, на скамейке сидят соседи. Зашел во двор, у крыльца тоже был народ. Непонятно, почему они все говорят шепотом и лица грустные? Хотел зайти домой, но моя родная тетя Маша по отцовской линии меня остановила.

– Сашок, ты пока домой не заходи, сегодня будешь ночевать у нас, умерла баба Еня.

«Не может быть, чтобы баба Еня умерла… Она же не болела, сходила в баню, пару часов назад со мной разговаривала. Не могла она так просто взять и умереть. Люди так не умирают. Чтобы умереть, нужно заболеть, а тут без всякой причины взяла и умерла», – ответил я ей, не веря услышанному и не зная, что мне дальше делать.

Забрался на ступеньку лестницы, которая стояла у крыльца, наклоненная на стену дома, и стал наблюдать за всем происходящим. Это было для меня ново. В моей жизни это был первый близкий человек, который вот так взял и умер, не попрощавшись со мной и не поговорив. Если бы не ушел искать Васька, а был бы с ней рядом, то не дал бы бабушке умереть. Я бы ей посоветовал сделать физзарядку, помахать руками, присесть, побегать во дворе, и все – она бы снова стала здоровой. Делая зарядку, невозможно умереть, думал я, ища варианты, как оживить бабушку, и не веря, что она уже не будет больше жить в нашем доме. Из-за угла дома появился Васёк.

– Ты где был, я тебя нигде не мог найти, убежал, не дождавшись меня, – сказал он, показывая своим грозным видом, что он прав.

– Тебя искал.

– Сегодня мы все ночуем у тети Маши, так что никуда не уходи, – раскомандовался Васек.

– Я уже знаю.

К крыльцу подошел отец.

– Я договорился с мужиками на завтрашний день, они помогут выкопать могилу, только надо им показать место, – сказал он.

– Хорошо, сегодня им покажу, завтра будет некогда, похороним рядом с моим отцом, – ответил дедушка.

Все старались хоронить своих родственников поблизости, оградок на могилах ни у кого не было. Кладбище находилась недалеко от деревни, огорожено вокруг забором и разделялось рвом на две части. Одна из них, меньших размеров, предназначалась для захоронения старообрядцев и была с отдельным входом, другая – для всех остальных.

Старообрядцы, или, как их еще называли, двоедане, не ходили в церковь, а все свои и по-своему церковные обряды проводили в своих домах. Старшего, для проведения обряда, выбирали из своих же прихожан, так как священников у них нет. По церковным праздникам старший важно шел по деревне и на своих плечах нес небольшой деревянный крест. Он заходил в избу к своим же прихожанам, и там все верующие молились. Изба заменяла им церковь. Крест у двоедан был красивый, дату его изготовления никто не знал, ему было лет 300, а может и больше. Он передавался из поколения в поколение, они его берегли. У двоедан свои законы, у каждого имелась отдельная кружка, ложка и много всего, что отличало их от нас, так называемых, мирских. На кладбище они по нашей мирской территории не ходили. Как я раньше писал, у них имелся отдельный вход. Двоедане были немного грубоваты в общении, строги в воспитании своих детей, а так ничем не отличались от нас.

К их разговору присоединился дядя Володя Викулин:

– Федор, я помогу сделать гроб и крест, принес с собой рубанок.

Они пошли в столярку, я тоже решил им помочь и пошел за ними. Под крышей лежали доски, сложенные в стопку и переложенные тоненькими палочками между ними, так доски лучше просыхали.

Отец с дедушкой отобрали несколько досок и стали строгать. На помощь к ним подошли еще мужики и все по очереди стали обрабатывать доски, а из толстого бруска делать крест. Сделали замеры, доски сколотили гвоздями, получился ящик с крышкой, как для хранения зерна, только меньших размеров. Доски пахли сосновой смолой, и я подумал, что хорошо будет в нем лежать бабушке Ене, потому что воздух будет, как в нашем бору.

Крест поставили около крыльца, а гроб занесли в дом, но меня в него не впустили.

– Зайдешь попозже, поиграй с кем-нибудь, – сказал дедушка, показывая своим видом, что ему сейчас не до меня.

Мне было интересно знать, что там происходит. Но ничего не поделаешь, взрослым видней, успею посмотреть. А пока поищу Васька, который вот недавно мелькал во дворе и уже куда-то исчез. Постоянно приходится его искать, как будто на голове у него шапка-невидимка.

На «порядке», так называлась у нас улица, его не было видно. Почему называются «порядками» улицы в нашей деревне, я объясняю. Со слов моего деда, они стали так называться тогда, когда первые переселенцы стали строить свои дома, и среди них назначался старший, который следил за всем.

А порядок должен был таков, что нельзя после дождя на лошади с запряженной телегой заезжать на улицу, так как можно траву примять и от колес оставить колею. Также нельзя было колоть дрова около своего двора, ты должен их расколоть в лесу, чтобы не было никаких щепок. Ребятишки бегали босиком по траве и могли повредить ноги.

В деревне назначался староста, он избирался на общем собрании всеми жителями на столбовом месте. Избирался общим голосованием. На эту должность выбирался уважаемый всеми авторитетный житель, который зарекомендовал себя как хороший хозяин, умевший вести свое хозяйство.

Столбовое место, это как Красная площадь в Москве. Только у нас ее заменяла поляна, на которой был в землю вкопан деревянный столб. Столб обозначал государственность на данной территории, к нему было обязано по всеобщему сбору прийти все взрослое население. Оповещение производилось очень просто: староста обходил старших по «порядкам» и их предупреждал, что в такое-то время нужно всем жителям собраться. Старшие уже по очереди оповещали всех живущих на «порядке».

На собрании решались разные вопросы: от надела земли вновь родившимся мальчикам (девочкам землю в то время не нарезали по причине того, что они выйдут замуж и у них будет земля мужа), так и другие дела. Дел у жителей много: вовремя нужно сделать на реках запруды, их весной размывало водой, обновить забор вокруг деревни, а он был в окружности несколько километров.

У каждой семьи был свой участок, длина его зависела от количества мужчин в семье. Если в семье три мальчика, то и длина забора была больше, чем для семьи, в которой были только женщины. Забор был из жердей и предназначен для того, чтобы скотина не выходила за территорию деревни. Вокруг были поля, засеянные пшеницей, рожью, овсом, гречкой, льном и другими зерновыми, и скот мог повредить посевы. В заборе имелось несколько ворот, чтобы удобно было выехать в любую сторону из деревни, их на ночь обязательно закрывали. Строго наказывали, если кто-то этого не сделает.

Решались вопросы и пожарной безопасности. В деревне имелся пожарный насос на конской тяге. Дежурили по очереди, каждой семье приходилось целые сутки охранять от пожара деревню. Дежуривший вечером и утром обходил всю деревню, держа в руках колотушку с привязанным к ней шнурком, на конце которого был деревянный шарик. Шарик ударялся о доску и раздавался резкий звук. Он был слышен жителям даже в доме. Это означало, чтобы люди не забывали потушить свечи и керосиновые лампы, печи и бани.

Бани топились по-черному, то есть печь для нагрева воды не имела трубы, дым шел прямо через дверь. Печь была сложена из красного кирпича с емкостью для воды. Топили ее долго, чтобы угарный газ весь вышел из помещения. Но никто не угорал, многолетний опыт сказывался. Такая баня, отличается от современной, в ней воздух с дымком и пар особенный. Он заряжает тебя энергией да такой мощной, что ты неделю будешь чувствовать себя Ильей Муромцем.

Я выходил после мытья из бани, садился на лавочку в предбаннике и выпивал кружку квасу. Это было волшебное ощущение! Стены в предбаннике были сделаны из сплетенной ивы, через которую пробиваются не только лучи солнца, но и свежий ветерок, и ты понимаешь: вот оно – счастье быть русским!

Отец служил в Германии и говорил, что у немцев нет бани. А я никак не понимал, где же они тогда моются, в ванне что ли? Так в ней грязи подцепишь больше, чем до мытья. Наверное, немцы хотят захватить нашу землю, чтобы помыться в наших банях, их вши кусают и ими руководят. А может быть, завидуют нам, что мы такие чистые, а не грязнули, как они. Правильно дедушка с ними воевал, а то бы сейчас пришли на нашу землю, нас всех, русских, своими вшами заразили. В общем, грязнули эти европейцы. Они, как мальчик, который не любил по утрам умываться в стихотворении про Мойдодыра, про которого мне бабушка читала.

Знаете, что такое русский квас? Это вам не пепси-кола или фанта какая-нибудь. И не тот квас, который сейчас в супермаркетах в пластмассовых бутылках продается. Это божественный напиток! Изготовление его держалось в каждой семье под секретом. Я вам часть секрета расскажу.

Во-первых, нужны будут жернова. Это деревянный пенек размером пятьдесят сантиметров в ширину и двадцать в длину. Наверху его находится металлический короб для засыпки пшена. Внутри, чуть меньшего размера, помещался еще один пенек, обитый металлом, но уже с ручкой. На дне имелись вбитые кусочки чугуна, их было столько много, что если на них смотреть, то они напоминали мне шкуру лесного ежа. Вовнутрь засыпалась рожь, и, когда крутишь верхний пенек, взявшись за ручку, рожь перемалывается в муку.

Это занятие мне очень нравилось. Особенно нравилось смотреть, как зерно в какие-то минуты превращается в муку, и изба заполняется шоколадным запахом. После помола муку насыпали в большой чугунок, заливали колодезной водой и ставили в уже протопленную русскую печь томиться. Такая процедура растягивалась на неделю. Затем однородную ржаную массу вынимали, клали в двухведерный металлический эмалированный бачок и заливали водой. Для аромата добавляли ветки сушеной или свежей лесной вишни. Квас помещали в погреб, и он два дня там настаивался. Есть еще кое-какие нюансы, но секрет есть секрет.

Отвлек я вас от главного события – похорон прабабушки…

Я вернулся обратно во двор и сел снова на ступеньку лестницы. Подходили соседи – попрощаться с ней. Решил тоже зайти в дом, посмотреть, что там происходит. Я не знал страха смерти, и все происходящее казалось мне игрой, только взрослой.

В горнице, в стоящем на табуретках гробу лежала баба Еня, накрытая белым материалом. Около божницы горели свечи и лампадка, в доме пахло богородской травой. Эту траву заготавливали, в основном, бабушки и хранили у себя в сенцах. Наверное, без ее присутствия было не обойтись, ведь молитвы, которые читаются во время похорон, быстрее доходят до небес.

Бабушка Александра, наша соседка, читала молитву, перелистывая свою старинную книгу в обшарпанных корочках. Молитвенных книг у бабушки Александры было много, как и икон. Некоторые иконы были таких больших размеров, что, заходя к ней в избу, мне становилось страшно. Казалось, что все люди, нарисованные на иконах, смотрят только на меня и ни на кого больше, да так грозно, что вот-вот спросят: «Будешь слушаться родителей, не будешь больше баловаться?» Бабушка Александра была местной попадьей, церковь в силу политических причин была давно закрыта. Иконы жители деревни разобрали по домам, часть их хранилось у нее. Они были развешаны везде, где было можно, даже висели в сенцах. Мне приходилось частенько бывать у нее в гостях, принося бабушкины пирожки на божественные праздники. Я быстро забегал в ее избу, отдавал булочки и пулей выскакивал, думая, что люди, нарисованные на иконах, меня схватят. Бабушка не успевала даже ничего спросить, так мой страх брал свое. Наверное, было за что, так как я много проказничал.

Посмотрел на все происходящее в доме и вышел на улицу, где увидел Васька со своим лучшим другом Ваней Рыжковым. Во дворе было много народу, все тихим голосом говорили о бабушке Ене, что была она доброй, светлой женщиной. Обсуждали ее смерть, мол, такой спокойный уход из нашего мира и есть счастье. Господь награждает таким способом только тех людей, которые достойно прожили жизнь, без злобы и зависти.

К ним присоединилась бабушка Таня. Ее спросили, как все произошло? Она рассказала, что утром баба Еня почувствовала себя плохо и попросила истопить баню, объяснив, что всякое может быть и хочется умереть чистой. Бабушка ей сказала, чтобы она выпила таблетку и ей станет легче. Баба Еня отказалась, ответив, что в жизни их не пила и не будет портить желудок. Таблетки называла мелом, наверное, потому, что они были схожи по цвету.