Наследники казачьей славы

В мае 1811 года в Екатеринодар прибыл молодой, 29 лет от роду, офицер, сын атамана Черноморского казачьего войска полковник Афанасий Федорович Бурсак. Приехал с распоряжением от императора сформировать из казаков гвардейскую сотню. Необходимо было отобрать грамотных, умелых, рослых, приятных лицом казаков. А.Ф. Бурсак лично подбирал кандидатов. В станице Петровской на смотре приметил Ивана Дегтяря. Сказал: «Конь и казак отменные!» На что Иван ответил: «Печально, только конь не мой. По старости и ранениям батюшка не смог справить коня». А.Ф. Бурсак быстро отреагировал: «Не тужи! Был бы казак умел и ловок, а коня в бою добудешь. Забираю, на сборы два часа». Старый Нестор, стоя у калитки, беззвучно плакал. «Прощай, сын, боюсь, не увидимся: старый я. Ты у нас единственный, можно было бы и отхлопотать, но кто знает судьбу: где умирать – на печи или в бою».

1 марта 1812 года сотня бравых гвардейцев появилась в Санкт- Петербурге. Гарцевали кони по каменной мостовой Невского, бодрились молодцеватые казаки. Народ с удивлением и интересом рассматривал ладно сидевших в седлах казаков.

В марте же 1812 года лейб-гвардейский полк, состоящий из трех эскадронов и Черноморской сотни, под командованием генерал-лейтенанта В.В. Орлова-Денисова отбыл на охрану границы по реке Неман.

Иван за год службы обзавелся друзьями – не только черноморцами, но и донцами, терцами. Казаки полюбили молодого казака за выносливость, терпение, а главное – незлобивость. На розыгрыши не обижался, а сам залихватски смеялся, приговаривая: «Видел бы отец мои оплошности, стыдно было бы». С первых дней наполеоновского нашествия Иван принимал активное участие в стычках с неприятелем при городе Троки, под Вильно, под Пивоварками… И так каждый день. В бою Иван всегда был рядом с Тимофеем Полтавченко из Кореновского куреня, таким же безусым, как и он сам.

Полковник Бурсак в разведку всегда посылал этих неразлучных друзей – отчаянного Полтавченко и сдержанного, вдумчивого Дегтяря.

23 июня при Кочержишках по команде Бурсака казаки клином врубились в неприятельскую кавалерию и отразили атаку. В этом бою Иван получил первое ранение – колотую рану в левое плечо. Ранение было легкое, и через неделю рана затянулась. Однако в авангардном бою 9 июля Иван не участвовал: Бурсак запретил ввиду ранения. Полковник сам осмотрел рану, велел поработать саблей правой и левой рукой. Видя, как при рубке левой Иван морщится, приказал: «Дегтярь, на этот раз передохни, на твой век рубки хватит». 15 июля под Витебском сотня черноморцев лихо врубилась в конно-егерский полк неприятеля, чуть не захватила в плен Наполеона, который находился при батарее. В этом бою погиб друг Ивана – Тимофей Полтавченко. 20 сентября Черноморская сотня снова отличилась – при Тарутино. После этого сражения слово «казак» на французов наводило ужас. За этот бой Иван Дегтярь был награжден орденом Святого великомученика и победоносца Георгия для рядовых и унтер-офицеров и получил чин урядника.

20 октября у деревни Ляхово черноморцы под командованием А.Ф. Бурсака захватили в плен генерала Ожеро. В этом бою Иван получил секущий удар палашом вдоль локтевой кости левой руки. Теряя сознание, вышел из боя. Конь притащил Ивана, ухватившегося мертвой хваткой за луку седла, к бивуаку. Врач настаивал ампутировать руку, но прискакавший Бурсак попросил: «Не торопитесь, кость-то цела, а как говорят в народе: были бы кости, а мясо нарастет».

На этот раз рана заживала медленно. Ивана Дегтяря отправили в город Калугу. Госпиталь располагался во дворе монастыря. Монашки, перевязывая казака, вздыхали и прятали глаза: уж больно он был ладен и пригож. Как-то спросили: «Раб Божий Иван, почему тебя кличут «Дегтярь»? Деготь вона какой черный, а ты голубоглазый, нежный такой, волосы как солома – светло-золотистые». Иван ответил: «От деда пошло. Черниговские мы. Дед Никодим деготь гнал. Ранней весной отправлялся на север – в непроходимые леса, где рубил березы, обдирал кору на деготь. Осенью в бочках привозил в Запорожскую Сечь на продажу, там и прозвали – «Дегтярь». Так и записали отца в Сечи Дегтярем. Мы ведем свой род от черниговских князей. Междоусобицы вынудили предков отказаться от княжеских почестей. До того доделились, что оставалось в княжении семь-восемь дворов, поэтому ушли на север и стали жить обособленно, чем сохранили себя. Дегтярь – это интересно, хоть и забавно».

Рана заживала, но рука не работала: сухожилие оказалось надсеченным. К весне 1813 года рана зарубцевалась. Рваный шрам тянулся от локтя до предплечья. А.Ф. Бурсак раненых из своей сотни отсылал на лечение в Калужский монастырь. Больше всех страдали безногие и безрукие казаки, особенно пожилые. Вечерами плакали: «Кому мы нужны, калеки!» Иван был молод и шутил: «Не убили – не умрем и это переживем. А что, нашим братцам, которые в земле лежат, лучше? А каково их семьям? Живые – и слава Богу». В мае шестеро искалеченных черноморцев отправились домой. За повозками шли выездные кони. Александр I дал указание: за доблесть и мужество наградить раненых казаков добротными лошадьми и двадцатью пятью рублями каждого, а за павших – выплатить семьям по пятьдесят рублей.

За Воронежем вытянулся большой обоз возвращавшихся домой казаков. Молва обогнала их. Нестор каждое утро выходил за станицу, смотреть, не едет ли Иван. Душа Ивана не выдержала, и он, ловко управляя одной рукой, на своем Серко ускакал далеко вперед обоза.

За два дня до Троицы, на заре, перед воротами Нестора Дегтяря остановился казак на взмыленном коне, крикнул: «Кто есть дома? Это я, Иван!» Первой выбежала мать. Уцепилась за стремя и запричитала: «Иванушка ты наш, сыночек! Изгоревались мы, слыхали, что погиб в сабельном бою!» Следом, прихрамывая, взмахивая руками, торопился отец. Дошел до калитки. Ноги отнялись. Сел на лавку, уцепился за край, хотел привстать, но тело не слушалось. Тихо шептал: «Сыночек, жив… Кровинушка моя, кормилец наш!» Иван спрыгнул с коня, обнял мать. «Мама, прости, я к тяте! – Побежал, упал перед отцом на колени: – Здравствуй, тятя! – Уронил голову на колени отца и заплакал: – Слава Богу, что вы живы и я снова дома!»

Иван начал хозяйствовать, помогать отцу. Левая рука не слушалась. В локте не сгибалась, но пальцы работали, косу держали цепко. Молодые казачки заглядывались на Ивана, но он не решался на женитьбу. Пойдут дети, как калеке поднимать их на ноги? Отец настаивал: «Сынок, женись, я старею, но пока есть сила, в руках – помогу».

Мария, дочка станичного атамана, отказывала женихам. Родителям говорила: «Пойду только за Ивана». Отец-атаман злился: «Ну не сватают они тебя! Иван на игрища не ходит, стесняется, что ни бороться, ни в городки играть не может, боится, а вдруг оконфузится». Однажды Мария встретила Ивана у станичного правления и спросила: «Ванюша, ты же знаешь, что я по тебе сохну, а я знаю, что люба тебе. Почему сватов не присылаешь? А то старой девой останусь. Если не тебе, то и никому! Не бойся, проживем. Не один ты калеченым вернулся. Такие, как ты, давно переженились и живут, слава Богу!» Иван ответил: «Пусть будет так, как ты хочешь, только потом не плачь по ночам в подушку, не проклинай себя и меня».

В 1818 году, на Ивана Купалу, спустя несколько дней после разговора Ивана и Марии, в станицу прибыл А.Ф. Бурсак: он объезжал станицы, навещал казаков, которые сражались в его лейб-гвардейской Черноморской сотне в 1812–1814 годах.

Встретились с Иваном, обнялись, расцеловались. Присутствовавший при этом станичный атаман пожаловался, что Иван до сих пор холостякует. А.Ф. Бурсак спросил: «Невеста есть?» Атаман ответил: «Есть, да будь оно не ладно – дочь моя, Мария. Пять лет по нему сохнет. Знаю, что и она Ивану люба». Бывший командир внимательно посмотрел на Ивана. Тот покраснел, опустил глаза. «Что, казак? Стыдишься неуклюжей своей руки? Боишься, что с хозяйством не управишься?.. Свадьба за мой счет. Дарю на свадьбу своего коня. Зови отца и мать, поехали свататься!» Атаман опешил: «Так сразу?!» А.Ф. Бурсак ответил ему: «Если бы мы в боях с французами так квасились, давно бы под французом были. Или ты забыл, как в свое время один по десятку турок в плен брал?!»

Свадьбу играли веселую, три дня гуляла станица. И пошли у Ивана и Марии сыновья: первый – Макар, за ним – Николай.

В 1825 году Иван узнал, что полковник Бурсак Афанасий Федорович утонул в Кубани при невыясненных обстоятельствах. Горевал страшно. Уехал в степь. Семь дней гонял по степи. Пил только воду. Душа не принимала пищи. На седьмой день разыскал его отец, силой заставил выпить кружку горилки и, сонного, привез домой. Сутки спал казак. После этого до конца своей жизни каждое утро Иван молился за упокой души раба Божьего Афанасия.

МАЛАХОВ КУРГАН

Нестор более всех привязался к старшему внуку Макару. Лицом в мать: круглолиц, чернобров, приветлив, ласков. Любую работу выполнял безропотно, с охотой. Как только Макар возмужал, запросился у отца жениться. Отец видел, как внимателен Макар к соседской девушке Василисе. Сколько помнит Иван, дети с малолетства были неразлучны. Откладывать свадьбу нельзя – не случился бы грех. Тогда позора в станице не оберешься. Свадьбу сыграли тихую. Свататься ездить никуда не надо. С кумом Петром каждый день через забор виделись, да и жены их – не разлей водой: сойдутся – не оторвешь друг от друга.

Пошли у Макара и Василисы детишки. Рождались девчонка за девчонкой… и так семь душ. Макар и Василиса горевали: едоков много, а земли – мало. Лишились коня: пал от мора. Атаманом станицы был уже не Мариин отец, и помощи ждать было неоткуда. Макар был стыдлив, несловоохотлив, на сходе не мог постоять за себя. Когда начались боевые действия в Крыму, попросился на фронт. Думал: если не убьют, то будет хоть какое-то денежное вознаграждение. Попал во 2-й пластунский батальон Черноморского казачьего войска, под командование В.В. Головинского.

В Крым прибыли в сентябре 1854 года и с первых же дней вступили в сражения. Сначала под Балаклавой, потом отправили на Малахов курган. Макар выглядел тихим и неуклюжим, но на вылазках сатанел. Колол штыком направо и налево. Казаки боялись быть рядом с ним в атаке: а вдруг невзначай приколет, как осеннюю муху пришлепнет. Всего с начала боев Макар участвовал в тридцати двух вылазках. После каждой вылазки оставшиеся в живых получали по рублю серебром, за погибших семьям отправляли по тридцать рублей.

В одной из атак французов рядом с Макаром упала бомба, осколки посекли руки и спину: он успел упасть ничком, обхватив голову руками. Санитары тут же в укрытии щипцами вытаскивали из него осколки. Со спиной справились, но на руках несколько осколков впилось в кости. Казака унесли с передовой. Вскоре руки начали гноиться, однако отправиться в тыл Макар категорически отказался. Что делать дома? Земли нет, коня нет, куча детей. Три месяца ушло на лечение. После взятия неприятелем Малахова кургана Макар вернулся в Севастополь. От батальона осталась одна треть.

Воевал Макар до 1856 года. В родную станицу вернулся с орденом Святого Георгия и сорока рублями в кармане. Дома новостей было много, одна другой печальнее: умер его любимый дедушка Нестор, погиб под Карсом единственный брат Николай, умерла от холеры младшая дочь Катюша.

Макар первым делом купил молодую крепкую лошадь для работы в поле и жеребенка для выезда. На оставшиеся деньги было решено отремонтировать еще добротный дедов дом: подвести фундамент и покрыть черепицей. Первые годы после возвращения Макара Василиса не рожала, хотя была на три года моложе его. Видимо, сказывалась нагрузка, которая легла на ее плечи без мужа. И только в 1861 году у них родился сын. Радости Макара не было предела. Он носился по станице на молодом скакуне Ястребке и кричал: «Казаки! Сын у меня родился, наследник рода Дегтярей!» Василиса за калиткой держала на руках сына и улыбалась теплому весеннему солнцу. Станичники подходили, поздравляли Василису с долгожданным сыном. Макар обскакал станицу и направился к дому. Ястребок легонько заржал, потянулся к малышу и лизнул ему ручки. Макар оповестил: «Казак будет настоящий, Ястребок его лизнул!» Когда в церкви на крестинах рассказали священнику, что в день рождения конь лизнул ребенка, батюшка вымолвил: «Назовем его Филиппом – хранителем коней. Сегодня день святого Филиппа».

Последыш Филипп рос тихим, спокойным, приветливым. Тянулся к грамоте. Зачитывался книжками. Читал подряд все, что попадется под руку: Псалтырь, Евангелие, Библию, сказки. Ездил на Ястребке в соседние станицы, выпрашивал почитать у кого что есть. К шестнадцати годам стал набирать силу. Лицо округлилось, плечи раздались, мышцы налились силой, а то маленького дразнили: «Заморыш, заморыш!» Родители единственного сына баловали, к тяжелой работе не допускали, но когда он стал мужать, Макар возмутился: «Кто он у нас – казак или белоручка?! Жить придется в станице – пусть втягивается в работу!» Отца пугали глаза Филиппа. Они внимательно рассматривали человека, казалось, пробуравливали его насквозь. Утром могли быть светло-серыми, а вечером – темными. Родители, когда пришло время, предлагали Филиппу невест, но кроме Феклы из соседней станицы – дочери станичного писаря – он никого не хотел. У Феклы было лицо Божией Матери с иконы, сама высока, тонка. Души их тянуло друг к другу. Им было интересно находиться вместе, уединиться куда-нибудь и вести нескончаемые беседы. Решили пожениться после службы Филиппа.

КАРС

В станице пошли разговоры о восстании православных братьев-славян – сербов, болгар, черногорцев – против турецкого ига. Филипп с друзьями пошли в станичное правление, чтобы записали их добровольцами в действующую армию и отправили на Дунай, но им отказали по малолетству. До призывного возраста надо было ждать год. Филипп постоянно надоедал станичному атаману, и тот наконец решил: пусть приходит отец и пишет расписку, что не возражает отправить единственного сына в действующую армию.

Макар пришел в правление взволнованным: «Это что получается? Дед гонял Наполеона, как зайца, я этих французов вышвыривал с Малахова кургана, пусть и сын попробует лиха! Думаю, он не опозорит род Дегтярей!»

Весной 1877 года Филипп был призван и направлен на сборный пункт в Новороссийск, оттуда пароходом до Поти. Когда новобранцы поняли, что они не на Дунае, стали роптать. Офицеры пояснили, что здесь, на Кавказе, бои жарче, чем в Болгарии. В Тифлисе Филиппа определили на курсы оружейников. Через месяц он ловко разбирал и собирал винтовку, умело натачивал кинжал.

В июле полк прибыл в Карс. Было несколько попыток штурмовать город, но безуспешно: турки яростно защищались. Русское командование приняло решение перекрыть пути доступа в город и занять окружающие высоты.

Филипп тяжело переносил сорокаградусную жару. На Тамани лето тоже жаркое, но ветры с Черного моря приносили дожди и вечернюю прохладу. Активных боевых действий не велось, заедала скука. Когда объявили, что нужны добровольцы для глубокой разведки с целью выяснить, нет ли продвижения войск к осажденной крепости, Филипп вызвался первым, но ему ответили, что из оружейной мастерской не берут. Филипп самовольно пристроился к команде пластунов. Когда на привале обнаружили, что Филипп не числится в списках, командир группы приказал ему вернуться, но на следующем привале Филипп снова оказался среди пластунов. Отправлять обратно было опасно: хотя пластуны двигались только ночью, они уже отошли от своих позиций более чем на три десятка верст. Проводником был старый аджарец, который с детства знал эти горы. Отряд был вооружен пистолетами и кинжалами. У Филиппа пистолета не было, только кинжал с длинным и широким клинком. Пока был в мастерской, вечерами тренировался владеть кинжалами, бросая их в старое седло. Филипп показал, как владеет кинжалами. Казаки одобрили и признали своим.

На третью ночь зашли в большое селение, разделенное рекой на две части. За рекой в небо упиралась мечеть, а тут рядом – низкий храм с небольшим куполом и крестом. Настоятель храма, сносно говоривший по-русски, сообщил, что на той стороне прошел слух, будто сюда едет сам паша: на Балканах дела у них плохи, султан приказал вытеснить русских с турецкой территории. А какая она турецкая – испокон веков была наша. Армяне живут тут со времен Тиграна II.

Казаки переправились на ту сторону реки, затаились под мостом. Вскоре дозорный дал знать, что видит приближающихся всадников. Решили разделиться по обе стороны моста, при въезде свиты на мост открыть огонь и захватить пашу. Как только группа въехала на мост, с той и другой стороны по ней открыли огонь. И хотя охрана паши состояла из янычар – хорошо подготовленных воинов, – на мосту началась паника. Охрана разворачивала коней, давя друг друга. Лошади вместе с наездниками срывались с моста. Казаки забирались на перила, сдергивали турок с лошадей и запрыгивали в седла. Но сам паша с горсткой янычар сумел пробиться и уйти. Казаки захватили трех человек и начали отходить. Бой был нелегким, потеряли половину бойцов. Двоих раненых занесли к настоятелю храма. Он сообщил, что вокруг храма живут армяне, они выходят русских, а потом переправят через границу. Попросили похоронить погибших в бою воинов в ограде храма. Командир отряда – казак из станицы Кущевской – приказал Филиппу и Кондрату из Каневской отходить другой дорогой, чтобы направить погоню по ложному следу. Отдали им захваченную лошадь с подбитой ногой. И ехать на ней нельзя, и ходко не пойдешь, зато следы оставляет заметные: рана на ноге кровоточит.

Вскоре Филипп и Кондрат увидели погоню. Радовались, что хитрость удалась. Оставив лошадь, захватив провиант и две турецкие винтовки, стали быстро отходить на север. К вечеру поняли, что турки могут их догнать. Ночью идти не решались, боялись, что могут свалиться в пропасть. Стемнело. Кондрат и Филипп подобрались к остановившимся на привал преследователям. Подождали, пока те отужинают и улягутся спать. Уставшие от дневного перехода, турки вскоре громко захрапели. Филипп с Кондратом, как кошки, тихо собрали ружья, повытаскивали из-за поясов спавших турок ятаганы. Зная несколько слов по-турецки, казаки, бросив в догорающий костер шапку патронов, закричали: «Встать! Казаки! Плен!» Турки вскочили, под хлопки патронов из костра сбились в кучу. Филипп с Кондратом, не давая им опомниться, хватали по одному, перетягивали руки за спиной, подвязывали к шее. При попытке освободить руки петля сдавливала горло. Турки не сопротивлялись. Они знали, что их армия на Балканах терпит поражение за поражением. Это были люди из местного селения. Их спешно мобилизовали, вооружили и отправили на преследование казаков. Среди них нашелся проводник, который не раз ходил в Грузию с товаром. Шли в дневное время: прятаться было не от кого, места глухие. На третий день вышли к Карсу.

Командование возило героев-казаков по частям, которые готовились к штурму Карса, рассказывая о подвиге разведгруппы, и особенно о Филиппе и Кондрате, которые вдвоем взяли в плен двенадцать человек и привели их в лагерь, связанных одной веревкой. От пленных узнали, что подмоги Карсу не будет. Войска, по указанию паши, были брошены под Плевну для спасения города. Казаки разведгруппы были награждены Георгиевскими орденами, а Филипп и Кондрат еще и именными кинжалами от командующего Закавказским фронтом.

6 ноября 1877 года Карс был взят штурмом. Деморализованные продолжительной осадой турки оказали лишь слабое сопротивление. Русские войска продолжали наступление в глубь Турции.

В январе 1878 года Турция приняла условия капитуляции. Весной стали выводить войска из тех мест, которые оставались за Турцией по условиям договора. Филиппу дел прибавилось. С утра до ночи приводил оружие полка в образцовое состояние.

В 1883 году по окончании срока службы Филипп вернулся в родную станицу. Повзрослел, возмужал. На Покров справил свадьбу со своим «ангелом души» – Феклой Павловной Диденко. Сказалась дедова наследственность – первые годы детей не было, потом пошли девчата. И только в 1890 году родился первый сын – Павел, за ним, в 1892-м, – Самуил, потом, в 1901-м, –Харлампий, а в 1903 году – Петр.

Когда принесли крестить Харлампия, батюшка в храме Фекле с Филиппом сказал: «Счастливые вы: день-то сегодня памятный – святого чудотворца Харлампия. Назовем младенца его именем». Мать ответила: «Слава Богу, что будет носить имя святого чудотворца!»

РАЗДЕЛЕНИЕ

Сыновья Филиппа подрастали. Увеличивались семьи и у других станичников. Дома росли как грибы. Земли не хватало. Общественный клин с каждым годом уменьшался. Из-за нехватки земли многие казаки уходили в работники к зажиточным. Шло расслоение казачества.

Филипп, чтобы прокормить семью, мотался по лиманам, ловил рыбу. Времени на это уходило много, но доходов приносило мало. Казаки отправляли делегацию за делегацией в Екатеринодар, в войсковое правительство, с хлопотами о выделении земли. Наконец землю изыскали около Павловского юрта. Было решено переселить половину станицы. В 1903 году делегация во главе со станичным писарем обследовала выделенную землю. Место радовало: чернозем, много малых речек, недалеко – железная дорога. Однако переезд задержался из-за войны с Японией.

В 1906 году отмерили землю, разметили улицы, кварталы. В каждом квартале по четыре подворья на 60 соток земли. Бросали жребий, кому ехать. Разрешалось меняться. В жребии указывался квартал и место в квартале. Подготовка к переезду затянулась надолго. Место не ближнее – до него 300 верст. Весной 1908 года начался переезд. Прощались братья и сестры, оставляя обжитые места, могилы родителей. Ехали в неизвестное. Отец Филиппа – Макар – не перенес расставания со своей станицей. Здесь он родился, женился, отсюда уходил служить, тут вырастил детей. Просил только хоть раз в год навещать могилку, чтобы не затоптала ее скотина.

Харлампий, хоть было ему в ту пору семь лет, хорошо запомнил этот переезд и рассказывал о нем своим детям после Великой Отечественной войны, когда нужно было так же заново обживать землю, поднимать разрушенные фашистами станицы. Но это будет много позже, а пока подростки гурьбой бежали впереди обоза от одного телеграфного столба к другому, слушали, как гудят провода, и с восторгом сообщали взрослым, что они подслушивали разговоры, которые передаются по проволоке.

Быстро стали обживаться на новом месте. Соседи, родня – все по очереди строили дом за домом. Работы хватало всем: возили глину, воду, месили саман, крыли крыши, вставляли окна. К Покрову вдоль улиц стояло шестьдесят хат. Скот зимовал под навесами. Но и здесь, на новом месте, земли было ограничено: за станицей гуляли стада скота и табуны лошадей пана Кулишова. К началу 1914 года успели построить церковь и школу.

СУДЬБЫ

1 августа 1914 года. По станице с Вымпелком скачет казак и охрипшим голосом кричит: «Станичники! Война с германцем!» Казаки седлают коней, собирают сумы, спешат на сборный пункт.

Павел

В первый же день войны отправился на фронт Павел, находившийся на сборах в лагерях. Павел был грамотен: Фекла старалась дать образование всем детям. Попал служить под Карс, в ту же часть, в которой когда-то служил дед, и тоже оружейным мастером. Участвовал в операции по овладению турецкой крепостью Эрзурум в период с 28 декабря 1915 года по 18 февраля 1916 года. Солдатский Георгиевский крест IV степени получил лично из рук командующего Кавказской армией генерала Н.Н. Юденича.

Когда началась революция, Кавказский фронт распался. Грузия объявила свою государственность. Казаки эшелонами в течение месяца добирались до Кубани.